Однако в самом конце коридора слева обнаружилась дверь, приоткрытая сантиметров на десять, и, когда я подошел поближе, оттуда до меня донесся голос. Именно это событие, происшедшее без четырнадцати шесть, я упоминал выше. Через двенадцать шагов голос стал внятным, через пять – узнаваемым, а в пятнадцати сантиметрах до щели слова зазвучали уже совершенно отчетливо.
– Весь этот спектакль, – вещал Ниро Вульф, – основан на идиотском допущении – вполне естественном и даже неизбежном, поскольку тупее мистера Роуклиффа в вашем ведомстве никого не сыскать, – на допущении, будто мы с мистером Гудвином – кретины. Я вовсе не отрицаю, что в прошлом порой не особо с вами откровенничал. Готов даже признать вам в угоду, что жульничал и дурачил вас ради собственных целей, но лицензию у меня еще не отобрали. И вы прекрасно понимаете – почему. Потому, что в конечном счете пользы я вам принес больше, чем причинил вреда… Не обществу, это совсем другое дело, но вам, мистер Кремер, и вам, мистер Боуэн, и, конечно же, всем остальным.
Значит, среди слушателей находился и сам окружной прокурор.
– И потому еще, что я всегда знал, где остановиться, и мистер Гудвин тоже. Это наш непревзойденный рекорд, и вам это известно. И что же происходит сегодня? Следуя своему привычному распорядку, в четыре часа я поднимаюсь в оранжерею для двух часов отдыха. Пробыв там совсем недолго, я вдруг слышу какой-то шум и отправляюсь выяснить, в чем дело. А это мистер Роуклифф. Воспользовавшись отсутствием мистера Гудвина, которого он боится и которому имеет наглость завидовать, он силой ворвался в мой дом и…
– Это ложь! – раздался голос Роуклиффа. – Я позвонил и…
– Молчать! – взревел Вульф, и мне даже показалось, что дверь чуть качнулась и щель сузилась. Через мгновение он продолжил, не во весь голос, но и не шепотом: – Как вам всем известно, полицейский имеет не больше прав войти в чужое жилище, чем любой обычный гражданин, за исключением особых, оговоренных законом обстоятельств. Однако данное право зачастую узурпируется, как это произошло сегодня, когда мой повар и эконом отпер дверь, а мистер Роуклифф налег на нее и, невзирая на сопротивление, вломился в мой дом, отмахнулся от моего наемного служащего и, игнорируя все протесты, незаконно поднялся на третий этаж, ворвался в оранжерею и нарушил мое уединение.
Я прислонился к косяку, устраиваясь поудобнее.
– Он был настолько туп, что рассчитывал, будто я стану с ним разговаривать. Естественно, я приказал ему убираться вон. Он настаивал, что я должен ответить на его вопросы. Когда же я вновь отказал ему и повернулся, чтобы уйти, он преградил мне путь, продемонстрировал ордер на мой арест, как важного свидетеля по делу об убийстве, и положил мне на плечо руку. – Внезапно его голос стал тише и заметно холоднее. – Я никому не позволю прикасаться ко мне, джентльмены. Мне не нравится, когда ко мне прикасаются, особенно столь недостойные личности, как мистер Роуклифф. Я такого не потерплю. Я велел ему сообщить, какими полномочиями наделяет его ордер, как можно короче и не прикасаясь ко мне. Не я один столь чувствителен к враждебным прикосновениям, это характерно для всех живых существ. Данную деталь я упоминаю только в качестве одной из причин, заставивших меня отказаться от разговора с мистером Роуклиффом. На основании ордера он арестовал меня, вывел из моего дома и в полицейской машине-развалюхе с упрямым и припадочным водителем привез в это здание.
Я закусил губу. Хотя тот факт, что босса тоже сцапали и пасовали от одной инстанции к другой, был не лишен очарования, ответственность за это отчасти лежала на мне, что сводило все веселье на нет. Поэтому я и не веселился. Я слушал.
– Я снисходительно полагал, что за бешеным рвением мистера Роуклиффа стоит некое крупное недоразумение, быть может даже простительное. Однако от вас, мистер Боуэн, я узнал, что причина кроется всего лишь в безумном припадке дурости. Обвинять мистера Гудвина в том, что он будто бы выдавал себя за полицейского, это недомыслие. Мне неизвестно, что́ он говорил или делал, но в этом и нет необходимости. Я знаю мистера Гудвина. Он просто не способен на подобное слабоумие. Обвинять его в предоставлении ложной информации от моего имени, может, и не совсем недомыслие, но все же наивность. Вы подозреваете, будто меня нанял кто-то, оказавшийся причастным – невольно или умышленно – к убийству мисс Идз и миссис Фомос. По вашему мнению, я утаиваю сей факт и это я послал сегодня в то место мистера Гудвина, который, отрицая мое участие в деле, тем самым лжет.
