Агата Кристи
Большая Четверка
Мне приходилось встречать людей, наслаждающихся переездом через пролив; людей, которые могли преспокойно сидеть в шезлонгах на палубе, а по прибытии ждать, пока судно не встанет на якорь, и затем без суеты собирать свои вещи и сходить на берег. Мне лично никогда такое не удавалось. С того самого момента, как я вступаю на борт, я чувствую, что у меня слишком мало времени для того, чтобы чем-то заняться. Я то и дело переставляю свои чемоданы с места на место, а если спускаюсь в салон, чтобы перекусить, то глотаю пищу непрожеванной, потому что меня не оставляет странное чувство, что судно вдруг прибудет на место именно тогда, когда я нахожусь внизу. Возможно, это всего лишь наследство, оставленное мне войной, когда было чрезвычайно важно занять местечко поближе к трапу, чтобы оказаться в числе первых сошедших на берег и не потерять ни одной драгоценной минуты короткого, не больше трех-пяти дней, отпуска.
Вот и в это утро, когда я стоял у поручней и смотрел, как приближаются утесы Дувра, я восхищался пассажирами, сидевшими развалясь в шезлонгах и даже не поднимавшими глаз, чтобы бросить взгляд на свою родную землю. Но, возможно, дело было в том, что обстоятельства их прибытия отличались от моих. Без сомнения, многие из них всего лишь ездили в Париж на выходные, в то время как я провел последние полтора года на ранчо в Аргентине. Я там вполне преуспел, и мы с женой наслаждались свободной и легкой жизнью в Южной Америке, – но, тем не менее, в моем горле стоял комок, когда я смотрел на знакомый берег, видимый все отчетливее и отчетливее.
Я высадился во Франции два дня назад, заключил несколько необходимых мне сделок и теперь находился на пути в Лондон. Мне предстояло провести там несколько месяцев – то есть у меня было достаточно времени, чтобы повидать старых друзей, и в особенности одного старого друга. Маленький человек с похожей на яйцо головой и зелеными глазами – Эркюль Пуаро! Я намеревался преподнести ему сюрприз. В моем последнем письме из Аргентины не было и намека на предстоящую поездку – хотя на самом-то деле все решилось второпях, из-за некоторой путаницы в делах, – и я провел немало времени, весело представляя восторг и изумление Пуаро при моем появлении.
Он, как мне было известно, вряд ли мог оказаться далеко от своей квартиры. Прошли те времена, когда расследование какого-нибудь дела бросало его с одного конца Англии в другой. Слава его была велика, и он больше не позволял одному-единственному делу полностью поглощать все свое время. С течением времени он все более и более склонялся к тому, чтобы стать «детективом-консультантом», на манер врачей-специалистов с Харлей-стрит. Он всегда насмехался над восторгом публики, обращенным на людей-ищеек, великолепно маскировавшихся ради выслеживания преступников и останавливавшихся возле каждого следа ноги, чтобы измерить его.
– Нет, друг мой Гастингс, – говаривал он обычно, – мы оставим это сыскным агентствам. Методы Эркюля Пуаро доступны лишь ему одному. Порядок и метод, и «маленькие серые клеточки». Сидя спокойно в своих креслах, мы видим вещи, незаметные другим, и не спешим с выводами, как знаменитый Джепп.
Нет, мне ни к чему было опасаться, что Эркюль Пуаро отправился куда-то на охоту.
Добравшись до Лондона, я оставил багаж в отеле и поехал прямиком по старому знакомому адресу. Сколько живых воспоминаний нахлынуло на меня! Я едва поздоровался со своей старой домовладелицей и тут же помчался вверх по лестнице, перепрыгивая ступеньки, и заколотил в дверь Пуаро.
– Входите, входите, – послышался изнутри знакомый голос.
Я шагнул через порог. Пуаро стоял лицом ко мне. В его руках был небольшой саквояж, и Пуаро уронил его, восторженно воскликнув:
– Mon ami,[1] Гастингс! Mon ami Гастингс!
И, бросившись вперед, заключил меня в жаркие объятия. Наш разговор был несвязен и непоследователен. Восклицания, торопливые вопросы, незаконченные ответы, приветы от моей жены, объяснение причин моего путешествия – все перемешалось.
– Полагаю, мои прежние комнаты уже давно заняты? – сказал я наконец, когда мы немного успокоились. – Мне бы хотелось снова жить в этом доме, рядом с вами.
Лицо Пуаро внезапно изменилось.
– Бог мой! Но это же chance épouvantable![2] Осмотритесь вокруг, друг мой.
