Агата Кристи - Тайна семи будильников

Джимми Тесиджи, юноша достойный и славный, со всех ног несся вниз по большой лестнице усадьбы Чимниз, перескакивая через две ступеньки. Спуск был столь стремителен, что в холле Джимми налетел на Тредвелла — величавого дворецкого, который как раз нес к завтраку поднос с новой порцией горячего кофе. И только необыкновенное присутствие духа Тредвелла и его завидная ловкость позволили обойтись без потерь.

— Прошу прощения, — извинился Джимми. — Послушайте, Тредвелл, я что, последний?

— Нет, сэр. Мистер Уэйд еще не спускался.

— Прекрасно, — обрадовался Джимми и проследовал в столовую.

Там не было никого, кроме хозяйки, и от ее укоризненного взгляда Джимми стало не по себе, подобное чувство он испытывал всякий раз, когда видел глаза усопшей трески на прилавке рыбного магазина. Ну почему, черт возьми, эта женщина так на него смотрит? Ведь это же идиотство спускаться к завтраку ровно в половине десятого, когда гостишь за городом. Сейчас, правда, уже четверть двенадцатого, это, пожалуй, чересчур, но все-таки…

— Боюсь, я слегка опоздал, леди Кут, да?

— Ах, это не имеет никакого значения! — прозвучал страдальческий голос леди Кут.

На самом же деле люди, опаздывающие к завтраку, весьма ее огорчали. Ведь в первые десять лет ее замужества сэр Освальд Кут (тогда еще просто мистер Кут), если говорить откровенно, устраивал форменные скандалы, когда ему подавали завтрак не в восемь утра, а хотя бы на полминуты позже. Отсутствие пунктуальности леди Кут привыкла считать смертным грехом, самым непростительным из всех. А привычки умирают медленно. К тому же она была женщина серьезная и полагала, что молодые люди, не умеющие рано вставать, вряд ли смогут принести миру какую-нибудь пользу. Сэр Освальд всегда говорит журналистам и всем остальным: «Свой успех я целиком и полностью объясняю привычкой рано вставать, вести экономную жизнь и пунктуальностью».

Леди Кут была крупной красивой женщиной несколько трагического склада. У нее были большие черные, полные скорби глаза и низкий голос. Она привела бы в восторг художника, подбирающего себе натурщицу для картины «Рахиль, оплакивающая своих детей». А в мелодраме ей чрезвычайно подошла бы роль бредущей сквозь метель страдалицы — жены какого-нибудь негодяя.

Глядя на леди Кут, можно было предположить, что в прошлом она пережила какое-то большое тайное горе, хотя, по правде говоря, никаких горестей в жизни леди Кут не наблюдалось, если не считать молниеносного взлета сэра Освальда к процветанию. Когда-то она была веселой, пылкой девушкой, без памяти влюбленной в Освальда Кута — подающего надежды молодого человека из велосипедной мастерской, которая находилась по соседству со скобяной лавкой ее отца. Выйдя замуж за Освальда Кута, она жила с ним очень счастливо сначала в двух комнатах, потом в маленьком домике, потом они переселились в дом побольше, затем их жилища становились все внушительней и внушительней, но всегда находились на удобном расстоянии от «Предприятий», пока наконец сэр Освальд не занял столь высокое положение, что он и «Предприятия» могли существовать друг без друга. Теперь он получал удовольствие оттого, что снимал самые большие и самые прославленные особняки, выискивая их по всей Англии. Чимниз было место историческое, и, сняв это поместье у маркиза Катерхема на два года, сэр Освальд чувствовал, что достиг подобающих высот.

Леди Кут вовсе не разделяла его радости. Она была одинока. В первые годы замужества главным развлечением для нее служили разговоры с «девушкой», и даже когда количество «девушек» утроилось, беседы с прислугой все равно оставались для леди Кут чуть ли не единственной возможностью отвести душу. Теперь же, когда в ее распоряжении был целый отряд горничных, дворецкий, похожий на архиепископа, несколько лакеев внушительного роста, выводок вечно снующих взад-вперед служанок, повар-иностранец, приводящий ее в трепет своим крутым нравом, и необъятных размеров экономка, которая при каждом шаге чем-то поскрипывала и шуршала, — леди Кут чувствовала себя брошенной на необитаемом острове.

Вот и сейчас, тяжело вздохнув, она выплыла на террасу к великому облегчению Джимми Тесиджи, который тут же положил себе еще порцию почек и бекона.

