Адриан Дойл - Тайна Дептфордского чудовища

Кажется, я где-то уже упоминал, что мой друг Шерлок Холмс, подобно всем великим художникам, жил лишь ради искусства и, за исключением дела герцога Холдернесса, ни разу не требовал значительного вознаграждения за свои труды. Сколь бы могущественен или богат ни был клиент, Холмс никогда не брался за дело, если человек этот был ему несимпатичен. И вместе с тем с необычайной энергией и усердием мог взяться за дело какого-нибудь совсем скромного и незначительного человека, если оно казалось ему занимательным и будоражило воображение.

Проглядывая свои записи за достопамятный 1895 год, я вдруг наткнулся на материалы дела, представляющего типичный пример такого альтруистического подхода, где желание творить добро преобладало над материальными интересами. Я, разумеется, имею в виду страшную историю о канарейках и пятнах копоти на потолке.

Было начало июня, и мой друг только что завершил расследование причин скоропостижной смерти кардинала Тоски; этим делом он занимался по личной просьбе папы римского. Оно потребовало от Холмса немало усилий, а также дипломатичности, и худшие опасения мои оправдались. После этого он еще долго пребывал в самом взвинченном и нервном состоянии, чем вызывал тревогу у меня, его друга и личного врача.

Как-то раз дождливым вечером, уже в конце июня, я уговорил Холмса пообедать со мной в итальянском ресторане «Фраскатти», после чего мы отправились в кафе «Ройал» выпить по чашечке кофе с ликером. Как я и надеялся, сама обстановка этого заведения, с его огромным залом, мебелью, обитой красным бархатом, пальмами в кадках, залитыми светом хрустальных люстр, помогла вывести Холмса из угнетенного состояния. Откинувшись на мягкую спинку дивана, он крутил в пальцах тонкую ножку бокала, и я с удовольствием заметил, как оживились и заблестели его серые глаза. Холмс с интересом разглядывал богемную публику, занимавшую столики и кабинеты кафе.

Я собрался было что-то сказать, как вдруг Холмс кивнул в сторону двери.

— Лестрейд, — обронил он. — Что это инспектор здесь делает?

Я обернулся через плечо и увидел столь хорошо знакомую щуплую фигуру и крысиное личико сыщика из Скотленд-Ярда. Он стоял в дверях, и его темные глаза внимательно оглядывали зал.

— Возможно, вас ищет, — предположил я. — По какому-нибудь срочному делу.

— Вряд ли, Уотсон. Посмотрите. Ботинки у него грязные и мокрые, стало быть, шел пешком. Если б возникла какая-то срочность, он нанял бы кеб. Идет к нам.

Заметив нас и жест Холмса, инспектор начал проталкиваться сквозь толпу. Подошел, придвинул стул и сел.

— Всего лишь рутинная проверка, — объяснил он в ответ на вопрос Холмса. — Однако долг есть долг, мистер Холмс; мне и прежде случалось выуживать в таких шикарных и респектабельных заведениях весьма любопытную рыбку. Пока вы сами в тепле и покое разрабатываете свои версии на Бейкер-стрит, мы, несчастные простаки из Скотленд-Ярда, занимаемся практикой. И никаких тебе благодарностей от пап римских и королей, зато в любой момент, если оплошаем, могут вызвать на ковер к старшему офицеру.

— Сочувствую, — добродушно улыбнулся Холмс. — Однако ваше начальство должно ценить вас после того, как я раскрыл убийство Рональда Адэра, кражу Брюса-Партингтона, потом это…

— Да, да, конечно, — поспешно перебил его Лестрейд. — А теперь, — он подмигнул мне, — у меня есть для вас кое-что любопытное.

— Вон оно как!

— Конечно, если бы в деле была замешана какая-нибудь молодая особа, Уотсону было бы интереснее…

— Нет, ей-богу, Лестрейд, — вяло возразил я, — это вы уж через край хватили…

— Подождите, Уотсон. Давайте выслушаем факты.

— Факты, мистер Холмс, довольно абсурдны, — начал Лестрейд. — И я ни за что не осмелился бы посягать на ваше драгоценное время, если бы не знал, что у вас доброе, отзывчивое сердце, и не был уверен, что ваш совет поможет удержать молодую женщину от безрассудного поступка. А теперь сами факты.

В конце Дептфорд-Вей, у берега реки, находятся самые жуткие в Ист-Энде лондонские трущобы. И среди них до сих пор можно отыскать несколько чудесных старых домов, некогда принадлежавших богатым купцам. Один из этих особняков все последнее столетие, а возможно, и дольше, занимает семья Уилсонов. Насколько я понимаю, разбогатели они на торговле с Китаем. Последние обитатели особняка — Горацио Уилсон, его жена, сын и дочь; проживал вместе с ними и Теобальд, младший брат Горацио; он поселился у них, вернувшись из дальних краев.

