Мосрис Леблан
Любовное письмо короля Георга
В дверь постучали.
— Войдите, — пригласил Джим Барнетт, глава детективного агентства «Барнетт и К0», в ожидании клиента мирно дремавший в кресле. Увидев гостя, он воскликнул с величайшей сердечностью: — А, инспектор Бешу! Очень любезно с вашей стороны! Как поживаете, дорогой друг?
Инспектор Бешу нисколько не напоминал распространенный тип полицейского агента. Стремясь выглядеть элегантно, он следил за тем, чтобы стрелка на брюках всегда была безукоризненно отутюжена, тщательно завязывал галстук и отдавал крахмалить воротнички. Был он высок, бледен и тощ, но обладал парой необычайно крепких, мускулистых рук. Казалось, эти мощные конечности стащили у какого-нибудь чемпиона по боксу и наспех приляпали к хилому телу инспектора. Но тот ими весьма гордился. Впрочем, на моложавом лице Бешу вообще читалось величайшее довольство собой, хотя ему нельзя было отказать ни в уме, ни даже в некоторой тонкости.
— Я просто проходил мимо, — сказал инспектор, — и, зная ваши привычки, сказал себе: «О, да ведь у Барнета сейчас приемные часы! Зайду-ка я к нему…»
— … и попрошу совета, — закончил Джим Барнетт.
— Возможно, — признался инспектор, которого всегда поражала проницательность детектива.
Однако он колебался, явно не решаясь приступить к делу, и Барнетт спросил:
— Что такое? Похоже, вам сегодня нелегко исповедоваться?
Бешу стукнул по столу громадным кулаком.
— Что ж, да, я испытываю некоторые сомнения. Уже три раза, Барнетт, мы работали вместе над сложными случаями: вы — как частный детектив, я — как инспектор полиции. И все три раза я замечал, что у клиентов, просивших вашей помощи, к примеру у баронессы Ассерман, осталось чувство досады.
— Как будто я воспользовался случаем и начал их шантажировать, — прервал Бешу Джим Барнетт.
— Нет… я вовсе не хочу сказать… Детектив хлопнул его по плечу.
— Вам известна марка фирмы, инспектор Бешу, — «бесплатные расследования». Так вот, клянусь вам честью, что никогда — слышите? — никогда я не требую с клиентов ни единого су и еще ни разу не взял у них ни сантима. Бешу облегченно вздохнул.
— Спасибо. Вы ведь понимаете, что профессиональный долг позволяет мне сотрудничать с вами лишь на определенных условиях. Но простите мне нескромный вопрос и скажите, положа руку на сердце, за счет чего же тогда существует «Агентство Барнетт»?
— Меня наняли несколько филантропов, но они желают хранить инкогнито.
Бешу не стал настаивать, и Барнетт продолжал:
— Ну, инспектор, так что и где случилось?
— Недалеко от Марли. Убит некий Вошрель. Вы слышали что-нибудь об этом?
— Почти ничего.
— Меня это нисколько не удивляет. Газеты еще не заинтересовались по-настоящему, а между тем дело чертовски странное…
— Вошрель убит кинжалом, не так ли?
— Да, удар нанесли в спину, между лопаток.
— Отпечатки на кинжале есть?
— Нет, рукоятку, очевидно, обернули бумагой — мы потом нашли пепел в камине.
— А улики?
— Никаких. В доме дикий беспорядок. Вся мебель перевернута. Кроме того, взломан один из ящиков стола, но никто не знает, ни что похищено, ни почему.
— И на чем же остановилось следствие?
— Сейчас идет перекрестный допрос одного отставного чиновника, некоего господина Лебока, и трех двоюродных братьев Годю. Эти последние — отъявленные мошенники, жулье и браконьеры. Обе стороны, без всяких, впрочем, доказательств, обвиняют друг друга в убийстве. Хотите, съездим туда на машине? Все-таки лучше поглядеть и послушать самому.
— Поехали.
— Только хочу вас предупредить, Барнетт… Господин Формери, который расследует это дело, очень рассчитывает привлечь к себе внимание и таким образом получить пост в Париже. Это человек крайне самолюбивый и щепетильный, боюсь, он дурно воспримет насмешливый тон, свойственный вам в общении со служителями правосудия.
— Обещаю вам обойтись с ним по заслугам, Бешу.
На полпути между пригородом Фонтин и лесом Марли стоит окруженный невысокими стенами одноэтажный домик. Восемь дней назад в этом домике, известном под названием «Хижина», жил бывший библиотекарь по фамилии Вошрель. Старик лишь изредка покидал свой цветочно-огородный рай, чтобы заглянуть на книжные развалы парижских набережных. Человек очень скупой, Вошрель слыл богачом, хотя и жил скромно. Не принимал он никого, кроме своего друга, господина Лебока, жившего в пригороде Фонтин.