– Будь я проклят, если нет, – снова подал голос Роуклифф.
– Мы, кажется, договорились, – резко отозвался Вульф, – что меня не будут прерывать. Итак, я утверждаю, что подобное обвинение наивно. Если мистер Гудвин лжет по моему указанию, неужели я, по-вашему, не обдумал всех последствий? Не предусмотрел, что мои действия пресекут таким вот дурацким образом, надев на него наручники – мистер Роуклифф козырял этим – или доставив меня сюда опасным полицейским транспортом? Вы подозреваете, будто у меня есть клиент, будто мне известно нечто, чего вы не знаете, но хотели бы узнать, и уверены, будто можете добиться от меня признаний угрозами. Не можете, потому что мне известно не больше вашего. Но вы правы, полагая, что у меня есть клиент. Это я признаю́. Есть.
Роуклифф издал вопль торжества, эдакое подобие победного клича. А я подумал: нате вам, старый плут все-таки разжился клиентом!
Вульф продолжал:
– Еще этим утром и даже час назад у меня не было клиента, но теперь он есть. Злобные выходки мистера Роуклиффа, поощряемые вами, джентльмены, заставляют меня бросить вам вызов. Когда мистер Гудвин утверждал, что я не причастен к данному делу и он действует исключительно из своего личного интереса, он говорил правду. Как вам, может быть, известно, он не безразличен к тем свойствам молодых женщин, которые главным образом и побуждают нашу расу к рыцарственной борьбе против всяческих ничтожеств. Особенно он уязвим перед очарованием тех девушек, которые вдобавок ко всему будят в нем дух галантности и авантюризма, а также тягу к колоритному и страстному. Именно такой и была Присцилла Идз. Вчера она провела некоторое время с мистером Гудвином. Он запер ее в спальне моего дома. Изгнанная им по моему приказу, она была жестоко убита спустя три часа. Не скажу, что это повредило его рассудок, но потрясло до основания. Заявив мне, что собирается в одиночку искать убийцу и вооружившись, он выскочил из моего дома словно одержимый. Это было наивно, но в то же время трогательно, благородно и достойно восхищения, так что ваше грубое и неучтивое обращение с ним не оставляет мне выбора. Я к его услугам. Он мой клиент.
Роуклифф недоверчиво переспросил:
– Вы хотите сказать, ваш клиент – Арчи Гудвин?!
К нему присоединился язвительный Боуэн:
– И весь тот вздор был затеян только для этого?
Я толкнул дверь и вошел.
На меня устремились сразу восемь пар глаз. Кроме Вульфа, Боуэна, Кремера и Роуклиффа в комнате присутствовала парочка, долбившая меня, и еще двое совершенных незнакомцев. Я подошел к Вульфу. Мне хотелось дать ему понять, что я слышал все им сказанное, а еще выказать пылкую признательность, которую питает его новый клиент.
– Есть хочу ужасно, – объявил я ему. – Всего только раз и перекусил в кафе. Могу дикобраза съесть вместе с колючками. Поедемте домой.
Реакция Вульфа была трогательной, благородной и достойной восхищения. Как будто мы репетировали это десяток раз. Он молча поднялся, взял свою шляпу и трость с ближайшего столика, подошел и хлопнул меня по плечу. Потом рявкнул на зрителей:
– Сущий рай для недоумков.
Развернулся и зашагал к двери.
Я последовал за ним. Никто даже не шелохнулся, чтобы остановить нас.
Поскольку здание я знал лучше Вульфа, то в коридоре обогнал его и вывел вниз по лестнице на улицу. В такси он сидел плотно сжав губы и вцепившись в ремень. Всю дорогу мы хранили молчание. Перед домом я заплатил водителю, выбрался из машины, придержал боссу дверцу, обогнал его на крыльце и открыл дверь ключом. Однако этого оказалось недостаточно: дверь приоткрылась лишь на пару сантиметров из-за цепочки. Пришлось звонить Фрицу. Когда тот появился и впустил нас, Вульф наказал нам:
– Впредь не снимайте цепочку, когда открываете дверь. Всегда! – И обратился к Фрицу: – Управился с почками?
– Да, сэр. Вы не позвонили.
– Клецки и карамель?
– Да, сэр.
– Хорошо. Пива, пожалуйста. Я как будто из пустыни.
Избавившись от шляпы и трости, он двинулся в кабинет, и я последовал за ним. На протяжении нескольких часов я упревал в том месте, где кожаная кобура не давала дышать коже, и было сущим наслаждением наконец-то от нее избавиться. Проделав это, я не стал садиться за свой стол. Вместо того прошел к красному кожаному креслу, в котором перебывала тысяча клиентов, не говоря уж о тысячах, которым таковыми стать не удалось. Я опустился в него, откинулся назад и заложил ногу на ногу. Фриц принес пиво, и Вульф открыл бутылку, наполнил бокал и выпил.
