II
— Было это три года тому назад. У меня есть заимка под Николаевском на Амуре и находится она верстах в двух от города. На этой заимке есть дом, отдельная кухня, конюшни, погреба и вообще все хозяйственные постройки.
Одним словом, это маленькая усадьба.
Мои рыбные промыслы находятся недалеко от этой заимки, и я в сезон лова всегда живу на ней.
Так было и тогда.
Как сейчас помню, я обносил заимку новым забором.
Старый забор был разрушен, и вместо него стояли новые столбы, только что врытые в землю.
Два цепных пса сидели на цепях около дома.
День, про который я рассказываю, был воскресный, и рабочих не было никого, за исключением моего конюха Филиппа, бывшего каторжанина, отбывшего уже срок каторги за убийство из ревности своей жены.
Это был очень хороший человек, преданный мне и не раз доказавший мне свою преданность.
Другой мой рабочий, Иван, поехал в город за какими–то покупками, и мы с Филиппом оставались одни.
Мы ходили по двору и пересчитывали доски, соображая, хватит ли их на забор или нет.
Вдруг наши собаки стали отчаянно лаять и метаться на своих цепях.
В ту же минуту из высокого кустарника, окружавшего заимку и соединявшего его с тайгой, выскочил огромнейший мужик и почти бегом пустился прямо на меня.
Вид его не внушал никакого доверия.
Он был одет в арестантские коты (обувь) и серую арестантскую куртку.
Шапки у него не было, и волосы развевались беспорядочными космами по ветру.
Лицо у него было жесткое, неприятное, и видно было, что это человек отчаянный, который не умеет щадить.
В первую минуту я хотел было бежать в дом за револьвером, но потом сообразил, что поздно.
Не успел я собраться с мыслями, как верзила был уже около меня.
— Барин, спаси меня! — проговорил он, задыхаюсь от быстрого бега.
Я удивленно взглянул на него.
— Я — Муха! — проговорил он сурово.
Я вздрогнул.
Уж слишком хорошо было известно это страшное имя в Сибири.
Этот каторжник, прозванный Мухой за свою идеальную способность исчезать из всех острогов, куда бы его ни сажали, был грозой всех приисков.
Он охотился на золотоискателей и бил их, словно мух.
Поймать его — было сенсацией, но еще труднее было удержать его на каторге или в пересыльном остроге.
Каждый раз он исчезал как дым, оставляя за собой кровавый след в виде убитых часовых.
Каторга его боготворила и слушала.
Он имел на всех громил почти сверхъестественное влияние. И этот человек теперь стоял передо мною, прося спасти его.
— Откуда ты? — спросил я.
— Из острога. Теперь меня уже хватились. Спрячь… — проговорил он сурово.
Филипп, молча наблюдавший эту сцену, подошел ко мне.
— Спрячь его, барин, — сказал он. — Муха в долгу не останется.
Совершенно машинально я вынул из кармана ключи, отпер ледник и указал на него Мухе.
В один прыжок он подскочил к двери и стал спускаться вниз.
— Смотри не выдай! — сказал он строго. — Каторга за меня отомстит. Товарищи знают, что я к тебе побежал.
Я кивнул головой и запер за ним дверь на висячий замок.
Проделав это, я растерянно взглянул на Филиппа.
— Хорошо сделали, барин, — произнес Филипп. — Он, хоть его и поймают, все равно убежит, а тогда, если вы его выдадите, вам не миновать беды! Прирежет беспременно и спалит! Он таковский.
Собаки снова залаяли.
Я взглянул в сторону города.
По кустарнику двигалась спешным шагом длинная цепь солдат с офицером во главе, направляясь на нашу заимку.
— Не видали ли вы здоровенного арестанта? Он только что побежал в вашу сторону! — крикнул офицер мне на ходу.
— Нет. А что? — спросил я удивленно.
Солдаты и офицер подошли к нам.
— Никого не видали? — еще раз спросил офицер.
— Нет! Проходили здесь два мужика с час тому назад…
— Ах — нет! Этот мог пробежать здесь минуты три–четыре тому назад! Он в арестантском костюме, высокий, широкоплечий…
— Нет, такого не видал, — решительным тоном сказал я.
— Может быть, он спрятался где–либо у вас, воспользовавшись тем, что вы на него не смотрите? — спросил офицер.
Он был знаком со мною и, конечно, не сомневался в том, что я говорю правду.
Да и кому пришло бы в голову, что купец скрывает у себя нарочно величайшего злодея?