Когда Барнетт и инспектор Бешу вылезли из машины, допрос господина Лебока уже закончился, и все перебрались в сад. Назвавшись агентам, охранявшим вход в «Хижину», Бешу вместе с Барнеттом присоединился к судебному следователю и помощнику прокурора, когда те остановились в одном из углов ограды. Трое братьев Годю начали давать показания. Все трое молодых людей, примерно одного возраста, служили на ферме. Друг на друга они нисколько не походили, если не считать одинаково упрямого и скрытного выражения по-разному непривлекательных физиономий.
— Да, ваша честь, — заявил старший, — именно тут мы и перебрались через стену, когда бросились на помощь.
— Вы ехали из Фонтина?
— Да, часа в два, возвращаясь на ферму, мы остановились поболтать с матушкой Денизой недалеко отсюда, у самой просеки. И тут послышались крики. «Зовут на помощь, — сказал я, — и, похоже, из «Хижины». Ну, сами понимаете, господин судья, нам ли не знать старика Вошреля! Мы и побежали. Перелезли через стену — не очень-то это удобно, когда вся поверхность усеяна осколками стекла! А потом бросились через сад…
— Покажите точно, где вы были, когда дверь дома открылась.
Старший Годю подвел всех к клумбе.
— Вот прямо тут.
— Значит, примерно в пятнадцати метрах от крыльца, — сказал судебный следователь, указывая на две деревянные ступеньки, ведущие в дом. — Итак, дверь отворилась, и вы увидели…
— …господина Лебока собственной персоной… Я видел его, как сейчас вижу вас. Он выскочил, словно собираясь задать стрекача, но, заметив нас, тут же вернулся.
— Вы уверены, что это был он?
— Клянусь Богом!
— И вы тоже? — следователь повернулся к остальным.
— Да, клянемся.
— Вы не могли ошибиться?
— Он живет по соседству с нами на окраине Фонтин вот уже пять лет, — заметил старший Годю, — я даже носил ему молоко.
Судебный следователь отдал приказ. Вскоре входная дверь распахнулась, и из дома вышел человек лет шестидесяти в коричневом тиковом костюме и соломенной шляпе. На румяной физиономии играла добродушная улыбка.
«Господин Лебок!» — хором проговорили трое братьев Годю.
— Совершенно ясно, что на таком расстоянии ошибиться невозможно, — тихо сказал помощник прокурора следователю, — и Годю явно не могли ни с кем перепутать беглеца, или, иными словами, убийцу.
— Верно, — кивнул тот. — Но не обманывают ли они? И действительно ли там был господин Лебок? Давайте продолжать, если вы не против!
Все вернулись в дом и вошли в просторную комнату, стены которой сплошь закрывали стеллажи с книгами. Мебели почти не было, основное место занимал большой стол, тот самый, в котором оказался взломанным один из ящиков. Комнату украшал большой портрет старика Вошреля в полный рост, без рамы. Вернее, не портрет, а что-то вроде раскрашенного наброска, как будто не слишком умелый художник старался точно передать лишь контуры фигуры. На полу лежал манекен, изображавший жертву.
— Войдя в дом, вы больше не видели господина Лебока, Годю? — продолжал допрос следователь.
— Нет, мы услышали стоны и побежали в эту комнату.
— Значит, господин Вошрель был еще жив?
— О, едва-едва, бедняга! Он лежал на животе, а между лопаток торчал нож… Мы опустились на колени… несчастный старик что-то бормотал…
— Вы разобрали слова?
— Нет… только одно… Старик несколько раз повторил имя Лебока… а потом дернулся и помер. Тогда мы обежали весь дом. Но господин Лебок исчез. Должно быть, выскочил из окна кухни и удрал по тропинке, которая неприметно доходит до самого его дома… Ну, а мы пошли в участок и все выложили…
Следователь задал еще несколько вопросов, заставил троих Годю снова чётко и ясно повторить обвинение, выдвинутое ими против господина Лебока, и повернулся к последнему.
Тот слушал, не перебивая, и ни малейшее проявление гнева не нарушило невозмутимо спокойного выражения лица. Казалось, господин Лебок считает историю Годю непроходимо глупой и не сомневается, что правосудие увидит эту глупость так же ясно, как он сам. Кому придет в голову опровергать подобную чушь?
— Вам нечего сказать, господин Лебок?
— Не могу сообщить ничего нового.
— Значит, вы продолжаете утверждать…
— Я продолжаю настаивать на том, что вам известно не хуже, чем мне, господин судебный следователь, и это чистая правда. Все жители Фонтина, которых вы допрашивали, в один голос заявили: «Господин Лебок никогда не выходит из дому днем. В полдень ему приносят из харчевни второй завтрак, а потом, с часу до четырех, он читает у окна и курит трубку». В тот день стояла прекрасная погода. Я распахнул окно, и пятеро прохожих — пятеро! — видели меня сквозь решетку ворот, как, впрочем, и каждый день в это время.
