Мужчина, только что оравший в телефонную трубку, а теперь свирепо разъезжающий на кресле по комнате, как моторист на лесозаготовках, был воистину безмерным созданием. Каждая часть его тела была чудовищно раздута, он казался воплощением всего чрезмерного. Глаза буйвола полыхали над скулами, словно высеченными из камня. Вместо носа торчало нечто массивное и свирепое, а чудовищная черная борода клоками падала на грудь. Огромные ручищи яростно орудовали рычагами кресла, а рукава рубашки трещали по швам. Гигантская человеческая машина находилась в непрерывном движении, как будто энергия сама вырывалась из Роджера, как пар из кипящего котла. Рядом с этим чудовищным торсом крепкая фигура Альфреда Уоллеса казалась почти детской. А уж Эллери и подавно чувствовал себя рахитичным ничтожеством.
Но вниз от пояса Роджер Приам был совершенно мертв. Колосс на глиняных ногах. Фундаментом этой свирепой громадине служили высохшие кости, обтянутые тонкой пленкой истаявших мышц. Он был одет и обут. Эллери старался не думать о том, какой адский труд дважды в день надо приложить, чтобы переодеть его. Из-под брючин торчали лодыжки — две морщинистых палки, а колени беспомощно и неестественно выворачивались наружу, подобно двум концам потолочной балки, пробитой молнией.
Эллери подумал, что все несоразмерности его облика легко объяснимы: торс развился сверх всякой меры, потому что простейшее действие требовало в данной ситуации невероятных усилий. Бороде позволялось расти как придется, чтобы избежать ежедневной утомительной процедуры бритья. Его бешеные манеры выражали злобу на судьбу, сыгравшую с ним такую жестокую шутку. А вечное беспокойство — признак постоянного отчаяния, оттого, что он пожизненно прикован к креслу в четырех стенах. Но несмотря на подобные простые причины, что-то в его характере оставалось необъяснимым… Лютая свирепость — жуткая сила, жуткие эмоции, жуткая реакция на людей и любые препятствия в жизни… эта лютость, казалось, была заложена в его характере изначально. Эллери подозревал, что даже если убрать все побочные тяжелые обстоятельства, свирепость все равно кипела бы в нем. Должно быть, он был таким уже в утробе матери — дикий зверь по самой своей природе. И несчастье, происшедшее с ним, дало простор для развития подобных свойств его натуры.
— Лаурел? Чего тебе? А это кто? — встретил он их угрожающим басом, извергающимся из его груди подобно раскаленной лаве. Он весь еще клокотал от гнева после разговора со злополучным Фоссом. В глазах горела ненависть.
— Что ты уставилась на меня? Ты будешь отвечать, когда тебя спрашивают, или нет?
— Это Эллери Куин.
— Кто-кто?
Лаурел повторила имя Эллери.
— Не знаю такого. Чего ему надо? — Эллери достался свирепый взгляд. — Ну так чего же, а?
— Мистер Приам, — раздался от дверей спокойный голос Альфреда Уоллеса, — Эллери Куин — знаменитый писатель.
— Писа-а-атель?
— А также частный детектив — сыщик, — мистер Приам.
Губы Приама свирепо надулись, так что борода встала торчком, а огромные ладони инстинктивно сжались в кулаки.
— Я же говорила вам, Роджер, что я этого так не оставлю, — ровным голосом произнесла Лаурел. — Моего отца убили. На это должны были быть причины. И каковы бы эти причины ни оказались, вы тоже замешаны в этом, как и папа. Я пригласила Эллери Куина расследовать это дело, и он изъявил желание встретиться с вами.
— Ах он изъявил желание, надо же! — В голосе Роджера послышались раскаты грома, глаза угрожающе загорелись. Убирайтесь вон, мистер! Встречайтесь с кем-нибудь другим!
— Во-первых, мистер Приам, — заговорил Эллери, — я хотел бы спросить…
— Я отвечаю — нет, — сверкая глазами и зубами в дебрях бороды, рявкнул Роджер Приам. — Чего желаете во-вторых?
— Мистер Приам… — все так же терпеливо попытался продолжить Эллери.
— Без толку, мистер. Плевать я хотел на ваши вопросы. И вот что я тебе скажу, Лаурел, — его правый кулак с грохотом опустился на ручку кресла. — Что ты суешь во все свой проклятый нос? Это не твоего ума дело, ясно? А моего. И я чего захочу, то и буду делать, и в указчиках не нуждаюсь. Заруби это себе на носу!
— А вы, видно здорово струсили, Роджер, — отвечала ему Лаурел Хилл.
Приам приподнял свой кулачище, глаза его медленно закипели. Словесная лава уже клокотала у него в глотке.
— Я стр-р-русил? Чего, спрашивается? Какого-то призрака, тени? Ты что же меня, за второго Лендера Хилла принимаешь? За сопливую нюню? Что я как он, сразу в штаны наложу от страха? Не боюсь я никаких привидений, а он как родился тряпкой, так и концы отдал…
Лаурел с размаху врезала ему кулаком по щеке. Он мгновенно вскинул левую руку и отшвырнул ее прочь. Девушка пролетела почти через всю комнату и рухнула в объятия Альфреда.
— Пустите меня, — шипела она, вырываясь, — да пустите же!
— Лаурел, — окликнул ее Эллери.
Она остановилась, тяжело дыша. Уоллес молча выпустил ее.
Лаурел повернулась и вышла из комнаты.
— Ишь ты, — струсил — передразнил ее Роджер. На щеке у него проступило красное пятно. Он бросил ей вслед:
— Думаешь, струсил? Ну так кое-кому придется убедиться, что мой пыл не остывает с первым же ударом! Струсил, надо же… Это я-то! Да будь я проклят, если не смогу… Да в любое время дня и ночи! Да пусть он только попробует сунуться ко мне! Я дам ему отведать моих кулаков — хоть живому, хоть мертвому! — И он свирепо сжал огромные кулачищи.
— Роджер. В чем дело?
В дверях стояла она. Она успела уже переодеться в домашнее платье из золотистого шелка, облегавшее ее фигуру с нежным трепетом любовника. От колен шел разрез. Она переводила холодный взгляд с Эллери на мужа и обратно.
Уоллес вытаращил глаза. Казалось, он не скрывал своего восхищения ее видом.
— Кто этот человек?
— Никто. Неважно, Делия. Тебя это не касается. — Приам уставился на Эллери. — Эй, ты! Пошел вон.
Она молча повернулась и отошла к двери, на террасу, всем своим видом показывая, что они с Эллери незнакомы. Такое поведение должно было бы обрадовать его своим благоразумием. Вместо этого Эллери почему-то почувствовал раздражение и досаду. Но почему — он и сам не отдавал себе отчета. Господи, да — «что он Гекубе» Хотя и подросток бы давно уже понял — «что ему Гекуба» [3] … Он был огорчен и растерян. И в то же время мучился вопросом, так же ли парализует она сознание других мужчин, смотрящих на нее…
Уоллес стоял, откровенно довольный собой и наблюдаемым зрелищем, как посетитель театра, уловивший забавный момент, который ускользнул от внимания остальной аудитории, но слишком хорошо воспитанный, чтобы вслух рассмеяться. Она же смотрела на своего мужа совершенно безразлично, без тени страха или другого какого-либо чувства.
— Чего вы дожидаетесь? — заревел опять Приам. — Вы тут не требуетесь. Убирайтесь!
— Я вот все никак не могу решить для себя, — задумчиво произнес Эллери. — То ли вы просто трепло — то ли набитый дурак.
У Приама затряслась борода. Его гнев, всегда готовый прорваться наружу, опять вспыхнул с новой силой. Эллери же мысленно поздравил себя с небольшим успехом. Да, Приам чего-то явно опасается. Уоллес — молчаливый, предупредительный, готовый к услугам Уоллес — также замечает это. И Делия Приам тоже, судя по улыбке, мелькнувшей у нее на губах.
— Альфред! Если этот тип еще раз сюда сунется, вышвырни его вон!
Эллери не успел даже бросить взгляд на свои руки, как почувствовал, что ладони Альфреда крепко сжимают его запястья.
— Боюсь, мистер Куин, что я вынужден буду подчиниться приказу, — пробормотал он.
Компаньон Роджера держал Эллери мертвой хваткой. Приам усмехался премерзкой, действующей на нервы усмешкой. А женщина — этот живой кусочек джунглей — молча наблюдала за происходящим… Тогда, неожиданно для самого себя Эллери почувствовал, как его захлестывает волна холодного бешенства и он почти теряет сознание. Когда же он пришел в себя, Альфред уже лежал на полу, со стоном потирая свое плечо и глядя на Эллери снизу вверх. Он не был сердит — только удивлен.
— Славный прием, — сказал он. — Я запомню его.
Эллери вытащил сигарету, помял ее и сказал:
— Теперь я понял, мистер Приам. Вы и трепло и набитый дурак одновременно. — И обернулся. У двери на террасу никого не было…
Эллери невероятно злился на себя. Так потерять всякое самообладание! А ведь первое и золотое правило, усвоенное им еще от отца, — держи себя в руках. И при всей этой безобразной сцене присутствовала она! Видела, как Уоллес взлетел в воздух. Как скривился Приам. Наверно, это лишит ее душевного равновесия на целую неделю…
Когда он шел через холл, то поймал себя на том, что повсюду ищет ее глазами. Помещение было слишком темным, и она могла оказаться в любом углу, теряющемся во мраке. Стоять, полуприкрыв глаза, но все равно замечая все на свете…
