Голос Мак-Лина.
— Вас по-прежнему интересует радист?
— А в чем дело?
— Я знаю, где он… С молодой особой… Оказалось, что это молодая, хорошенькая женщина… Если вы днем зайдете ко мне, я расскажу вам подробности.
Он поднялся к себе в номер, чтобы завершить туалет, и снова испытал то же неприятное ощущение — когда знаешь, что совершаешь промах, но не можешь ничего изменить.
Позднее он остановил машину напротив «Английского бара». Кругом затишье. В баре — ни души, только старый жокей сидел на стуле позади стойки, где он дремал вот так часами и откуда выскакивал при виде клиентов, как чертик из коробочки.
— Я вам говорил, сэр… Здесь новости разносятся быстро… Во всяком случае, среди местных жителей… Вы тоже научитесь узнавать их…
Он тоже? Это походило на заговор. Все были уверены, что он проведет остаток своих дней на Таити.
— Они осведомлены, куда, например, мы ходим… Кстати, не только из любопытства… Это для них развлечение: наблюдать за нами, а потом сплетничать между собой на наш счет… Я мог бы рассказать вам, как вы провели эту ночь… Знаю также, что Матайа приходил в отель в ваше отсутствие… Он не хотел наносить вам визит, просто решил собрать кое-какие сведения о вас… Теперь он спокоен, и вы встретитесь с ним только перед отъездом, если будете уезжать…
— Еще виски, сэр?
Себе он налил стакан мятной наливки.
— Как я и думал, наши беглецы взяли такси. Вы, наверное, разминулись с ними, потому что они сошли с корабля вчера примерно в восемь часов, когда вы поднимались на борт.
Они попросили шофера отвезти их как можно дальше и подыскать им комнату.
У шофера есть сестра, Мамма Руа, она живет на полуострове… Туда на хорошей скорости можно добраться не меньше, чем за два часа…
У сестры полдюжины детей. Муж работает в управлении мостов и дорог. У них хижина в глубине сада, и изредка они ее сдают… Как-то года два назад у них несколько месяцев жил на пансионе один писатель.
Шофер вернулся только сегодня утром и ничего не сказал… Недавно я отправил Кекелу за новостями… Поскольку корабль уже ушел, шофер развязал язык… Вы поедете туда, сэр?
Неужели Оуэн производил впечатление человека, который так интересуется историей безбилетной пассажирки и радиста?
— Могу дать вам Кекелу в провожатые…
Самое удивительное, что он, не раздумывая, согласился.
— Ты поедешь с этим господином, Кекела… Кажется, ты тоже дальний родственник Мамма Руа, верно? Они все здесь родственники… Советую заправиться, потому что по дороге негде…
Парень, широко улыбаясь, уселся рядом с ним. Машина выехала из города. Дорога то тянулась вдоль лагуны, окаймленной кокосовыми пальмами, то углублялась в заросли. Мелькали хижины, изредка попадались светлые пятна — коровы на выгоне.
В воздухе и освещении по-прежнему таилось что-то удивительное, ни разу доселе не встречавшееся майору, все окружающие предметы, казалось, были взяты в драгоценную оправу.
Шли женщины с загорелыми ногами, по двое или по трое, босиком, одетые в хлопчатобумажные платья. У некоторых они были красные, у других — в синий или зеленый горошек.
Иногда дорогу пересекал ручей и исчезал в лагуне. Женщины задерживались, чтобы освежиться, и садились прямо в платьях в блестящую на солнце воду. Они смеялись, завидев машину. Все они смеялись одинаково — певучим грудным смехом.
Деревня. Деревянная церковь, белая с красной кровлей и тонким шпилем, взметнувшимся в небо. Школа, тоже деревянная, на сваях, как и большинство домов на острове, в открытых окнах видны два десятка детских лиц.
Они пересекли восемь или десять деревень и, когда подъехали к лагуне, увидели пироги, медленно отходившие от берега. На корме стоял голый мужчина с гарпуном в руке, готовый погрузить его в воду.
— Ты не находишь, господин, что это самая красивая страна на свете?
И Оуэну захотелось ответить ему, что он ненавидит эту страну именно за то, что она становится ему все ближе и ближе.
Милях в двадцати от Папеэте изредка стали попадаться более внушительные дома, некоторые — точь-в-точь английские коттеджи, и Кекела взял на себя роль гида.
— Здесь живет крупный французский хирург. Он переехал сюда четыре года назад с женой и дочерью. Здесь — очень богатая американка, одинокая старая дама, у нее самая красивая яхта в гавани.
Были и другие: английский лорд, бывший бельгийский промышленник, — все они обрели здесь уединение.
— Они часто общаются между собой?
Кекела засмеялся.
— Никогда. Они ненавидят друг друга. Некоторые из них бывают в Папеэте не чаще, чем раз в полгода.
Поодаль, в том месте, где река впадала в лагуну, стоял скромный дом, и, не считая непременной веранды, в нем, должно быть, было две комнаты.
— Дамы Мансель, они вернулись вместе с тобой на «Арамисе».
Кажется, они добрались до конца острова. Машина огибала высокие скалы, откуда водопадом струились ручьи, перед ними открылся песчаный берег, по которому можно было попасть на полуостров.
— Теперь недалеко… Поезжай помедленнее…
Заросли зелени, за ней красивый дом. Еще не тот, который им нужен.
— Осторожно, господин.
Им навстречу неслась машина, и Оуэн едва успел посторониться. Он не видел машины, она вылетела из-за поворота несколько секунд назад. Он успел разглядеть Альфреда Мужена, но не за рулем, а рядом с водителем — тоже белым.
— Это хозяин «Моаны»?
— Да, сэр. Господин Оскар… Ты видел женщину?
Действительно, между ними сидела молодая женщина, лицо которой Оуэн не разглядел, ее белокурые волосы сияли на солнце.
— Ты ее знаешь?
— Нет, господин… Она не с острова…
— Ты думаешь, это она?
Маори понял, что имел в виду Оуэн.
— Наверняка. Раз господин Оскар не поленился…
Они проехали не больше полукилометра, когда показался нужный им дом. Он тоже утопал в такой густой зелени, что буквально пришлось искать проход.
— Иди за мной, господин…
Под верандой стояла швейная машина и фонограф. Толстая женщина-туземка вышла из дома, ослепительно улыбаясь, и быстро заговорила с Кекелой. Они не переставая смеялись и напоминали подростков, рассказывающих друг другу забавные истории. На земле копошились голые дети.
— Выпьешь пунша, господин?
— Мамма Руа думает, что ты, наверное, хочешь пить. Она почти не говорит по-французски, но все понимает. Знаешь, за всю свою жизнь она только два раза ездила в Папеэте.
Женщина, не переставая улыбаться, утвердительно кивала. Потом она вытерла подолом платья ратиновую обивку кресла и знаком велела гостю сесть.
— Радист еще здесь?
— Подожди, господин… Не нужно спешить, иначе она все перепутает.
Она вытирала стаканы, выжимала лимоны, наливала ром. Она без умолку говорила, издавая гортанные звуки, а платье обтягивало ее огромные ляжки.
Кекела внимательно слушал, не торопясь переводить. Он сидел здесь, словно приехал по собственным делам, — жизнерадостный, готовый выслушать занятную историю, потягивая в тени пунш, который охладили ледяной водой из глиняного кувшина.
— Все очень запутано, господин… Уже этой ночью они ссорились… Слышно было, как они кричали… Кажется, молодой человек плакал. Дважды он выходил из комнаты и бродил по саду. Один раз он вышел на дорогу и вернулся только через полчаса… Когда он вернулся, дверь была заперта… Он постучал… Говорили шепотом… Умолял… Снова начал плакать…
Женщина слушала перевод, рассеянно улыбаясь, скрестив руки на животе.
— Наконец его впустили… Но спали они порознь… Он спал на полу на циновке… Потом утром, когда загомонили дрозды, — ты не слышал? — они снова принялись ссориться.
Дверь была приоткрыта, женщина причесывалась перед зеркалом, почти голая… Кажется, она очень красивая… Она пришла к моей кузине попросить у нее набедренную повязку, кузина засмеялась и дала ей, женщина повязалась ею и пошла купаться.
Мужчина сначала оставался дома, потому что сердился… Потом пошел к ней на берег лагуны. Он кричал, чтобы она вернулась, а она заплыла очень далеко.
Оуэн прикрыл глаза, в руке он держал стакан, сигара в углу рта почти потухла. Он слушал этот бесхитростный, путаный рассказ, и он казался ему красноречивее любого подробнейшего отчета.
Радист, он видел его, был высоким застенчивым парнем, как говорят, хорошо воспитанным. Майор мог бы побиться об заклад, что он из семьи скромного достатка и даже что его воспитывала только мать-вдова, окружая его мелочной опекой.
Хороший ученик, один из тех, кто, не имея ярко выраженных склонностей, наделен завидным трудолюбием и добивается пусть не первого, но второго или третьего места в классе.
В карты он наверняка не играет. По вечерам он учился при свете лампы. Он делал успехи в математике. Занятия в университете были ему не по карману, и он выбрал профессию, открывавшую перед ним широкие горизонты.
