— Но из этого револьвера не стреляли, и никакого другого револьвера мы не нашли.
Холмс потер руки.
— Прошу вас, продолжайте свой в высшей степени интересный рассказ.
— Через два часа прибыли люди из болгарского представительства, и тело унесли. Барон Нопчка заметил, что, поскольку дело это весьма щекотливо с дипломатической точки зрения, расследование следует проводить в обстановке секретности. Тогда я рассказал собравшимся о поручении, данном мне султаном, и все согласились, что к расследованию дела следует привлечь вас. Инспектору Лестрейду из Скотленд-Ярда было поручено работать в тайне и оказывать вам — если вы согласитесь взять на себя расследование — всяческую помощь. Как ни жаль, работа инспектора пока не дала никаких результатов.
На этом мой рассказ почти закончен. Сегодня я встречался с министром иностранных дел в Уайтхолле, там же были и граф Балинский, и барон Нопчка. Граф только и делал, что грозил войной; он успел связаться со своим правительством по телеграфу и сообщил на встрече, что в Петербурге считают войну неизбежной. Я также переговорил по телеграфу со Стамбулом и получил известие о том, что турецкие армии в Румелии и на Кавказе приведены в состояние боевой готовности. Мистер Холмс, я рассказал вам о всех обстоятельствах этого дела, и теперь мне остается только спросить, согласитесь ли вы расследовать его и назвать имя настоящего убийцы.
Некоторое время Шерлок Холмс молча сидел в кресле, положив локти на подлокотники и соединив кончики пальцев, едва касаясь ими подбородка. Казалось, он смотрит на стену за спиной нашего гостя. Затем он неожиданно встал и, глядя на Орман-пашу сверху вниз, резко проговорил:
— Мне очень жаль, но я не могу принять ваше предложение.
Я был потрясен. Мало того что я не мог поверить, что Холмс способен упустить возможность взяться за дело столь великой важности, — мне было не по себе оттого, что наш пожилой гость получил отказ в такой грубой форме.
— Холмс, — вмешался я, — как это понимать? Не хотите же вы сказать, что отказываетесь принять участие в таких важных событиях? Подумайте о последствиях: неужели вы хотите, чтобы мир был ввергнут в кошмарную войну, предотвратить которую в ваших силах?
Холмс ничего мне не ответил и с совершенно бесстрастным выражением лица продолжал смотреть сверху вниз на нашего гостя.
Орман-паша некоторое время сидел молча, разочарованно сдвинув брови. Наконец он заговорил:
— Мистер Холмс, я не могу понять…
— Ну-ну, мой дорогой паша, — сухо перебил его Холмс, — вы замечательно все понимаете. Боюсь, вы не открыли мне всей правды.
— Мистер Холмс! — Паша в негодовании поднялся на ноги.
— О, у меня нет ни малейших сомнений, что вы сообщили мне все факты, имеющие отношение к делу, в том виде, в каком они вам известны, — сказал Холмс, — однако с сожалением должен признать, что вы не были полностью откровенны в том, что касается мотивов, которые побудили вас обратиться ко мне за помощью в расследовании. А я не могу взяться за дело, не заручившись вашим полным доверием.
Наступила тишина. Паша стоял, недовольно хмурясь, и буравил Холмса взглядом, Холмс же был совершенно бесстрастен и невозмутим. Наконец паша нарушил молчание.
— Может быть, вы объясните, что вы имеете в виду, мистер Холмс? — спросил он.
— Не соблаговолите ли вы, — ответил мой друг, — назвать имя молодого человека, которого вы пытаетесь защитить, или это должен сделать я?
Орман-паша в изумлении воззрился на Холмса, потом медленно сел в кресло. Выражение неудовольствия на его лице вскоре сменилось выражением невеселого изумления.
— Несмотря на все, что я о вас слышал, мистер Холмс, я все-таки умудрился недооценить вас, — сказал он. — Ваш брат предупреждал меня, что у вас есть удивительная способность обнаруживать истину. Надо сказать, это очень меня воодушевляет. Вы говорите правду: султан поручил мне не только сделать все от меня зависящее, чтобы разрешить этот опасный политический кризис и предотвратить войну, но и защитить репутацию принца Мурада, племянника его величества. Но как вам удалось об этом узнать?
Шерлок Холмс присел на краешек кресла и наклонился в сторону паши.
