— Ладно. Убегаю. До вечера, Серджо.
Сейчас самым срочным было обезопасить себя со стороны Мерлена. Он-то знал. Он — единственный, кто держит в руках все нити. И ему нет никакого резона, сохраняя молчание, становиться соучастником преступления. Но что сделать, чтобы помешать ему говорить? Я видел только одну возможность — сказать ему почти всю правду… «Моя жена работала у Мериля манекенщицей… Она часто встречалась с ним на его вилле, где помогала готовить новую коллекцию нижнего белья… Она скрывала от меня свои поездки, зная, что мне это не очень-то придется по душе. Мы с вами ошибочно толковали обстоятельства по их видимости, а они имели совсем иной смысл» — и так далее. Казаться совершенно искренним человеком, у которого отлегло от души. Что касается преступления, то оно — простое совпадение. Конечно же, достойное сожаления. Я первый, кто оплакивает исчезновение этого бедняги Мериля, так как моя жена занимала у него очень неплохое положение. Станет ли еще другой хозяин использовать ее услуги манекенщицы?..
Я прекрасно вижу предстоящую сцену у Мерлена и в метро, по дороге к нему, заканчиваю ее отработку: мимика, интонации — все! Мне необходимо произвести хорошее впечатление на Мерлена, который, похоже, не очень-то спешит идти в полицию исповедоваться. Короче говоря, достаточно снять груз с его совести!
Мерлен принял меня безотлагательно. Мне показалось, что он весьма далек от озабоченности, досады и, напротив, старается обуздать какую-то лукавую радость. Указав мне на стул, он приступил к атаке:
— Газеты читали?
Наступил момент влезть в шкуру моего персонажа. Я старался играть свою роль как можно достовернее. Всего одна нотка жалости по отношению к Мерилю, ненавязчиво… Зато я подчеркнуто настаивал на таком деликатном моменте.
— Ваш агент оказался на высоте положения… Мы толковали его информацию в одном-единственном смысле, какой она вроде бы подсказывала… И если ошибались, то, право, он тут уже ни при чем.
Однако чем больше я говорил, тем меньше ощущал реакцию Мерлена. Он был плохим зрителем и от меня ускользал. Он смотрел на меня тяжелым взглядом, в котором мелькала ирония.
— Ладно, ладно, — наконец произнес он. — Рад узнать, что в вашем доме снова воцарился мир.
Открыв ящик письменного стола, он извлек оттуда трубку и стал ее набивать, стараясь не рассыпать ни крошки табака.
— Я чуть было не счел, — продолжил он, — виновным вас… Да и вы сами, полагаю, должно быть, пережили несколько тревожных моментов… Кстати, с понедельника у меня появились сведения, которые я вам задолжал. Я узнал, что голубая малолитражка принадлежала Жан-Мишелю Мерилю. Он раскурил трубку короткими затяжками заядлого курильщика.
— И заодно узнал, — продолжал он, — нечто такое, что отводило от вас подозрения, в каком-то смысле, априори… Наблюдая за мной, он не мог удержаться от улыбки.
— А именно?
Я был слишком взволнован, чтобы сохранять спокойствие, как мне было положено по роли.
— Мериль питал пристрастие к мужскому полу. До меня дошло не сразу. Как это может отвести подозрения от меня? Но потом у меня открылись глаза.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Естественно, я не укажу вам источники, но это доподлинно известно. Могу вам даже сказать, что несколько лет назад он был замешан в одном из так называемых «типично парижских» скандальчиков, которые спешат замять. С тех пор он больше не давал повода для пересудов, но тем не менее!… Так что не думайте, будто полиции это неизвестно, и в данный момент она должна направить поиски преступника по надлежащему руслу. Поверьте, я сожалею, что не был информирован обо всем этом раньше. Тогда бы вы не сомневались относительно верности своей супруги.
Мне хотелось и смеяться, и плакать. Это было глупо, глупо, чудовищно глупо!
— Вот вы и окончательно успокоились, не правда ли?.. Все хорошо, что хорошо кончается. Теперь вы понимаете: нельзя горячиться, располагая одними только подозрениями… В следующий раз, дорогой мсье, ведите себя благоразумнее… осмотрительнее. Впрочем, следующего раза не будет. Я полез было в карман, чтобы расплатиться. Мерлен остановил меня.
— Нет. Аванса оказалось достаточно. Я и сам ужасно рад, что разделался с этим так быстро.
Совершенно очевидно, что дело Мериля встало ему поперек горла. У него оставалось одно желание: увидеть, что я ухожу. Он проводил меня к выходу и, просунув голову в дверь, напутствовал:
— Запомните: вы никогда не обращались ко мне за консультацией… Вашу жену посвящать в наши дела необязательно… И никого другого тоже!
Мерлен закрыл за мной дверь, и я степенно сошел по ступенькам. Убийца с пустыми руками! Мужчина, убивающий педераста, которого принял за любовника своей жены! Ну и потеха! И если когда-нибудь… Нет! Я уже сам себя не мог принимать всерьез. Я был смешон. Во всем том, что со мной происходило, присутствовала жестокая насмешка. Но почему именно со мной? Почему все это обрушилось именно на мою голову? Что я такого сделал, чтобы заслужить подобное наказание?.. Я пообедал в кафе. Или, точнее сказать, «некто» пообедал, так как от меня самого буквально ничего не осталось. А потом этот «некто» снова занемог и позвонил на радио, что явится только завтра. Мою новость восприняли прохладно. Но мне все стало безразлично. Пускай мое место займет другой! Не хочу больше и слышать о радио, об инсценировках романов с продолжением. Настоящий роман с продолжением я переживаю сейчас на собственной шкуре. Матильда возвратилась домой довольно рано, в большом возбуждении.
— Они приходили. Нас всех допрашивали… Держи, вот «Франс суар»… Но ты не знаешь еще самого главного. Поговаривают, что магазин Мериля выкупит крупная фирма из Труа. Конечно, пока это только слухи. Но если они подтвердятся, я, несомненно, потеряю место… Они обойдутся собственным персоналом, можешь не сомневаться. И это после стольких усилий! Я привел в действие лавину. И она, естественно, все сметет на своем пути.
— Чем они интересовались?
— Ах! Всякими подробностями о его привычках, частной жизни… И что только можно накрутить вокруг мертвеца, просто тошно! Жан-Мишель имел право заводить приятелей, если ему так больше нравилось.
— Ах! Потому что…
— Такое подозревали, но, насколько мне известно, вполне возможно, что это и напраслина.
— Почему ты мне про это не говорила?
— Да ты мне никогда не веришь!… Пойду-ка приму душ. Я просто без сил. А я развернул газету.
«НОВЫЕ СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ ПО ДЕЛУ МЕРИЛЯ» — броский заголовок на первой полосе. А также фотография, которую я сразу же узнал. «ГОСПОДИН МАРСЕЛЬ БРУДЬЕ, МЭР ОТРОША», — гласила подпись. У меня в ушах еще звучал шум свадебного пира. «Да здравствует господин мэр!» На сей раз моя погибель неминуема. Официантка из ресторана заговорила. Полицией установлено, что преступник сначала заявился в «Золотую рыбку», предполагая найти владельца голубой малолитражки, то есть Мериля, там. Поэтому полицейские допросили свадебных гостей. Но что мне вернуло немного мужества, так это противоречивость собранных показаний. Одним мужчина показался маленького роста, коренастым, лет сорока. Другим, наоборот, очень молодым и по виду нездоровым. Совершенно очевидно, что к тому моменту, когда я приехал, свидетели уже изрядно выпили. Что касается официантки, то, перегруженная работой, она на меня едва взглянула. Реальную опасность представляли только показания мэра. Когда я предложил ему зажигалку, он увидел меня совсем близко, и память его подвела не слишком. «Скорее высокий… примерно метр семьдесят пять… Блондин с голубыми глазами… Волосы, как сейчас носят… этакая грива… Светло-серый костюм (дался им этот злосчастный костюм — совершенно стандартный, а между тем все на него обратили внимание), одноцветный галстук бордового цвета» (неверно — серый, в тон к костюму). Мэр также заметил на моем пальце обручальное кольцо и упомянул черную зажигалку.
— Что они толкуют там, в газете? — крикнула Матильда. — Иди-ка сюда и прочитай мне вслух.
— Знаешь, такое впечатление, что они запутались. Она выключила душ и вышла из ванной, завернувшись в махровое полотенце.
— Дай-ка взглянуть.
Отступать было нельзя. Я протянул ей газету. И наблюдал, как ее глаза перебегают со строки на строку.
— Блондинов с волосами до плеч в Париже хоть пруд пруди. Я сама знаю добрую дюжину, начиная с тебя. А серые костюмы в такое время года встречаются на каждом углу. Другой пищи для разговоров у них, похоже, нет.
Она стала вытираться с безмятежным бесстыдством и вдруг неожиданно спросила:
— Ты пойдешь на похороны? Они состоятся в четверг. На Перлашез. Народу явится видимо-невидимо. Я попытался казаться безразличным, рассеянным.
— В котором часу?
— В три.
— Тогда нет. Я буду занят.
— Ты никогда никуда не ходишь. И потом еще удивляешься, что тебя все забыли.
Ее слова не содержали никакого юмора. Матильда была очаровательным, грациозным зверьком, всецело занятым собой; она постоянно наводила на себя глянец, как кошка, и была напрочь лишена чувства юмора. Она жила слишком напряженной жизнью. Я погладил ее бок, когда она прошла мимо за красным лаком для ногтей, который понадобился ей для педикюра. Нет уж! Я точно не пойду на похороны. Так же, как никогда не возвращусь в Ла-Рош-Гюйон. И еще долго буду — я это чувствовал — наблюдать за лицами вокруг меня: на улице, в метро. Потому что, даже если свидетели уже и позабыли черты моего лица и мою походку, они несомненно узнали бы меня с первого взгляда, если бы случай столкнул нас лицом к лицу. Невероятный случай! Но ведь невероятные случаи не редкость! Взять хотя бы это абсурдное преступление… Боже мой, сумею ли я выпутаться из этой ситуации? У меня оставался, возможно, малюсенький шанс…
