Зена ходит в школу и ей только что подарено новое платье. Герда пространно его описала. Да, и новый магазин кожаных изделий тоже очень мил. А правда ли, интересовалась Генриетта, так легко самой сплести сумку? Герда должна ей показать.
До чего же, в самом деле, легко сделать так, чтобы Герда выглядела счастливой, и как этот счастливый вид ее разительно преображает! «Бедняжка сейчас свернется клубком и замурлыкает», — подумала Генриетта.
Они сидели, довольные, на углах парниковых рам, и солнце, теперь уже низкое, создавало видимость летнего дня. Внезапно они обе замолчали. Безмятежность сползла с лица Герды. Плечи ее поникли. Она вздрогнула, когда Генриетта заговорила.
— Почему ты приезжаешь, если ненавидишь все это?
Герда торопливо начала:
— Да нет. Не знаю, с чего ты это взяла…
На миг запнувшись, продолжала:
— Это ведь так здорово — укатить из Лондона, а леди Энгкетл просто ужасно добрая.
— Люси? Ничего подобного.
Герду это слегка ошарашило.
— Да нет же. Она всегда так любезна со мной.
— У Люси прекрасные манеры и она умеет быть приятной. Но она скорее жестокая женщина. Это, я думаю, оттого, что она понятия не имеет, как думают и что чувствуют люди обыкновенные. И тебе ненавистно бывать здесь, Герда! Ты же это знаешь. Так чего ради приезжать с такими чувствами?
— Ну, видишь ли, это нравится Джону.
— О, Джону тут по душе. Но ты бы могла отпускать его одного.
— Он не захочет. Уик-энд без меня ему будет не в радость. Он совсем лишен эгоизма. Он считает, что для меня большое счастье выезжать за город.
— За город — это хорошо, — сказала Генриетта, — только не надо добавлять к Энгкетлам.
— Я… я не хотела создавать впечатление, будто я неблагодарна.
— Милая Герда, да и почему это мы должны быть тебе по душе? Я всегда считала, что мы, Энгкетлы — отвратное семейство. Все мы обожаем собираться и говорить на собственном необыкновенном языке. Неудивительно, если постороннему хочется убить нас.
Помолчав, она добавила:
— Кажется, время идти к чаю. Вернемся.
Она наблюдала за лицом Герды, когда та встала и зашагала к дому. «А ведь это здорово, — подумала Генриетта, — увидеть вдруг, как именно выглядели лица христианских мучениц перед выходом на арену со львами.
Едва выйдя за изгородь, они услышали выстрелы, и Генриетта заметила:
— Похоже, избиение Энгкетлов уже началось.
Оказалось, сэр Генри и Эдвард заспорили об огнестрельном оружии, иллюстрируя доводы пальбой из пистолетов. Оружие было страстью сэра Генри, и он располагал целой коллекцией. Он вынес несколько пистолетов и мишени, и они с Эдвардом затеяли состязание.
— А, Генриетта! Попробуйте-ка, сумеете ли застрелить грабителя?
Генриетта взяла у него револьвер.
— Ага. Правильно. Да, цельтесь вот так.
Трах!
— Не попали вы в него, — сказал сэр Генри.
— Ну-ка, а Герда?
— Ой, я не знаю…
— Давайте, миссис Кристоу. Это совсем просто.
Герда выстрелила, вздрогнула и зажмурилась. Пуля отклонилась больше, чем у Генриетты.
— И я хочу, — сказала Мэдж, подходя.
— Это труднее, чем кажется, — заметила она после двух попыток. — Но довольно забавно.
Из дома вышла Люси. Следом показался высокий и мрачный юноша.
— Это Дэвид, — объявила она.
Пока ее муж приветствовал Дэвида Энгкетла, она взяла у Мэдж револьвер, перезарядила его и без лишних слов трижды продырявила мишень рядом с центром.
— Отлично, Люси, — воскликнула Мэдж. — Я и не знала, что стрельба входит в число ваших сильных сторон.
— Люси, — сурово сказал сэр Генри, — всегда убивает того, в кого стреляет.
И добавил с мечтательной интонацией:
— Однажды это пригодилось. Помнишь, дорогая, головорезов, что напали на нас в тот день на азиатской стороне Босфора? Двое уже повалили меня и подбирались к моему горлу.
— А что делала Люси? — спросила Мэдж.
— Дважды пальнула в кучу. Я даже не знал, что у нее с собой пистолет. Одному негодяю прострелила ногу, а другому — плечо. Это была наибольшая опасность, какой я подвергался в сем мире. Не представляю, как она не убила меня.
Леди Энгкетл улыбнулась ему:
— Я считаю, что всегда надо идти на некоторый риск, — сказала она мягко. — И делать это быстро, не слишком раздумывая.
— Восхитительная мысль, дорогая, — сказал сэр Генри. — Но мне всегда было немного огорчительно, что риском, на который ты пошла, был я!
После чая Джон предложил Генриетте: «Прогуляемся?» а леди Энгкетл сказала, что она должна показать Герде «каменный сад» [5], хотя конечно, сейчас не самое подходящее время года.
«Прогулка с Джоном, — подумала Генриетта, — менее всего похожа на прогулку с Эдвардом». С Эдвардом у нее чаще всего было чувство убитого времени. Он был прирожденный убийца такого рода. Гуляя с Джоном, она неизменно наполнялась бодростью, а сегодня, поднимаясь на Лемешный Кряж, даже сказала, переводя дух:
— Это не марафон, Джон!
Он засмеялся и умерил шаг.
— Я тебя уморил?
— Да нет, я могу ходить быстро, но зачем? Мы ведь ни за кем не гонимся. Откуда вообще в тебе эта свирепая энергия? Ты от себя самого убегаешь?
Его шаги замерли.
— Почему ты так сказала?
Генриетта взглянула на него с удивлением.
— Я не вкладывала в это никакого особенного смысла.
Джон снова зашагал, но теперь уже медленнее.
— В самом деле, — сказал он. — Я устал. Я очень устал.
Она слышала утомление в его голосе.
— Как там Крэбтри?
— Еще рано говорить, но, по-моему, я понял, в чем дело. Если это так, — его шаги опять ускорились, — мы на пороге открытия.
— Ты хочешь сказать, что будет найдено средство от болезни Риджуэя? Что от нее не будут умирать?
— Разве что случайно.
«Какие странные люди — врачи», — подумала Генриетта. Случайно!
— Иначе говоря, это откроет широчайшие возможности.
Он глубоко вздохнул.
— Приятно оказаться здесь, приятно наполнить легкие этим воздухом, приятно видеть тебя. — Он издал один из своих внезапных быстрых смешков. — И это все будет приятно Герде.
— Герда, разумеется, просто обожает бывать в «Пещере»?
— Конечно. Кстати, встречал я Эдварда Энгкетла раньше? Не могу припомнить. Такое невыразительное, ускользающее лицо.
— Эдвард прелесть. Я всегда была без ума от него.
— Ладно, давай не будем тратить время на Эдварда. Ни один из этих людей не стоит траты времени.
Генриетта тихо сказала:
— Иногда, Джон, я боюсь тебя!
Он повернул к ней изумленную физиономию.
— Ты так невнимателен, так — да, слеп!
— Слеп?
— Ты не сознаешь — ты не видишь — ты на редкость черств! Ты понятия не имеешь, что думают, что переживают другие.
— Я мог бы утверждать как раз обратное.
— Ты видишь, конечно, но только то, до чего снисходишь. Ты похож на прожектор. Мощный луч выхватывает нужное тебе место, а вокруг него тьма!
— Генриетта, милая, о чем ты?
— Это опасно, Джон! Ты убежден, что ты всем нравишься, что все хорошо к тебе относятся. Люди вроде Люси, например.
— Я не по душе Люси? — озадаченно спросил он. — Я всегда был у нее любимчиком.
— Итак, ты готов поручиться, что нравишься ей? А я в этом не убеждена. А Герда, а Эдвард… о, а Мэдж, а Генри! Ты знаешь, что они испытывают к тебе?
— А Генриетта? Знаю ли я, что испытывает она?
Он на миг поймал ее руку.
— В любом случае — я уверен в тебе.
Она высвободила руку.
— Ни в ком не будь уверен в этом мире, Джон!
Его лицо помрачнело.
— Для меня это пустые слова. Я уверен в тебе, я уверен в себе. По крайней мере…
Он весь вдруг как-то переменился.
— Ты что, Джон?
— Знаешь, что я сам услышал от себя сегодня? Нечто совершенно нелепое: «Я хочу домой». Это мои собственные слова, но я не имею ни малейшего понятия, что они означают.
Генриетта сказала медленно:
— В твоем сознании наверняка были какие-то образы.
Он ответил резко:
— Никаких. Решительно никаких.
За ужином Генриетту посадили рядом с Дэвидом, и со своего конца стола Люси телеграфировала тонкими бровями — не приказы, нет — Люси никогда не приказывала, — но просьбы. Сэр Генри, чувствовавший себя всего лучше с Гердой, вполне в этом смысле преуспел. Джон с насмешливым лицом следил за петлями и скачками оригинального мышления Люси. Мэдж несколько высокопарно разговаривала с Эдвардом, выглядевшим чуть рассеяннее обычного.
Дэвид глядел волком и крошил нервными пальцами хлеб.
Он прибыл в «Пещеру» настроенным до предела пессимистически. До этого дня Дэвид никогда не встречался ни с сэром Генри, ни с леди Энгкетл и, отвергая Британскую империю вообще, он был готов отвергнуть и этих ее отпрысков. Эдварда, с которым был знаком, не выносил как дилетанта. Критическим оком юноша оценивал всех остальных гостей. Родственнички вполне ужасны, и он решил говорить присутствующим то, что им меньше всего могло понравиться.
