Со своей стороны, виконт избрал порцию абсента, которую выпил одним глотком, и тут же заказал следующую.
— Мертв, говорите?
Стараясь излагать как можно более сжато, я рассказал ему о событиях, последовавших за его уходом из театра в тот вечер. Вместо ответа, он заказал еще по порции.
— Меня подозревают? — вдруг спросил он, не донеся очередной бокал до разбитых губ.
— Ваше алиби, похоже, отводит от вас всякие подозрения, — сообщил я, однако его это как будто не убедило.
— Ради Бога, я не убивал его. Да вы знаете, кто я такой? — с возмущением спросил он.
Из-за усталости, я ответил, не подумав.
— Кроме вашего происхождения и того, что вы — недавний выпускник Ecole Navale[43], сейчас ожидающий выхода «Рекена» в море, на поиски выживших членов экспедиции д’Артуа, я мало что знаю. У вас есть старший брат, и отношения у вас хорошие, но…
Он смотрел на меня, приоткрыв рот.
— Так вы все-таки следили за мной!
— Что? Нет, уверяю вас, — я пытался придумать правдоподобное объяснение. — Это просто новая наука, дедукция, — успел сказать я, прежде чем он снова прервал. — Я немного изучал ее.
— Какая наука?
— Я смотрю на вас, и что я вижу? Я вижу молодого человека с выправкой, говорящей о военном обучении. То, что вы служите во флоте, я понял, заметив татуировку в виде якоря на вашей левой руке. То, что вы лейтенант, мне подсказал носовой платок, который вы носите в рукаве, а не в нагрудном кармане, а также кольцо с печаткой на безымянном пальце вашей правой руки. Хотя вы в штатском, находясь в помещении, вы не сняли головной убор, как будто это фуражка. Вы явно не на посту, но и не больны. Продолжительный отпуск, но почему бы? Почему — подумал я — у этого молодого лейтенанта столько свободного времени? Значит, он собирается в плавание, но приказ еще не отдан. Значит, дело затягивается. Я читал в газетах о задержках в связи с подготовкой «Рекена» к плаванию в Арктику и имел смелость предположить, что именно на нем вы и служите.
Он смотрел на меня еще некоторое время.
— Наука дедукции, — внезапно его черты разгладились, и он даже прищелкнул пальцами. — А! Ясно — как Дюпен!
— Кто?
— Ну, знаете, Огюст Дюпен, знаменитый французский детектив.
Я едва не выразил свое возмущение этим идиотским замечанием, окончательно разрушив остатки своего алиби, но вовремя передумал и заказал вместо этого еще бокал коньяка[44].
— Кто же вы тогда? — продолжал он, заказав еще порцию абсента.
— Скрипач.
— О!
— И могу вам помочь с мадемуазель Дааэ, — вдруг сказал я.
— Она отказывается говорить со мной, — пробормотал он. Я понял: если я хотел получить от него какие-то сведения, пока он еще способен был связно изъясняться, следовало поторопиться.
— Каким образом вы с ней познакомились?
— Ну, — протянул он, — как вы догадались, я тут жду отправки «Рекена». У нас бесконечные сложности с поставщиками арктического оборудования, и, можете себе представить, мой капитан не хочет, чтобы его постигла та же судьба, что и д’Артуа. Вот я и жду, — он пожал плечами, как человек, привыкший к подобным задержкам. — Месяц назад мой брат Филипп привел меня в Оперу, чтобы отвлечь. Я, собственно, о музыке ничего не знаю, но, мсье…
— Сигерсон.
— Мсье Сигерсон, как же эта девушка запала мне в душу, едва я увидел ее! Едва услышал, ибо, поистине, поет она, как канарейка, — он вспыхнул до корней волос. — Я понимаю, что это не те слова, которыми следует описывать музыку.
— О терминах не беспокойтесь. Продолжайте. Вы встречались с этой молодой женщиной?
— Я настаивал на встрече. Послал цветы и визитную карточку. Она согласилась увидеть меня. Я ей сказал, что она околдовала меня. И она, со своей стороны, дала мне понять, что неравнодушна к моим знакам внимания, однако…
— Однако — что?
— Она так таинственна, черт возьми! С одной стороны, так невинна, с другой — у нее сплошные секреты! Она клянется, что соперника у меня нет, но как я могу быть уверен? Я боюсь думать, что она мне лжет, но не могу избавиться от этой мысли! — при этом он стиснул одну руку в кулак и ударил в ладонь другой.
— Но какие у вас основания в ней сомневаться? Бюке?
— Да, я застал сегодня мерзавца на коленях в ее гримерной, — признал он, крутя в руках наполненный жидкостью бокал, — но, вышвыривая его, я знал, что это вторжение было его идеей. Конечно, мне и в голову бы не пришло, что он собирается наложить на себя руки.
Быстро пьянея, он уже, видимо, забыл то, что я рассказал о свидетельствах истинной судьбы Бюке.
— Кто же тогда?
