— Это хорошо, Савелий. У тебя всегда получается все, что ты задумал.
Ветер играючи трепал кроны деревьев в Нескучном саду, и лавочки, спрятавшиеся под могучими стволами, выглядели утлыми суденышками, угодившими в нешуточный шторм. С Нескучным садом у Савелия было связано немало светлых воспоминаний. Здесь он часто любил прогуливаться с Лизой, и она украдкой жалась к нему плечиком, как шаловливая женушка, сбежавшая от опостылевшего мужа.
Воспоминания о Елизавете больно кольнули ему сердце. Очевидно, это как-то отобразилось на его лице, потому что в следующую секунду он услышал заботливый голос Занозы:
— Не захворал ли ты, сердешный? Что-то совсем с лица спал.
— Нет, это я так, Заноза, вспомнилось печальное. Или ты думаешь, что моя жизнь розами усеяна? Ладно, — махнул рукой Родионов, — чего уж вспоминать. Не до этого. Ты мне можешь обещать, что сейф будет доставлен по назначению?
— Помереть мне на каторге, если это не так! — яростно побожился Заноза. — Обычно так оно и делается. Я уже давно слежу за этим, да вот только лихости не хватает. А кабы с тобой, Савелий Николаевич, так мы бы запросто управились.
— Как узнать вагон?
— Один он там такой. Железом так обшит, что и взрывчаткой не возьмешь. А потом у меня околоточный на этой станции знакомый. Прикормлен с рук, словно пес.
— И куда же они повезут деньги?
— В Питер. А оттуда, я слышал, за границу, будто бы камешки какие-то покупать станут.
— Отлично. Сейфы те самые? А то я очень не люблю сюрпризов.
— Те самые, Савелий Николаевич.
— Хорошо. Ты Лизавету мою знаешь?
— А как же, Савелий Николаевич. Девка видная, порода у нее хорошая, и лицом, и телом взяла.
— У меня к тебе есть просьба: ты бы ее разыскал. До меня дошел слух, что она в Москву из Европы вернулась… Впрочем, ладно, не стоит, — махнул рукой Савелий, — разберусь как-нибудь сам со своими делами. Давай, расходимся, я один хочу побыть.
— Понимаю, Савелий Николаевич. — И Заноза, кивнув на прощание, затопал по Соборной площади. — Но, может, будет тебе какой сюрприз…
У здания Московского кредитного банка ровно в одиннадцать ноль-ноль остановились три бронированных авто. Исправник, тощий сутулый мужчина, очень напоминающий усталую борзую, умело распоряжался десятком городовых.
— Вы вдвоем встанете у входа. Да только в носу не ковыряйте. Как мешки понесут, чтобы дверь открыли, да настежь, чтоб полицейские не протискивались в полуоткрытую дверь, как тараканы в щель. Вы вдвоем будете стоять у автомобиля. И смотрите во все стороны, чтобы чужой кто не подошел. Немало сейчас грабителей, а если будет таковой, так палите в него, как в беглого каторжника. — Взгляд исправника остановился на трех рослых городовых. — А вы чего верстовыми столбами застыли? — насупился слегка исправник.
— Нам сказано при деньгах быть.
— Вот и будьте. Да только под ноги себе смотрите, чтобы на лестнице не бухнуться.
Заведующий банком Виталий Федорович Шаманов, старик лет семидесяти, нервничал заметно — не каждый день приходилось перевозить по десять миллионов рублей. Через полгода он уходил со службы и желал, чтобы его карьера закончилась достойно. Промокнув белоснежным платком вспотевший лоб, он проверил у курьера бумаги и, убедившись, что они в порядке, облегченно вздохнул.
Дюжие городовые неторопливо извлекали из сейфа опечатанные мешки с деньгами и спешно, в сопровождении троих полицейских, следовали по длинному коридору. У экипажей, с револьверами в руках, стояли в карауле еще пятеро городовых.
Спиридоновка, пустынная в будние дни, в этот полуденный час обезлюдела совсем. И Виталий Федорович не без удовольствия думал о том, что загрузка банковских денег состоялась без свидетелей. Банкир поднял глаза на купола церкви Святого Спиридония Чудотворца и размашисто перекрестился.
Теперь за деньги он не отвечал. Слава те Господи!
Виталий Федорович взглянул на часы. Едва перевалило за полдень. Однако больше не работалось: слишком напряженными были последние часы. Махнув в сторону стоящей в ожидании конки, он проговорил:
— На Никольскую, любезный! Да побыстрее, а то живот с голодухи подводит.
— Это я мигом, ваше сият-ство! — воскликнул молодой возница и с размаху опустил плеть на широкий круп крепенькой лошадки.
Три машины, груженные мешками с деньгами, двинулись под присмотром городовых в сторону Николаевского вокзала. Состав из восьми вагонов стоял на первом пути и терпеливо дожидался отправки. Пассажиры давно расселись по своим местам, нервно поглядывали на часы и вопросительно озирались вокруг. Беспокойство пассажиров понемногу передалось машинисту. Уже четверть часа, как составу следовало быть в пути, но вместо того машинист вынужден был выслушивать нарекания рассерженных пассажиров и в томительном ожидании подкручивать кончики усов.
Он бы уже давно дал прощальный гудок и, пыхнув паром, покатил бы на Питер. Но перед ним маячила угрюмая физиономия Ксенофонтова, ответственного за погрузку денег, — пристав поглядывал на машиниста как на потенциального каторжанина. Три часа назад к его составу подцепили бронированный вагон, в котором должны были перевозить казенные деньги, и машинист, как человек служивый, был вынужден лишь отдавать под козырек и благодарить за доверие. Но по своему личному опыту он знал, что от крупных денег следовало держаться подальше — с ними горя не оберешься. Деньги в поезде такая же скверная примета, как дама на корабле в открытом море. Машиниста не покидало скверное предчувствие, но поделиться им он не имел права, опасаясь, что это могут принять за малодушие. Единственно, что ему оставалось, так это, набравшись терпения, дожидаться прибытия машины с деньгами.
Наконец из-за поворота показался первый автомобиль. Машинист облегченно вздохнул. Похоже, что предчувствие его обмануло.
Двое городовых поспешно открыли бронированный вагон и застыли с револьверами на изготовку. Дюжина полицейских, отстраняя зевак, образовали коридор, по которому полицейские с мешками денег в руках поспешили к сейфам вагона. Исправник, стоящий рядом, придирчиво всматривался в пломбы и громко считал каждый мешок.
… Четвертый… Шестой… Восемнадцатый…
После того как деньги были уложены, он торжественно закрыл дверцы сейфов и наложил на расплавленный сургуч гербовую печать. И когда убедился, что запечатал надежно, удалился в сопровождении полицейских.
Протяжно прозвучал гудок, и локомотив, жарко вздохнув, тронулся. На лицах пассажиров промелькнуло вполне объяснимое облегчение — мытарства оставались позади. Уже через несколько минут поезд вырвался из тесного объятия города и, выплевывая через трубу копоть и сажу, заторопился по пшеничным полям.
Савелий посмотрел на часы: у него в запасе оставалось три с половиной часа. Вполне достаточно, чтобы еще раз все обдумать, как следует. В поезде Родионов любил ехать в одиночестве: дорога — самое подходящее место для размышлений.
В дверь робко постучали.
— Войдите, — быстро отозвался Савелий.
Дверь купе шумно отворилась, и Савелий увидел — Елизавету. Такого поворота событий Савелий не ожидал.
— Ты? — только и вымолвил он.
— Вижу, что ты мне не шибко рад, — усмехнулась девушка. — Может быть, мне тогда уйти?
— Господи! — вскочил с места Савелий и крепко ухватил Елизавету за руку. — О чем ты говоришь?! Когда это было, чтобы я не был тебе рад? Садись вот сюда и, бога ради, не вставай! Дай мне как следует налюбоваться на тебя. Господи, если бы ты знала, как я по тебе соскучился!
— Признаюсь, я сомневалась, стоит ли нам видеться вообще.
Теперь Савелий начал понимать, что их встреча далеко не случайна. Очевидно, это был небольшой сюрприз, о котором Заноза и заикнулся в конце их последней встречи.
— Ты мне можешь не поверить, но даже ради случайного свидания с тобой я готов пожертвовать многим!
— Даже этой поездкой? — неожиданно спросила Елизавета, сделавшись серьезной.
Савелий невольно посмотрел на часы: оставалось чуть больше часа. Ему доподлинно было известно, что в бронированном вагоне наиболее слабое место — крыша, состоящая из досок и листов жести. При должной сноровке доски и железо можно распилить в полчаса и проникнуть внутрь. Сложность заключалась в том, что все это предстоит проделывать во время движения поезда. Но вместе с тем в этом случае имеется и благоприятная сторона — грохот колес заглушит визг ножовки, режущей металл.
Савелий улыбнулся:
— Даже этой поездкой! Признаюсь, я давно мечтал, чтобы между нами восстановились прежние отношения. Не знаю, как ты, но я много потерял, когда лишился тебя. Я даже не подозревал, сколько ты значишь для меня!
Поезд удалялся от Москвы все дальше. Впереди показалась небольшая деревушка. У колодца девушка снимала с журавля ведро с водой. Картины менялись быстро, как это может быть только в синематографе, когда одни кадры стирают другие.