Я впервые обратил внимание на окружающую обстановку. Вдоль стены стояло множество сундуков доисторического вида. Рядом с ними расположились чемоданы, аккуратно выстроенные по росту – от большого к маленькому. Вывод мог быть только один.
– Вы уезжаете куда-то?
– Да.
– Куда же?
– В Южную Америку.
– Что?!
– Да, чудно вышло, не правда ли? Я еду в Рио и каждый день говорю себе, что не упомяну об этом в своих письмах, – и как же удивится мой добрый Гастингс, когда увидит меня!
Пуаро посмотрел на часы:
– Через час мне пора.
– Мне казалось, вы всегда говорили, что вас ничто не заставит совершить длительное морское путешествие?
Пуаро прикрыл глаза и вздрогнул.
– Ох, не упоминайте об этом, друг мой. Мой врач… он заверил меня, что от этого никто еще не умирал… и в конце концов, это не повторится; видите ли, я никогда… никогда не вернусь.
Он подтолкнул меня к креслу.
– Садитесь, я вам расскажу, как все это случилось. Вы знаете, кто самый богатый человек в мире? Даже богаче Рокфеллера? Эйб Райланд.
– Американский мыльный король?
– Именно. Один из его секретарей предложил мне кое-что. Это связано с крупной компанией в Рио, там явно происходит большое надувательство. Он хотел, чтобы я расследовал это дело там, на месте. Я отказался. Я объяснил ему, что, если мне предоставят все факты, я могу дать ему заключение эксперта. Но он прикинулся, что не в состоянии этого сделать. Сказал, что факты мне предоставят лишь тогда, когда я прибуду на место. Ну, в другом случае на этом разговор бы и закончился. Диктовать условия Эркюлю Пуаро – это крайняя дерзость. Но предложенная мне сумма оказалась столь удивительной, что впервые в жизни я соблазнился простыми деньгами. Но меня привлекло в этом и другое – это вы, мой друг! В последние полтора года я был ужасно одиноким стариком. И я сказал себе – а почему бы и нет? Я начал уставать от бесконечного разгадывания всех этих глупых загадок. Славы мне уже достаточно. Почему бы не взять эти деньги и не устроиться где-нибудь поблизости от моего старого друга?
Я был взволнован и тронут этими словами Пуаро.
– Поэтому я принял предложение, – продолжил он, – и через час должен выехать, чтобы успеть на поезд к пароходу. Это одна из шуток судьбы, не так ли? Но поскольку предложенные деньги были уж слишком велики, у меня возникли кое-какие сомнения, и немного погодя я начал собственное расследование. Скажите мне, что обычно подразумевается под выражением «Большая Четверка»?
– Полагаю, это выражение пошло от Версальской конференции, потом есть знаменитая голливудская «Большая Четверка», ну а теперь так называет себя начальство любой мало-мальски заметной фирмы…
– Понимаю, – задумчиво произнес Пуаро. – Видите ли, я услышал это выражение при обстоятельствах, когда ни одно из ваших объяснений не годится. Похоже, это было сказано о некой банде международных преступников или о чем-то в этом роде… вот только…
– Только – что? – спросил я, поскольку он замолчал.
– Только мне представляется, что тут кроется нечто большего масштаба. Но это всего лишь моя догадка, не более того. Ах, но я же не закончил укладывать вещи! А время идет!
– Не уезжайте, – попросил я. – Отмените свое путешествие, отправитесь позже, на одном пароходе со мной!
Пуаро выпрямился и укоризненно посмотрел на меня.
– Ах, вы не понимаете! Я дал слово, неужели не ясно… слово Эркюля Пуаро! И разве что вопрос жизни и смерти может остановить меня теперь!
– Ну, а это едва ли может случиться, – печально пробормотал я. – Вот если только в одиннадцать «откроется дверь и войдет нежданный гость»…
Я процитировал это с легким смешком, и мы замолчали, а в следующую секунду оба вздрогнули, поскольку из соседней комнаты донесся какой-то звук.
– Что это? – воскликнул я.
– Ma foi![3] – откликнулся Пуаро. – Это очень похоже на вашего «нежданного гостя» в моей спальне!
– Но как мог кто-то попасть туда? Там нет двери, кроме как через эту комнату!
– Окно! Но тогда это грабитель? Однако ему было бы нелегко туда забраться… я бы сказал, это почти невозможно.
Я уже встал и направился к двери спальни, когда меня остановил шорох дверной ручки, поворачиваемой изнутри.
Дверь медленно отворилась. В дверном проеме показался человек. С головы до ног он был покрыт пылью и грязью; его лицо выглядело худым и изможденным. Мгновение-другое он смотрел на нас, а потом покачнулся и упал. Пуаро поспешил к нему, потом обернулся ко мне и сказал:
