Следующим вызвали Харпера, а затем Льюиса — рассказать о том, как они обнаружили тело.
Инспектор Маллет, равнодушно слушая по второму разу ту же самую историю, получил своего рода мрачное удовлетворение, отмечая разницу в их поведении. Харпер предстал перед следователем таким же, как и до того перед ним, — сдержанным, отрешенным и хладнокровным; Льюис, напротив, был суетлив и взволнован. Он явно испытывал вульгарное удовольствие оттого, что в кои-то веки оказался в центре внимания, и был гораздо более озабочен тем, чтобы описать свои собственные переживания, ужас и изумление по поводу увиденного, чем прибавить что-либо полезное для следствия. Маллет знал, что он уже позволил проинтервьюировать и сфотографировать себя газетчикам, в отличие от Харпера, который сделал все, что было в его силах, чтобы избежать огласки. Рядом эти двое являли собой контраст, который для психолога — а каждый хороший детектив должен быть в какой-то степени психологом — не лишен интереса и, возможно, пользы.
Следователь посмотрел на часы. До сих пор он проявлял похвальную расторопность и очень старался закончить дело до обеда.
— Осталось всего два свидетеля, — сообщил он жюри. — Заслушаем их сейчас.
Члены жюри, изнывающие на жестких деревянных скамьях и мечтающие вырваться из зловонной атмосферы, нетерпеливо заерзали, но возражать не стали.
— Мистер Дюпин, — объявил судебный пристав.
Дюпин, выглядевший изможденным и задерганным, вышел вперед. Он нервно произнес присягу, держа Библию так, как будто боялся, что она его укусит, и сделал два-три глубоких вдоха, прежде чем ответил на поставленные ему вопросы.
— Ваше имя Гетор Дюпин? — спросил следователь.
— Да.
— И вы живете на Фиц-Джеймс-авеню в Сент-Джонс-Вуд, дом номер 98?
— Да.
— Вы — секретарь «Лондон энд империал эстейтс компани»?
— Да… то есть… да.
— Президентом которой был покойный?
Мистер Дюпин откашлялся, обнажил зубы в нервной усмешке и скорее вздохнул, чем проговорил:
— Да, был.
— Когда вы в последний раз видели мистера Баллантайна?
— Около пяти часов вечера в прошлую пятницу.
— Это было в конторе «Лондон энд империал эстейтс компани»?
— Да, я бы так сказал. — Мистер Дюпин поспешно поправился: — Точнее, это было на улице возле конторы. На тротуаре.
— Вы находились на тротуаре, возле конторы, вместе с ним?
— Нет. Я находился в конторе, у окна.
— Вы смотрели в окно и увидели, что он идет?
— Именно так.
— Вы видели, куда он направлялся?
— Нет, пожалуй что нет… Нет, определенно нет.
— У вас не было какой-то особой причины для наблюдения, как я полагаю?предположил следователь.
Мистер Дюпин пару раз сморгнул, прежде чем ответил:
— Нет, никакой особой причины не было.
— Он был в тот момент один?
— Да, один.
— У него было что-нибудь с собой?
— Только зонтик, больше ничего.
— Вы разговаривали с ним перед тем, как он ушел?
— О да, совсем незадолго до этого.
— И как вам показалось, мистер Баллантайн пребывал в нормальном физическом и душевном состоянии?
— Абсолютно нормальном, в том, что касается здоровья, — ответил секретарь. Потом, понизив голос, добавил: — Конечно, он был весьма обеспокоен деловыми вопросами.
— И как я полагаю, он обсуждал эти деловые вопросы с вами?
— Да. О да, обсуждал.
— Уходя, он сказал вам, куда направляется?
— Нет. Нет. Он был не слишком… не слишком общительным человеком, когда дело не касалось бизнеса.
— Мистер Баллантайн когда-нибудь упоминал в разговоре с вами о доме номер 27 по Дейлсфорд-Гарденз?
— Конечно нет.
— Благодарю вас, — сказал следователь, кивком показывая, что свидетель может идти.
Но у мистера Дюпина было еще что сказать.
— Думаю, мне следует сказать… — проговорил он, задыхаясь и крепко сжимая худыми руками перила свидетельской трибуны, будто боялся, что его могут силой увести оттуда, прежде чем он закончит, — я мог бы сказать, что в то утро мистер Баллантайн проявлял крайнюю обеспокоенность, даже тревогу…
— По поводу деловых вопросов. Вы это уже говорили, — вставил следователь.
— Нет, не деловых, — возразил свидетель. — Конечно, это тоже имело место, но, по-моему, — во всяком случае, мне так показалось, — он тревожился на свой собственный счет.
— То есть насчет собственной безопасности, вы это имеете в виду?
— Да.
— Мистер Баллантайн сообщил вам причину той тревоги, о которой вы говорите?
Дюпин дважды сглотнул, прежде чем заговорить.
— В то утро у него побывал один посетитель, — торопливо произнес он, который, как мне думается, очень его расстроил. Он дал строгое указание не впускать его больше.
Публика пришла в возбуждение от этих явно совершенно неожиданных показаний. Маллет поджал губы и нахмурился. Но следователь не мог остановиться на этом.
— И мистер Баллантайн сообщил вам имя этого посетителя?поинтересовался он.
— Да, сообщил. — Свидетель, казалось, не был расположен сказать что-то большее.
— Так как же его звали?
— Джон Фэншоу, — скорее пробормотал, чем проговорил Дюпин это имя, но в напряженной тишине его расслышали во всех углах зала.
Слушатели встретили это известие взволнованным шушуканьем, за которым тут же последовал зычный окрик судебного пристава:
— Потише, потише!
Под прикрытием этого шума Маллет, воспользовавшись возможностью, шепнул несколько слов следователю, который кивнул, соглашаясь, а потом вернулся к свидетелю.
— У меня больше нет к вам вопросов, — сказал он.
Мистер Дюпин с видом глубочайшего облегчения завершил свое столь нелегкое пребывание на свидетельской трибуне, и его сменил Джеки Роуч. Тяжело ступая, он прошел вперед, окрыленный сознанием своей значимости, и бодро улыбнулся следователю и жюри присяжных. По такому случаю Джеки украсил свой поношенный пиджак тремя потускневшими военными медалями.
— Вы — продавец газет? — спросил его следователь.
— Так точно, сэр.
— Я хочу, чтобы вы мысленно вернулись к вечеру прошлой пятницы. Где вы находились в это время?
— На углу Верхней Дейлсфорд-стрит и Дейлсфорд-Гарденз, сэр.
— Вы занимались там своей профессиональной деятельностью?
— Прошу прощения, сэр?
— Вы продавали газеты?
— Так точно, сэр.
— И вы видели, как кто-то прошел мимо вас, пока вы там находились?
— Много народу, сэр.
— А какого-то конкретного человека, которого вы знаете?
— Я знаю большинство людей с Дейлсфорд-Гарденз, сэр.
Следователь попробовал зайти с другой стороны.
— Вам известно, как выглядел человек, который жил в доме номер 27?спросил он.
— А, мистера Джеймса? Да, сэр.
— Так, значит, вы знали его по имени?
— Да, сэр. Мистер Крэбтри, который вел у него хозяйство, сказал мне, как его зовут.
— Вы имеете в виду, что этот Крэбтри был его слугой?
— Так точно, сэр. Он вел у него хозяйство.
— Так вы видели мистера Джеймса в тот вечер?
— Да, сэр. Он прошел мимо меня по противоположному тротуару. Он и еще один джентльмен.
— Примерно в какое время это было?
— Что-то около половины седьмого, сэр, примерно так. Я не могу сказать наверняка.
— И куда они направлялись?
— Вниз, сэр, к дому номер 27.
— Они оба зашли в дом? Вы в этом уверены?
— Да, сэр. Я особо это отметил, потому что впервые увидел, как кто-то заходит в этот дом с тех пор, как туда переехал мистер Джеймс. Конечно, помимо мистера Крэбтри и самого мистера Джеймса.
— Вы рассмотрели человека, который был с ним?
— Нет, сэр, я не мог. Мистер Джеймс был между ним и мною, а на той стороне улицы было темновато.
— Шел дождь, не так ли?
— Только начал накрапывать, сэр. Позднее он начал хлестать вовсю.
— Но вы уверены, что это был мистер Джеймс?
— О да, сэр! Я хорошо его знаю. Я часто видел его, по утрам и вечерам.
— А позже вы видели этих двоих?
— Мистера Джеймса видел, сэр, а другого — нет.
— Где это было?
— Возле дома номер 27, сэр. Тогда еще дождь хлестал вовсю, и я как раз шел вниз по Дейлсфорд-Гарденз в пивную, что на Нижней Дейлсфорд-стрит. Я услышал, как хлопнула дверь, оглянулся и увидел, что мистер Джеймс направляется быстрым шагом вверх по Дейлсфорд-Гарденз в ту сторону, откуда пришел.
— Он тогда был довольно близко от вас?
— На расстоянии в ширину улицу, сэр, всего-навсего.
— У него было с собой что-нибудь?
Только портфель в руке, сэр, такой же, какой он всегда носил. Без которого я его, кажется, никогда и не видел.
— Мистер Джеймс был с портфелем, когда вы в первый раз его увидели в тот вечер?
— О да, сэр, я уверен, что да.
