Артур Дойль - Одинокая велосипедистка

Годы с 1894 по 1901 были периодом очень напряженной деятельности Шерлока Холмса. Пожалуй, ни одно трудное расследование за эти восемь лет не обошлось без его совета. Частные расследования, в которых он сыграл выдающуюся роль, исчисляются сотнями, причем многие из них оказались чрезвычайно запутанными и необычными. Каков итог этих лет? Множество блестящих побед и несколько, увы, неизбежных неудач. Поскольку я сохранил самые подробные записи всех дел и часто сам в них участвовал, мне, естественно, трудно решить, что же наиболее достойно опубликования. Я последую старому моему правилу: отдавать предпочтение тем случаям, которые представляют интерес не с точки зрения чудовищности преступления, а с точки зрения тонкости и драматической неожиданности его раскрытия. Вот почему мне хотелось бы описать дело мисс Вайолет Смит, одинокой велосипедистки из Чарлингтона, и весьма интересное расследование, неожиданно оборвавшееся трагедией. Я бы не сказал, что дело это особенно ярко иллюстрировало удивительный дар, снискавший моему другу заслуженную славу. Однако есть в нем некоторые особенности, благодаря которым оно занимает выдающееся место в хронике преступлений, из которых я черпаю материал для моих настоящих очерков.

Вот записная книжка 1895 года. Да, впервые мы увидели мисс Вайолет Смит в субботу 23 апреля. Я помню, что визит ее был очень нежелателен для Холмса: он был всецело поглощен одним сложным и загадочным делом — преследованием, которому подвергся Джон Винсент Хартен, известный табачный фабрикант-миллионер. Холмс любил больше всего точную, углубленную и сосредоточенную работу мысли и терпеть не мог, когда его отвлекали от разбираемого дела. Но надо было обладать особой черствостью, чтобы отказаться выслушать молодую прекрасную женщину, высокую, стройную и гордую, как королева, которая пришла к нам на Бейкер-стрит поздно вечером, умоляя помочь ей. Холмс уверял ее, что он занят, но это было бесполезно, ибо молодая дама, видимо, твердо решила, что не уйдет, пока Холмс не выслушает ее, и выдворить ее можно было разве что силой. Холмс смирился и, устало улыбаясь, предложил прелестной посетительнице сесть и рассказать, что ее так встревожило.

— Уж, конечно, не здоровье! — заключил Холмс, окинув ее быстрым проницательным взглядом. — У такой заядлой велосипедистки плохого здоровья быть не может!

Та взглянула на свои ноги: действительно, край ботинка был чуть-чуть стерт от частого соприкосновения с педалью велосипеда.

— Да, я много езжу на велосипеде, мистер Холмс, и это имеет прямое отношение к цели моего визита.

Холмс подошел к ней и взял ее за руку (наша посетительница не носила перчаток). Он стал рассматривать ее руку так внимательно и бесстрастно, как ученый рассматривает редкого представителя животного или растительного мира.

— Вы, надеюсь, извините меня. Такова моя профессия, — сказал он, опуская ее руку. — Я чуть не ошибся: решил было, что вы машинистка. Но, конечно, вы занимаетесь музыкой. Уотсон, обратите внимание на сплющенные кончики пальцев. Характерно и для пианиста и для машинистки. Но в вашем лице есть одухотворенность. — Холмс мягким движением повернул ее лицо к свету. — Машинисткам она несвойственна. Сомнений нет, наша гостья занимается музыкой.

— Да, мистер Холмс, я учительница музыки.

— И живете за городом, судя по цвету лица.

— Вы не ошиблись. Около Фарнема на границе с Сурреем.

— Прекрасное место. У нас с ним связано много воспоминаний. Помните, Уотсон, мы занимались там Арчибальдом Стенфордом, подделавшим документы? Ну, хорошо. Расскажите нам, мисс Вайолет, что же с вами случилось недалеко от Фарнема на границе с графством Суррей?

Молодая дама изложила очень ясно и точно следующее весьма странное происшествие.

— Мой покойный отец, мистер Холмс, Джеймс Смит был дирижером оркестра в одном театре. Когда он умер, у нас с мамой не оказалось ни одного близкого человека, кроме моего дяди, Ральфа Смита. Но он уехал в Африку двадцать пять лет назад, и мы ничего о нем по сей день не знаем. После смерти отца мы остались совершенно без средств. И вот однажды нам сказали что в «Таймсе» напечатано объявление о том, что нас кто-то разыскивает. Вы можете легко представить себе наше волнение. Мы решили, что кто-то оставил нам наследство, и тут же отправились к юристу, имя которого сообщалось в объявлении. У юриста нам представили двух джентльменов, мистера Каррутерса и мистера Вудли, — они жили в Южной Африке и приехали домой погостить. Эти джентльмены сказали нам, что дядя был их друг и что он умер в совершенной нищете несколько месяцев назад в Иоганнесбурге. Умирая, дядя просил их найти нас и помочь нам, если мы нуждаемся. Нам показалось странным, что дядя Ральф, который знать нас не хотел, когда был жив, вдруг, умирая, проявил такую заботу. Однако мистер Каррутерс объяснил, что дядя услышал о смерти брата только перед самой своей смертью и очень беспокоился о нашей судьбе.

— Простите, — сказал Холмс, — а когда произошел этот разговор?

— В декабре прошлого года — четыре месяца назад.

— Прошу вас, продолжайте.

— Этот мистер Вудли сразу же вызвал у меня отвращение. Он строил мне глазки — пошлый молодой человек с одутловатым лицом, рыжими усиками и прилизанными волосами. Он показался мне омерзительным; я была уверена, что Сирил не одобрил бы такое знакомство.

— Его зовут Сирил! — сказал Холмс, улыбаясь.

Молодая посетительница покраснела и засмеялась.

— Да, мистер Холмс, его зовут Сирил Мортон. Он инженер-электрик, и, надеюсь, мы обвенчаемся в конце лета. Господи, но как же так получилось, что я о нем заговорила? Я только хотела сказать, что этот мистер Вудли показался мне отвратительным, а мистер Каррутерс, который был гораздо старше, производил скорее приятное впечатление. Темноволосый. Цвет лица желтоватый, нездоровый. Чисто выбрит. У него хорошие манеры и приятная улыбка. Он почти все время молчал, спросил только, какие у нас средства остались после смерти отца, и, узнав, что нам совсем не на что жить, предложил, чтобы я учила музыке его единственную дочь десяти лет. Я ответила, что мне не хочется оставлять мать одну, но он сказал, что на субботу и воскресенье я могу ездить домой. Он будет платить мне сто гиней в год — очень, конечно, хорошие деньги. В конце концов я согласилась и отправилась жить в Чилтерн-Грэйндж, в шести милях от Фарнема. Мистер Каррутерс был вдов, хозяйство вела экономка, очень почтенная пожилая женщина — миссис Диксон. Девочка была просто прелесть. Словом, все оборачивалось наилучшим образом. Сам мистер Каррутерс был очень мил, любил музыку, и вечера поэтому проходили очень приятно. А каждую субботу я уезжала домой в город.

Первым облачком, омрачившим мою жизнь, был приезд мистера Вудли, того самого молодого человека с рыжими усиками. Он приехал на неделю, но эта неделя показалась мне длиннее, чем три месяца! Он был ужасный человек, всем грубил и всех тиранил, но хуже всего было его отношение ко мне. Он ухаживал за мной самым настойчивым, самым пошлым образом, без конца хвалился своим богатством, повторял, что если бы я вышла за него замуж, то у меня были бы лучшие бриллианты в Лондоне, и наконец, когда я объявила ему, что не желаю иметь с ним ничего общего, он обнял меня, несмотря на мое сопротивление, и поклялся, что не отпустит, пока я его не поцелую. Он был страшно силен, и я не могла вырваться из его объятий. К счастью, тут вошел мистер Каррутерс и буквально оттащил его от меня, после чего нахал набросился на хозяина дома, сбил его с ног и ударил по лицу. На этом пребывание мистера Вудли в доме в качестве гостя закончилось. Мистер Каррутерс извинился передо мной на следующий день и уверил меня, что никогда впредь я не подвергнусь подобному унижению, — он позаботится об этом. Действительно, мистер Вудли с тех пор исчез.

Теперь, мистер Холмс, я перехожу к событию, которое побудило меня обратиться к вам за советом. Каждую субботу я езжу на станцию Фарнем на велосипеде, чтобы успеть на поезд 12.22. Дорога от Чилтерн-Грэйндж до станции безлюдна, а особенно она безлюдна там, где с одной стороны Чарлингтонская пустошь, а с другой — леса вокруг Чарлингтон-холла. Этот участок дороги тянется больше мили, и трудно себе представить более пустынную местность. Редко-редко встретишь телегу или одиноко бредущего крестьянина — и так до самого Круксбери-хилла, где дорога выходит на шоссе. Проезжая по этому месту две недели назад, я случайно оглянулась и увидела на расстоянии примерно двух сотен ярдов от меня велосипедиста. Это был мужчина средних лет, и я заметила у него короткую черную бородку. Потом я оглянулась опять, но велосипедист исчез, и я о нем забыла. Представьте мое удивление, мистер Холмс, когда, возвращаясь назад в понедельник, я заметила опять того же велосипедиста в том же самом месте. Мое удивление возросло еще больше, когда та же история в точности повторилась и в следующую субботу и затем в понедельник. Велосипедист все время держался на почтительном расстоянии от меня, и я никак не могла бы назвать его поведение назойливым. И все-таки в этом было что-то странное и неприятное. Я рассказала все мистеру Каррутерсу, он встревожился и сказал, что заказал лошадь и легкую рессорную коляску, так что я больше не буду ездить одна по этой безлюдной дороге.