Несколько минут леди Кут с трагическим выражением стояла на террасе, а потом, собравшись с духом, решилась заговорить с Макдональдом — главным садовником. Он как раз осматривал свои владения, где правил железной рукой. Из всех главных садовников Макдональд был наиглавнейшим — настоящий самодержец. Он знал, что значит занимаемое им место — оно обязывало его властвовать. И он властвовал, словно деспот.

Леди Кут, трепеща, обратилась к нему:

— Доброе утро, Макдональд!

— Доброе утро, миледи.

Он говорил, как и подобает главному садовнику — печально, но с достоинством, словно император на похоронах.

— Я вот думаю… Нельзя ли сегодня подать на десерт немного этого позднего винограда?

— Его рано снимать, он еще не созрел, — последовал ответ.

Макдональд говорил мягко, но безапелляционно.

— Вот оно что, — протянула леди Кут.

Она набралась смелости.

— Но вчера я заходила в дальнюю оранжерею и попробовала одну ягодку, виноград, по-моему, очень вкусный.

Макдональд посмотрел на нее, и леди Кут покраснела. Ей давали понять, что она совершила непростительную вольность. Очевидно, покойная маркиза Катерхем никогда не допускала подобного нарушения приличий — лакомиться виноградом в собственной оранжерее.

— Раз вы так приказываете, миледи, виноград срежут и отправят вам к столу, — сурово произнес Макдональд.

— Ах нет, благодарю вас, — заторопилась леди Кут. — Оставим это до другого раза.

— Он еще не поспел, его снимать рано.

— Да, — пробормотала леди Кут. — Наверное. Лучше подождем.

Макдональд доблестно хранил молчание. Леди Кут снова собралась с духом:

— Я хотела еще поговорить с вами насчет этой лужайки за розарием. Нельзя ли использовать ее для игры в кегли? Сэр Освальд обожает играть в кегли.

«Ну что тут плохого?» — подумала про себя леди Кут. В школе она прилежно учила историю Англии. «Разве сэр Фрэнсис Дрейк и его сподвижники-рыцари не играли в кегли, когда Армада уже была в пределах видимости? Самое подходящее времяпрепровождение для джентльмена, тут уж у Макдональда не может быть никаких возражений». Но она не учитывала, что основная особенность всякого уважающего себя главного садовника состоит в том, чтобы всегда во всем противоречить.

— Отчего же нельзя? Все можно, — произнес он уклончиво.

В его ответе прозвучал намек на неодобрение, но истинная его цель заключалась в том, чтобы вовлечь леди Кут в продолжение разговора на ее же собственную погибель.

— Если ее расчистить… и… подстричь, — продолжала она с надеждой.

— Да, да, — медленно проговорил Макдональд. — Это можно. Только тогда надо снять Уильяма с нижнего бордюра.

— Да? — с сомнением переспросила леди Кут.

Слова «нижний бордюр» ей ровно ничего не говорили, но было ясно, что для Макдональда они означают непреодолимое препятствие.

— А это было бы не ко времени, — добавил Макдональд.

— Ах да, ну конечно! — воскликнула леди Кут. — Конечно не ко времени. — И сама удивилась, что соглашается с такой горячностью.

Макдональд строго смотрел на нее.

— Конечно, — сказал он, — если вы так приказываете, миледи…

Он не договорил. Но для леди Кут грозных ноток в его голосе было вполне достаточно. Она сразу капитулировала.

— Ах нет, — заспешила она. — Я понимаю, что вы хотите сказать, Макдональд. Нет, нет, пусть Уильям занимается нижним бордюром.

— Вот и я так думаю, миледи.

— Да, — сказала леди Кут. — Да, конечно.

— Я так и знал, что вы согласитесь, миледи, — заключил Макдональд.

— Да, да, конечно, — повторила леди Кут.

Макдональд коснулся пальцами шляпы и пошел прочь.

Глядя ему вслед, леди Кут огорченно вздохнула. На террасу вышел Джимми Тесиджи, пресытившийся почками и беконом; он остановился рядом с ней и тоже вздохнул, но радостно.

— Шикарное утро, правда? — сказал он.

— Да? — переспросила леди Кут с отсутствующим видом. — Ах, верно, действительно. Я не заметила.

— А где все? Гребут на озере?

— Наверное. Я хочу сказать, что не удивилась бы.

Леди Кут повернулась и медленно уплыла в дом. Тредвелл как раз рассматривал кофейник.

— О Боже! — воскликнула леди Кут. — Что, мистер… мистер…

— Уэйд, миледи?

— Да, мистер Уэйд. Он еще не спускался?

— Нет, миледи.

— А ведь очень поздно.

— Да, миледи.

— О Боже! Как вы думаете, Тредвелл, он все же спустится?