— Вы сами, ваше превосходительство, дали мне две подсказки. Во-первых, вы сказали, что на Симеонова напали на улице около двух недель назад — то есть вскоре после того, как юный принц Мурад прибыл в нашу страну с неофициальным визитом, о чем всем известно из газет. Мне тут же стало ясно, что вы озабочены тем, чтобы никто не заподозрил существование какой бы то ни было связи между этими двумя событиями, в особенности если учесть, что он не раз высказывал свою точку зрения по болгарскому вопросу. Во-вторых, уже само то, что султан поручил вам обратиться ко мне, вместо того чтобы довериться полиции, заставляет предположить следующий расчет: если правда выяснится и окажется горькой, то на мое молчание можно будет положиться, пока принц не будет вывезен из Англии и доставлен в Константинополь, где его поступки получат должное воздаяние. Я прав?
Паша слушал Холмса со смешанным выражением изумления и уважения на лице.
— Браво, мистер Холмс! — сказал он. — Его величество, будь он здесь, отдал бы должное вашему уму. Ему хорошо известны ваши достижения. К тому же у него схожие с вашими увлечения: он, например, провел подробное исследование структуры древесины различных видов деревьев, что растут в его загородных владениях.
Холмс откинулся на спинку кресла.
— Похоже, его величество — в высшей степени интересный человек. Думаю, мне стоит послать ему экземпляр моей монографии, посвященной использованию деревянных объектов в качестве орудий убийства. Но давайте вернемся к нашему делу. Где был принц в момент убийства?
— Он находился в Букингемском дворце, где живет, будучи гостем короля. Нет ни малейших оснований считать, что он замешан в этом деле.
— В этом я не сомневаюсь, но поскольку я должен действовать без оглядки, то вынужден просить ваше превосходительство убедить принца немедленно покинуть Англию и вернуться в Константинополь.
— Я сделаю так, как вы говорите, мистер Холмс. С отъездом принца у меня на душе станет гораздо легче, — сказал Орман-паша и встал с кресла.
— Я же с величайшим удовольствием помогу в раскрытии этого дела, — ответил мой друг, — однако мне нужен адрес, по которому я смогу связаться с вами.
— О моем местонахождении будет известно турецкому посольству на Белгрейв-сквер, — сказал Орман-паша. Затем, надев свою феску и плащ, он удалился.
Когда стук копыт на улице затих, я спросил Холмса, что он намерен предпринять.
— Сегодня я лягу спать пораньше, — ответил он. — Завтра будет напряженный день.
На следующее утро мы встали еще до зари и, позавтракав, отправились на вокзал Виктории, где сели на первый поезд, останавливающийся у деревни Сток-Морден. Поначалу Холмс смотрел в окно, наблюдая проносящиеся под стук колес виды, а затем внезапно повернулся ко мне и спросил:
— Что вы думаете о последних словах умирающего, Ватсон?
— Он говорил о каком-то салоне, а потом указал на турецкого военного атташе, — ответил я. — Казалось бы, это должно означать, что он обвиняет турка, но должен признаться, я не понимаю, при чем тут салон. Возможно, он и Юсуфоглу договорились встретиться в некоем салоне, чтобы обсудить какой-то вопрос наедине, но турок решил обойтись без долгих слов и пристрелил Симеонова? Такое объяснение кажется несколько натянутым, но больше мне ничего не приходит в голову.
— И тем не менее, Ватсон, возможны и другие правдоподобные объяснения. Не исключено, например, что Симеонов пытался сообщить присутствующим о некой изобличающей улике, которую можно обнаружить в салоне, известном одному из них. Впрочем, должен признаться, что не нахожу это объяснение убедительным.
— Сразу после смерти Симеонова был еще весьма странный обмен репликами между графом и военным атташе, которые обвинили друг друга в убийстве.
— Вот, стало быть, как вы истолковываете их слова?
— Да, ибо как же еще можно их истолковать?
— Подумайте о том, что, собственно говоря, было сказано, Ватсон. Граф крикнул военному атташе: «Это ваших рук дело, убийца!» — однако тот не стал обвинять его в ответ. Юсуфоглу сказал: «Я не убийца! Вы знаете правду, спросите сами себя, кто убийца!» Он не назвал Балинского убийцей, и его ответ на самом деле свидетельствует о том, что он и не считает его убийцей, поскольку если бы это было не так, то он, скорее всего, сказал бы об этом совершенно открыто, ведь отношения между ними и так уже вконец испорчены.
— В таком случае его ответ, похоже, заставляет предположить, что и самому Юсуфоглу, и Балинскому известно, кто убийца.
— Вполне возможно, — загадочно сказал Холмс, после чего молчал до самого конца поездки.