— Возможно, — ответил я. — Обыщите дом. Там, где висят замки, он не мог спрятаться, в остальных же местах он мог спрятаться за милую душу.
— А ну–ка, ребята, пошарьте! — скомандовал офицер.
Команда рассыпалась по всей заимке.
Солдаты обыскали дом, кухню, чердаки и все постройки, за исключением ледника и сарая, на дверях которых висели замки.
— Нету, ваше благородие! — отрапортовал спустя некоторое время унтер–офицер.
— В таком случае — скорее вперед! — крикнул офицер. — В цепь! Рассыпайся, да гляди хорошенько в кусты! Он не уйдет далеко!
Солдаты рассыпались и бегом пустились вперед, ныряя в кустах.
Скоро они исчезли в тайге.
Прошло часа три.
Собаки снова залаяли.
Это возвращались назад после бесплодных поисков солдаты.
От усталости они еле передвигали ноги.
Когда офицер проходил мимо меня, он сказал:
— Да, этот мерзавец недаром получил прозвище Мухи!
— Так это был знаменитый Муха? — спросил я с деланым испугом.
— Он! — ответил офицер, безнадежно махнув рукой.
Они прошли мимо, все еще зорко всматриваясь в кусты, и скоро исчезли из виду.
Я отворил ледник и выпустил Муху.
Он вылез оттуда радостный, с блестящими глазами и протянул мне свою лапу, похожую на кузнечный молот.
— Спасибо! Я все слышал! — произнес он весело. — Ну, так вот тебе за это последний сказ Мухи: от этого времени тебя никто не тронет, потому если тронет, — так не быть ему живому! Так и закажу нашим! Живи спокойно, разве только одной «шпанки» опасайся.
И он так потряс мне руку, что чуть не выломал кости.
— Сослужи, барин, последнюю службу, — произнес он после короткого молчания. — Дай мне краюшку хлеба и двугривенничек.
Я вынес ему каравай и рубль.
Он взял их с достоинством, словно получил от меня долг, сунул рубль в карман, а каравай под мышку и кивнул мне головой.
— Еще раз спасибо! Не поминай лихом!
И с этими словами он исчез навсегда из моих глаз.
Рассказчик умолк.
— Ну, и что же? — полюбопытствовал кто–то. — Исполнилось ли обещание Мухи?
— О, да! — ответил Киселев. — До моего знакомства с Мухой на меня было произведено несколько покушений, конечно, с целью ограбления. Но после этого случая никто не делал мне никакого зла.
— А Муха остался на воле? — полюбопытствовал Холмс.
— С тех пор его еще не удалось поймать, — ответил Киселев. — Власти даже знают, где он действует, но сделать с ним ничего не могут.
— Гм… странно! — усмехнулся Холмс. — Где же он действует?
— Скоро мы будем проезжать мимо того места.
— Вот как?
— Да. Это недалеко от ряда почтовых станций на берегу Амура. Эти станции стоят на вьючной тропе и известны под названием «семи смертных грехов».
— Какое странное название! — задумчиво проговорил Холмс.
— Да, — кивнул головой Киселев. — Темная история облекает в тайну эти станции. Говорят, что станции эти содержат семь братьев, занимающихся исключительно разбоем, в то время когда, благодаря пароходному движению, станции остаются без работы.
— Красивая легенда! — произнес Холмс.
— Не легенда, а правда! — вмешался в разговор сидевший молча мрачный исправник.
Холмс удивленно посмотрел на него.
— Мне кажется странным, что это говорите именно вы, чин полиции! — сказал он. — Раз вы уверены в том, что эти люди разбойники, то следовало бы их переловить и посадить в острог, тем более что они, как содержатели станций, наверно, и не скрываются.
Пристав нервно забарабанил по столу пальцами.
— Легко говорить со стороны! — заговорил он с оттенком раздражения. — А вот пойдите–ка поймайте сами? Ведь вот все про них говорят, а доказать не могут! Неуловимы, да и только. Несколько раз их арестовывали, судили, но… раз доказательств нет, — человека всегда оправдают. Они прямо в лицо нам смеются!
— И неужели же, если подобная охота составляет их главное ремесло, их так–таки и нельзя поймать?! — воскликнул Холмс, в котором, по–видимому, разгорался профессиональный задор.
— А вот так и нельзя! — злорадно ответил пристав. — Ведь нельзя же отряжать на каждого разбойника в тайге по нескольку полицейских на целый год! Этак и полиции не хватит, а в тайге любое преступление можно скрыть! Следы–то вы там не особенно поищете!
Пристав медленно пожевал губами и договорил:
