Агата Кристи
Доколе длится свет
«Форд» тяжело подпрыгивал на ухабах, и горячее африканское солнце палило нещадно. По обеим сторонам этой так называемой дороги тянулась беспрерывная заросль деревьев и кустарника, далеко, насколько хватало глаз, расстилаясь плавной чередой мерно восходящих и ниспадающих волн неяркой, густой желто-зеленой листвы, поражающей своей странной, апатичной недвижностью. Голоса немногих птиц прорезали сонную тишину. Один раз дорогу перед самой машиной ручейком перетекла змея, с волнистой легкостью ускользнув от попытавшегося было задавить ее шофера. Другой раз из кустов выступил местный житель, величавый и осанистый, позади него шла женщина с ребенком, туго привязанным к ее широкой спине, чудесным образом держащая на голове весь свой домашний скарб, включая даже сковороду.
Джордж Кроузер не преминул указать на все эти вещи своей жене, которая отвечала ему односложно, с раздражавшим его невниманием.
«Все думает об этом малом», – сердито заключил он. Так он имел обыкновение именовать про себя первого мужа Дайдры Кроузер, убитого в первый год войны. Да, да, несомненно, убитого во время кампании против немцев в Западной Африке. Должно быть, естественно, что она помнит о нем. Он украдкой бросил взгляд на жену – на белокурые волосы, на бело-розовый, гладкий овал ее щек; на ее округлые формы, вероятно, ставшие немного более пышными с тех давних пор, когда она покорно позволила ему обручиться с нею, но затем, поддавшись душевному смятению первых дней войны, внезапно отвергла его и, по военному времени, спешно обвенчалась с этим своим тощим загорелым красавчиком, Тимом Ньюджентом.
Что ж, тот малый погиб – погиб самым геройским образом, а он, Джордж Кроузер, женился на девушке, которую всегда желал получить в жены. Она тоже была к нему привязана; да и как могло быть иначе, если он был готов исполнить всякое ее желание и вдобавок имел на это деньги! Он с некоторым самодовольством подумал о недавнем подарке, который сделал ей в Кимберли, где благодаря своей дружбе с некоторыми из директоров фирмы «Де Бирс» ему удалось приобрести бриллиант, который в обычном случае даже не попал бы на рынок, – камень, замечательный не столько своими размерами, сколько изумительным и редким оттенком насыщенного янтарного цвета, подобного цвету старинного золота, бриллиант, какой вряд ли находят даже раз в сто лет. И как описать взгляд, которым она одарила его тогда! Где дело касается бриллиантов, все женщины одинаковы.
Насущная потребность держаться обеими руками, чтобы не вылететь из машины, вернула Джорджа Кроузера к действительности. С вполне понятным раздражением человека, являвшегося обладателем двух «Роллс-Ройсов» и уже обкатавшего их на лучших трассах цивилизованного мира, он, должно быть, раз в пятнадцатый воскликнул:
– Боже милосердный, что за машина! Что за дорога! – И сердито продолжал: – Где, черт побери, эта табачная плантация? Мы выехали из Булавайо уже больше часа назад.
– Невесть где в Родезии, – непроизвольно сорвалось с губ Дайдры.
Но их кофейного цвета шофер, будучи спрошен, ободряюще заверил, что цель их путешествия предстанет перед ними буквально за следующим поворотом дороги.
Управляющий хозяйством, мистер Уолтерс, поджидал их, стоя на веранде, дабы принять гостей с почетом, которым Джордж Кроузер был обязан своему высокому положению в корпорации «Union Tobaco». Он представил им свою невестку, которая препроводила Дайдру по темному и прохладному внутреннему коридору в спальную комнату, где та могла наконец снять с себя вуаль, которой всегда предусмотрительно прикрывала лицо, когда ей случалось ездить в машине. Дайдра, с присущей ей ленивой грацией вынимая из волос заколки, окинула взглядом безобразно голые беленые стены комнаты. Здесь ни намека на роскошь, и Дайдра, неравнодушная к комфорту, как кошка к сливкам, слегка поежилась. Прямо перед ней на стене красовалась надпись. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»[1] – вопрошала она, и Дайдра, насладившись сознанием того, что данный вопрос не имеет к ней никакого отношения, повернулась, готовая следовать за своей робкой и молчаливой провожатой. Она оглядела ее фигуру, отметив про себя, впрочем, без всякой тени злорадства, раздавшиеся бедра и дешевое хлопчатобумажное платье, которое было той совсем не к лицу. И с чувством спокойного удовлетворения перевела взгляд на собственное изысканное, дорогостоящее в своей простоте французское белое платье. Красивая одежда, в особенности если она была надета на ней самой, доставляла ей чисто эстетическое удовольствие.
Мужчины ожидали ее.
– Вам в самом деле не наскучит обходить с нами все это хозяйство, миссис Кроузер?
– Нисколько. Я никогда не бывала на табачной фабрике.
Они сошли с веранды в недвижный зной родезийского дня.
– Здесь у нас молодые сеянцы; мы их, как положено, высаживаем. Видите ли…
Голос управляющего монотонно гудел, перебиваемый резкими, отрывистыми вопросами ее мужа – объем выработки, маркировка, проблемы использования труда цветного населения. Она перестала слушать.
Это была Родезия, страна, которую любил Тим и в которую он вместе с ней должен был уехать по окончании войны. Если бы его не убили! Как и всегда, при этой мысли ее волной захлестнуло возмущение. Два кратких месяца – вот и все, что у них было. Два месяца счастья, если можно было назвать счастьем этот смешанный с болью восторг. Да и совместимы ли вообще любовь и счастье? Разве тысячи мук не терзают сердце любящего? Ее жизнь была такой насыщенной в тот краткий период, но ведомы ли ей были покой, свобода, мирное довольство – все то, что она имела теперь? И впервые она призналась самой себе с неохотой, что все, вероятно, сложилось к лучшему.
«Мне бы вряд ли понравилось жить здесь. Я не способна была бы сделать Тима счастливым. Быть может, даже разочаровала бы его. Джордж меня любит, я тоже к нему привязана, и он очень, очень нежно ко мне относится. Стоит только вспомнить тот бриллиант, который он на днях для меня купил». При этой мысли Дайдра даже прикрыла веки от наслаждения.
– Вот здесь мы нанизываем листья для просушки. – Уолтерс подвел их к невысокому длинному навесу.
На полу под ним были сложены огромные охапки зеленых листьев, и черные «ребята», одетые в белые рубашки, сидели вокруг них на корточках, выбирая и отбрасывая их ловкими пальцами, сортируя по размеру и с помощью грубых игл нанизывая вереницей на длинную бечеву. Они работали с веселой ленцой, обмениваясь между собою жестами и сверкая белыми зубами в улыбке.
– А вот тут…
Они прошли под навесом и вновь вынырнули на свет там, где были развешаны длинные гирлянды листьев, сушившихся на солнце. Тонкого обоняния Дайдры коснулся слабый, почти неуловимый, витавший в воздухе аромат.
Уолтерс повел их к другим навесам, под которыми табак, иссушенный поцелуями солнца до бледно-желтого цвета, подвергался дальнейшей обработке. Здесь казалось темней из-за висевших над головою коричневых кип, готовых рассыпаться в пыль при всяком неловком прикосновении. Запах был сильнее, он почти подавлял все иные ощущения, как почудилось Дайдре, и внезапно ею овладел неведомый страх, безотчетный ужас, заставивший ее вырваться из этого пугающего, напитанного запахом мрака на солнечный свет. Кроузер заметил ее бледность.
– Что случилось, дорогая, тебе нехорошо? Вероятно, это солнце. Может, тебе не стоит ходить с нами по плантациям, а?
Уолтерс засуетился. Лучше бы миссис Кроузер вернуться в дом и отдохнуть. Он окликнул стоявшего неподалеку человека.
– Мистер Арден – миссис Кроузер. Миссис Кроузер немного утомилась от зноя, Арден. Вы не проводите ее в дом?
Ее минутное головокружение уже проходило. Дайдра шла рядом с Арденом. Она едва ли даже успела взглянуть на него.
– Дайдра!
Ее сердце глухо стукнуло и словно остановилось. Только один человек умел так произносить ее имя, с чуть заметным ударением на первом слоге, отчего оно звучало как ласка.
Она повернулась и впилась взглядом в стоявшего рядом мужчину. Его лицо было почти черно от загара, он ходил прихрамывая, и на щеке, обращенной к ней, виднелся длинный, уродующий его лицо шрам. Но она узнала его.
– Тим!
Они, как ей показалось, целую вечность молча, с дрожью смотрели друг на друга, потом, невесть как и почему, очутились друг у друга в объятиях. Время для них обратилось вспять. Наконец они оторвались друг от друга, и Дайдра, сама сознавая, как глупо звучит ее вопрос, произнесла:
– Значит, ты не умер?
– Нет, должно быть, со мною спутали какого-то другого беднягу. Я был сильно контужен, но очнулся, и мне удалось заползти в кусты. После того в течение нескольких месяцев я не соображал, что происходит, но меня выходило одно дружественное племя, и в конце концов я вновь обрел разум, и мне удалось вернуться в цивилизованный мир. – Он чуть помедлил. – Я узнал, что ты уже полгода как вышла замуж.