— Расскажу вам самый ужасный пример. Я пришел послушать, как она пела Маргариту в Фаусте. Боже мой, как она пела! Никто такого доселе не слышал. Весь театр был в восторге, они сходили с ума, они превозносили ее до небес, где эхом отзывалось ее имя. Даже мой брат, который певцов знает лучше, чем я, сказал, что она в жизни так хорошо не пела. Драгоценности были — само совершенство. Что за гений, и как чудесно упакована, если вы… ну… поняли, о чем я, — закончил он, снова покраснев.
— Вы знаете, где она училась?
— Вот и я о чем — нигде она не училась, только у старика-отца, который уже умер. Никто не мог объяснить, откуда у нее такое огромное мастерство, а к концу вечера она просто упала в обморок, прямо на сцене, похоже, прием публики так поразил ее.
— А вы не думаете, что это могла быть, скажем так, театральная уловка?
— Я похож на дурака, мсье?
Я счел благоразумным покачать головой. Юный виконт прервал свой рассказ, чтобы заказать официанту пятый бокал абсента.
— После спектакля я пошел за кулисы. По пути в гримерную я встретил гардеробщицу с ее костюмом и услышал, как она бормотала: «Она сегодня не в себе». Я подождал, пока она ушла, и собирался уже постучать в дверь, когда услышал голоса!
— Ее голос?
— Да, но еще и голос мужчины! «Кристин, вы должны любить меня», — сказал он. А она ответила, кажется, захлебываясь слезами: «Почему вы так говорите, ведь я пою только для вас!» — при этом воспоминании юный виконт схватился за сердце. — Я думал, умру на месте, но на этом все еще не кончилось. «Вы очень устали?» — спросил голос. «О, этим вечером я отдала вам свою душу, и я мертва!» — ответила она. «Твоя душа прекрасна, дитя мое, — произнес голос с бесконечной нежностью. — И я благодарю тебя. Ни один император не получал столь прекрасного подарка. Ангелы плакали сегодня на Небесах».
— Как бы вы описали этот голос? Мужской голос?
— О, мсье, это был самый красивый голос, какой я только слышал, не считая ее голоса, он был полон сладости и томления! «Ангелы плакали сегодня на Небесах!»
По лицу виконта текли горячие слезы, пока он вспоминал эти ужасные слова, глядя в пустой бокал.
— И что вы сделали? — мягко подтолкнул его я.
— Стал ждать, когда он выйдет, вот что! — с вызовом ответил он, глядя на меня мутным взглядом и словно бы только и поджидая, что я вздумаю придираться. — Я собирался встретить моего соперника и вздуть его… или вызвать на дуэль, — добавил он несколько неуверенно. — Но он вообще не вышел, вот что странно, мсье! В конце концов, дверь отворилась, и вышла Кристин в своей накидке, и она была одна. Я спрятался, так что она меня не видела и быстро упорхнула по коридору. Едва она ушла, я бросился в гримерную. Она погасила газ, так что я находился в полной темноте. «Я знаю, что вы здесь! — крикнул я, бросаясь на дверь и прижимаясь к ней всем весом. — И я не позволю вам покинуть эту комнату, пока вы не откроете, кто вы!» Но я не слышал ничего, кроме биения собственного сердца и собственного дыхания. Я нащупал ключ, запер дверь и зажег газ. Комната была совершенно пуста, мсье, это так же верно, как то, что я сижу перед вами. Я искал его, как сумасшедший, я раскрыл шкаф, сдирая с вешалок платья, смотрел под диваном — все без толку. Он просто растворился в воздухе. И стоя там, дрожа, я слышал только тихую музыку.
— Музыку? Но ведь спектакль уже закончился.
— Да не из Оперы, — он сделал рукой нетерпеливый жест.
— Откуда же?
— Из… — он раздраженно пожал плечами. — Откуда я знаю? Из самого воздуха!
— Что за музыка? Пение?
— Да, пение, это был мужской голос и еще… — он взглянул на меня, как будто ожидая подтверждения, — орган, что ли?
— Вблизи? Далеко?
— Очень далеко, и это было очень красиво, как будто нашли выражение мои глубочайшие переживания, само биение моего сердца!
Исповедь довела его до изнеможения, но это был еще не конец. Он посмотрел мне в глаза и покачал головой.
— А потом случилось самое страшное. Я совершенно обезумел, я пошел домой к Кристин и барабанил в дверь дома, где она живет с доброй старушкой. Когда она открыла, я прямо обвинил ее в измене, объявил, что я все слышал и потребовал, чтобы она назвала имя моего соперника. Услышав это, она смертельно побледнела, едва не потеряла сознание у меня на руках, однако потом она пришла в ярость. Я и не думал, что она способна так злиться, — добавил он, качая головой. — Это она-то, такая добрая, такая чистая, — Виконт помолчал, словно собираясь с силами, чтобы закончить рассказ. — Сцена была ужасная. Она меня обвинила в том, что я подслушивал и полез в дело, которое меня не касается, — рассказывая это, он прикрыл рукой рот, почти детским жестом. — Когда я вернулся домой на следующее утро, меня ждала записка — от нее, — с горечью добавил он. — «Если вы меня любите, — гласила она, — не пытайтесь увидеть меня снова». Бог ты мой!