Примерно три года назад тело Горацио Уилсона нашли в реке. Он утонул. Поскольку все в округе знали, как много он пил, решили, что, должно быть, Горацио оступился в тумане и упал в реку. Через год жена его тоже умерла от сердечного приступа, сердце у бедняжки всегда было слабое. Мы знаем это точно, так как после заявлений констебля и ночного сторожа с баржи врач обследовал тело тщательнейшим образом.

— Каких заявлений? — перебил его Холмс.

— Ну, ходили разговоры, что ночью из старого дома Уилсонов доносился какой-то шум. Но ночи на Темзе обычно туманные, и, возможно, эти люди ошиблись. Констебль утверждал, будто слышал страшный крик, от которого у него в жилах якобы кровь застыла. Будь он у меня в подразделении, быстро бы усвоил, что подобные слова для офицера полиции недопустимы.

— В котором часу это случилось?

— В десять вечера, именно в это время и умерла старая леди. Просто совпадение, ведь скончалась она от сердечного приступа, это доподлинно известно.

— Продолжайте.

Лестрейд сверился с записями в блокноте.

— Я раскопал кое-какие факты. Вечером семнадцатого мая дочь со служанкой ходили на спектакль. Вернувшись, она увидела, что ее брат, Финеас Уилсон, мертв. Он унаследовал от матери слабое сердце и еще страдал бессонницей. На сей раз никаких слухов о страшных криках не было. Но вызванный местный врач, увидев выражение лица покойного, тут же позвонил в полицию и попросил прислать медицинского эксперта, чтобы тот помог ему определить причину смерти. Болезнь сердца подтвердилась, а наш врач пояснил, что во время острого приступа у людей часто искажается лицо, как при сильном испуге.

— Это верно, — заметил я.

— Джанет, дочь Уилсонов, была так потрясена случившимся, что, по словам ее дяди, решила распродать всю собственность и уехать за границу. Чувства ее, полагаю, понять можно. Смерть преследует семейство Уилсонов.

— Ну, а что дядя? Теобальд, кажется, так вы его назвали?

— Думаю, завтра с утра пожалует к вам. Он приходил ко мне в полицию, просил, чтобы наши люди успокоили племянницу, рассеяли напрасные страхи, убедили взглянуть на вещи здраво. Но у нас есть более важные дела, чем успокаивать молодую истеричную дамочку, а потому я посоветовал ему обратиться к вам.

— Вот как. Но с другой стороны, с чего бы ему так стараться ради племянницы? Жил бы себе спокойно и уютно один.

— Дело в том, мистер Холмс, что он, похоже, искренне привязан к племяннице и озабочен ее будущим. — Лестрейд на секунду умолк, на его крысином личике расплылась улыбка. — Он человек довольно замкнутый, этот мистер Теобальд, да и профессия у него весьма странная. Прямо-таки чудная, я бы сказал. Он обучает канареек.

— Что ж, тоже нужная профессия.

— Неужели? — Лестрейд поднялся и взял шляпу; в каждом жесте его сквозило раздражение. — Очевидно, сами вы никогда не страдали бессонницей, мистер Холмс. Иначе, наверное, знали бы, что птицы, которых обучает Теобальд Уилсон, совсем не похожи на обычных канареек. Доброй вам ночи, джентльмены.

— Что, черт возьми, он хотел этим сказать? — воскликнул я, провожая взглядом вышагивающего к двери инспектора.

— Наверное, знает то, чего пока не знаем мы, — сухо отозвался Шерлок Холмс. — Любые догадки в этом случае бесполезны, они лишь мешают аналитически мыслить, поэтому предлагаю подождать до утра. Впрочем, заявлю вам прямо, друг мой, что не собираюсь тратить время на дело, которое и яйца выеденного не стоит.

К удовольствию моего друга, наутро наш визитер не появился. Однако, вернувшись днем со срочного вызова, я вошел в гостиную Холмса и увидел, что в кресле сидит пожилой джентльмен в очках. Мужчина поднялся, и только тогда я заметил, что он страшно худ. И что лицо его, умное и аскетически строгое, покрыто мелкой сеткой морщин, а кожа обрела тот пергаментно-желтоватый оттенок, который появляется после многолетнего пребывания под солнцем тропиков.

— А, Уотсон, вы как раз вовремя, — заметил Холмс. — Знакомьтесь, это мистер Теобальд Уилсон, о котором говорил вчера наш Лестрейд.

Посетитель тепло пожал мне руку.

— А ваше имя, как я понимаю, доктор Уотсон! — воскликнул он. — Да, пусть мистер Шерлок Холмс извинит меня, но именно благодаря вашим стараниям все мы наслышаны о его талантах. К тому же вы сведущи в медицине, сталкивались с различными нервными заболеваниями, а потому ваше присутствие, несомненно, окажет самое благотворное воздействие на мою несчастную племянницу.