Однако мисс Летиция была далеко от Эмили и настоящего времени.
— Служанку? Все служанки кроме вас, Бони, отосланы. Лондон — настоящее место для нас. В Лондоне нет болтливых слуг и любопытных соседей. В Лондоне надо схоронить ужасную истину. Ах! Вы справедливо можете говорить, что у меня тревожный и несчастный вид. Я ненавижу обман — а между тем обманывать надо. Зачем вы не помогаете мне? Зачем вы не узнаете, где живет эта гадкая женщина? Только пустите меня к ней — и я пристыжу Серу.
Сердце Эмили сильно забилось, когда она услышала имя женщины. Серой звали мисс Джетро. Не на обесславленную ли учительницу намекала ее тетка?
— Сера — это имя! — невольно воскликнула Эмили. — А как фамилия этой женщины?
Тотчас раздалось быстрое бормотание.
— Нет! Нет! Он слишком хитер для вас, слишком хитер и для меня. Он не разбрасывает своих писем. Он уничтожает их. Я, кажется, сказала, что он слишком для нас хитер? Это неправда. Мы слишком для него хитры. Кто нашел клочки его письма в корзинке? Кто сложил их вместе? А, мы знаем! Не читайте, Бони, «милая мисс Джетро», не читайте «мисс Джетро» в его письме; и «Сера», когда он шепчется сам с собой в саду. О! Кто поверил бы этому, если бы мы не видели и не слышали сами!
Эмили еще больше насторожилась. Кто был тот человек, о котором тетка говорила с такой горечью и сожалением?
— О, какая у меня жажда, — бормотал ослабевающий голос, — какая жажда!
Эмили все-таки раздвинула занавеси. При слабом свете лампы она могла различить зеленый зонтик на глазах мисс Летиции, впалые щеки, руки, беспомощно лежавшие на одеяле.
— О, тетушка, неужели вы не узнаете моего голоса? Неужели вы не узнаете Эмили? Позвольте мне поцеловать вас, дорогая.
Бесполезно было упрашивать, бесполезно целовать, тетка только повторяла:
— Такая жажда! Такая жажда!
Эмили с терпеливой осторожностью поднесла стакан к губам тетки. Та выпила лимонад до последней капли. Освежившись, больная вновь заговорила с воображаемой служанкой.
— Ради Бога, будьте осторожны в ваших ответах, если она станет расспрашивать вас. Если бы она знала то, что знаем мы! Знают ли мужчины стыд? Ах! Гадкая женщина! Гадкая женщина!
Ее голос, постепенно ослабевая, понизился до шепота. Следующие слова ее были произнесены невнятно. Мало-помалу, фальшивая энергия лихорадки исчезла. Больная лежала молча и тихо. Смотреть на нее было теперь все равно что на мертвую. Эмили поцеловала ее — задернула занавеси — и позвонила.
Миссис Элмазер не пришла. Эмили пошла позвать ее.
Дойдя до кухонной лестницы, она приметила небольшую перемену. Дверь внизу, которая захлопнулась, когда она вошла в комнату тетки, теперь стояла отворенная. Эмили позвала миссис Элмазер.
Ей ответил незнакомый голос. Он был тих и вежлив, представляя самый сильный контраст с жестким тоном угрюмой горничной мисс Летиции.
— Что я могу сделать для вас, мисс?
Полная, пригожая женщина средних лет, задавшая этот вежливый вопрос, показалась внизу лестницы. Она взглянула на молодую девушку с приятной улыбкой.
— Извините, — сказала Эмили, — я не имела намерения беспокоить вас. Я звала миссис Элмазер.
Незнакомая женщина поднялась на несколько ступеней и ответила:
— Миссис Элмазер здесь нет.
— Вы не знаете, скоро она вернется?
— Извините меня, мисс, она совсем не вернется.
— Вы хотите сказать, что она совсем ушла из дома?
— Да, мисс. Она ушла из дома.
— Можете вы это объяснить? — начала Эмили.
— Нет, мисс.
— Могу я спросить, по приглашению миссис Элмазер пришли вы сюда?
— По ее просьбе, мисс, — кивнула женщина. — Меня зовут Элизабет Мози. Доктор Олдей поручится за мою репутацию и опытность как сиделки. Если вам угодно, есть еще другие рекомендации…
— Этого не нужно, миссис Мози.
— Хорошо. Тогда позвольте продолжить. Я была дома сегодня, когда миссис Элмазер пришла ко мне на квартиру. «Я пришла, Элизабет, попросить вас сделать мне одолжение ради нашей старой дружбы». А я ей говорю: «Милая моя, пожалуйста, распоряжайтесь мною». Если это покажется вам немножко опрометчивым ответом, я попрошу вас понять, что миссис Элмазер сослалась на нашу с ней старую дружбу — намекнув этим на моего покойного мужа и на дело, которым мы занимались в то время. Не по нашей вине мы попали в затруднительные обстоятельства. Люди, на которых мы положились, оказались недостойными. Чтобы не беспокоить вас подробностями, я могу сказать только, что мы разорились бы, если бы наш старый друг, миссис Элмазер, не отдала нам все, что накопила. Деньги были выплачены ей еще при жизни моего мужа. Поэтому, как вы понимаете, я готова сделать все, чего потребует от меня миссис Элмазер. Если я поставила себя в неловкое положение — а я не опровергаю подобного обстоятельства — вот единственное извинение, мисс, какое я могу представить.
Миссис Мози была очень говорлива и очень любила слушать свой чрезвычайно убедительный голос. Если исключить эти небольшие недостатки, то впечатление, производимое ею, было приятным; и как опрометчиво ни поступила бы она, побудившие ее причины были безукоризненны.
— Миссис Элмазер не сказала вам, по какой причине она оставила мою тетку в такое время? — спросила Эмили.
— Я спросила ее об этом, мисс.
— А что она вам ответила?
— Она заплакала — а этого не случалось с нею никогда, хотя я знаю ее двадцать лет.
— И она просила занять ее место здесь?
— Точно так, — ответила миссис Мози. — Я очень удивилась. Дело в том, что она женщина суровая на словах и в обращении. Но в ней больше чувства, чем вы предполагаете. «Если вы такой добрый друг, как я вас считаю, — сказала она, — не спрашивайте меня о причинах; я делаю это поневоле и с тяжелым сердцем». На моем месте, мисс, стали бы вы настаивать, чтобы она объяснилась после этого? Одно, конечно, пожелала я узнать — могу ли я поговорить с какой-нибудь дамой, которая здесь распоряжается, прежде чем приду. Миссис Элмазер поняла, что обязана помочь мне в этом. Она назвала вас.
— Как она говорила обо мне? Сердито?
— Нет — напротив. Она сказала: «Вы найдете в коттедже мисс Эмили, племянницу мисс Летиции. Ее любят все».
— Она точно сказала это?
— Ее собственные слова. И кроме того, она поручила мне сказать вам вот это: «Если мисс Эмили удивится, передайте ей мои добрые пожелания и скажите ей, чтобы она вспомнила, что я ей сказала, когда она заняла мое место у постели тетки». Я не осмеливаюсь спросить, что это значит, — прибавила миссис Мози. — Я передаю поручение, мисс, как оно было передано мне. Потом миссис Элмазер пошла своей дорогой, а я своей.
— Вы знаете, куда она пошла?
— Нет, мисс.
— Вы ничего не имеете более сказать мне?
— Ничего, кроме того, что она, разумеется, растолковала мне, как надо ухаживать за больной. Я все записала.
Эмили повела миссис Мози в комнату тетки.
Мисс Летиция молчала, когда новая сиделка тихо раздвинула занавеси — взглянуть на больную — и опять их задернула. Посмотрев на часы, миссис Мози прочитала записанные указания, взглянула на склянки на столе и отставила одну, чтобы дать лекарство в назначенное время.
— Пока нам нечего опасаться, — шепнула она, — вы ужасно бледны и утомлены, мисс, могу я посоветовать вам немножко отдохнуть?
— Если будет какая-нибудь перемена, миссис Мози, к лучшему или худшему — разумеется, вы дадите мне знать?
— Непременно, мисс.
Эмили вернулась в гостиную, не отдыхать (после того, что она слышала), а думать.
Некоторые простые заключения представились ее уму.
После того, что доктор уже сказал Эмили о бреде, поступок миссис Элмазер становился понятен, он доказывал, что служанка знала — в бреду хозяйка может выдать некую тайну. Поведение служанки объясняло, зачем она скрыла от племянницы болезнь мисс Летиции, зачем не хотела пускать Эмили в спальню. То, что случилось потом — то есть внезапное бегство миссис Элмазер, — вело к следующему заключению.
Верная служанка оставила свою хозяйку, которую любила и которой служила, умирающую от мучительной болезни — и поставила вместо себя другую женщину, не заботясь о том, что эта женщина может узнать, слушая бред больной. Миссис Элмазер сбежала — только бы не видеть Эмили, после того, как девушка услышит слова помутившейся рассудком тетки.
В каком расположении духа миссис Элмазер решилась на этот отчаянный поступок? Употребляя ее собственное выражение, она оставила мисс Летицию «с тяжелым сердцем». Она бросила мисс Эмили, связанная тем не менее искренними чувствами привязанности и уважения к девушке. Эта женщина чего-то боялась — кто теперь мог в этом сомневаться? Боялась, что открытие угрожает душевному спокойствию Эмили. Сомневаться было нельзя — невинную племянницу обманывали до сих пор и тетка, и горничная. Они скрывали от нее какую-то тайну.
