– Испанские бордели все еще бойко функционируют?
– Я был с женой, откуда мне знать?
– Расскажите мне что-нибудь о деле Лоусона.
– Будь я проклят, если что-то скажу. Дело закрыто – и оно не имеет к вам никакого отношения.
– Как дела у детей?
– Неблагодарные маленькие засранцы. Больше их с собой не возьму.
– А дело Лоусона закрыто?
– Закрыто и гвоздями забито.
– Никакого вреда в простом…
– Я потерял ключ.
– Все дети неблагодарны.
– Мои особенно.
– Где материалы?
– Что вы хотите узнать?
– Кто убил Джозефса, для начала.
– Это сделал Лоусон.
Морс моргнул с некоторым удивлением:
– Вы имеете в виду, что?..
Белл кивнул.
– Нож, которым был убит Джозефс, принадлежал Лоусону. Женщина, которая убиралась у него, видела нож несколько раз на столе в доме священника.
– Но Лоусон был тогда далеко от Джозефса, – Морс остановился как вкопанный, а Белл продолжал.
– Джозефс был практически мертв, когда был зарезан: острое отравление морфием, который ему подложили, как говорится, на жертвеннике Господа. Что вы думаете об этом, Морс? Джозефс был церковным старостой, и он был всегда последним в алтарной цепочке, и он скончался с некоторыми довольно странными вещами в желудке, верно? Кажется довольно очевидным то, что…
Морс испытывал странное ощущение. Дежа-вю. Он обнаружил, что только наполовину слушает объяснения Белла – нет, не Белла, свои собственные объяснения.
– …помыть посуду, вытереть ее начисто, и держать в шкафу до следующего раза. Легко! Доказательства? Их нет.
– Но как же Лоусон…
– Он стоит перед алтарем, ожидая окончания последнего гимна. Он знает, что Джозефс должен считать собранные деньги в ризнице, как он всегда делает, и Лоусон ожидает, что он будет лежать без сознания; мертвый, наверное, к настоящему времени. Но вдруг слышит крик Джозефса о помощи, и Лоусон летит по проходу в своей рясе…
– В облачении, – пробормотал Морс.
– …и он наклоняется над ним; он удерживает остальных – их было не так уж много, во всяком случае – подальше от ризницы, посылает за помощью, а затем, когда остается один, втыкает нож в спину Джозефса – просто чтобы убедиться.
– Я думал, что умыкнули деньги.
Белл кивнул.
– Был там на службе один из опустившихся бродяг: Лоусон помогал ему иногда – поместил его в церковный приют, отдал ему свои старые костюмы – такое дело. На самом деле, этот человек стоял на коленях рядом с Джозефсом во время причастия.
– Таким образом, он мог подбросить морфий в вино.
Белл покачал головой.
– Вы должны ходить в церковь хоть иногда, Морс. Если бы он сделал это, Лоусон был бы также отравлен, как и Джозефс, потому что священник должен допить то, что осталось после причастия. Вы знаете, я считаю, ваш мозг стареет.
– Кто-то все-таки зажал казну, – слабо возразил Морс.
– О да. И я уверен, что это был тот бродяга – Swan[7], или что-то подобное, так его называют. Он просто увидел деньги в ризнице и… ну, он просто прикарманил их.
– Я думал, вы сказали, что Лоусон должен был хранить все в другом месте.
– Для начала, да. Он должен был.
Морс был далеко не убежден, но Белл поплыл счастливо дальше.
– И бродяга достаточно хорошо образованный человек, судя по всему. Мы получили его описание, конечно, но… Они все выглядят почти одинаково, парни такого рода: ни один из них не бреется и не стрижется. Во всяком случае, он сел бы только за мелкую кражу, если б мы его нашли. Два или три фунта, – это все, что он получил. Забавно, на самом деле. Если бы он имел возможность пошарить у Джозефса в карманах, он нашел бы почти сто.
Морс присвистнул.
– Это означает, что у Лоусона также не было времени пройтись по карманам, верно? Мне говорили, что духовенству не сильно переплачивают в наши дни, и Лоусон мог бы…
Белл улыбнулся.
– Лоусону адски повезло, у него был шанс, – как зарезать его ножом, так и залезть в его карманы. Но это здесь, ни при чем. У Лоусона не было причин для этого. Еще несколько недель назад, до того, как он умер, его депозитный счет в банке составлял более 30 000 фунтов.
На этот раз свист Морса был громким и долгим.
– За несколько недель?
– Да. Затем он снял деньги. Почти все.
– Есть идеи почему?
– На самом деле, нет.
– Что сказал менеджер его банка?
– Ему не позволили ничего мне сказать.
– Что ему сказал Лоусон?
– Лоусон сказал ему, что он собирается сделать анонимное пожертвование на какую-то благотворительность, и именно поэтому ему нужны были наличные.
– На какое-то гребаное пожертвование!
– Некоторые люди более щедры, чем другие, Морс.
– Он снял все эти деньги до или после того, как Джозефс был убит?
Впервые Белл, казалось, почувствовал себя немного неловко.
– Раньше на самом деле.
Морс помолчал некоторое время. Новые улики состыковывались как-то неаккуратно.
– Какой мотив был у Лоусона для убийства Джозефса?
– Шантаж, возможно?
– Джозефс имел что-то на него?
– Что-то вроде того.
– Есть идеи?
– Были некоторые слухи.
– И что?
– Я предпочитаю факты.
– Лоусон склонял певчих к содомии?
– Вы всегда умеете выразиться так красиво.
– Таковы факты, а затем?
– Лоусон выписал чек на 250 фунтов Джозефсу парой недель ранее.
– Понятно, – медленно сказал Морс. – Что еще?
– Ничего.
– Могу я взглянуть на документы?
– Почему бы нет.
Морс провел следующий час в кабинете Белла, просматривая материалы дела.
Учитывая ограниченность наличного персонала, расследование гибели Джозефса и Лоусона было разумно и тщательно организовано, хотя там было несколько удивительных упущений. Было бы интересно, например, почитать показания каждого человека, находившегося в церкви, в то время, когда Джозефс умер, но оказалось, что некоторые из них были только случайными посетителями – среди них двое американских туристов – и Лоусон вполне невинно сообщил им, что, возможно, им не обязательно оставаться на дознание. Понятно, без сомнения, – но очень небрежно и совсем без надобности. Если только… если только, подумал Морс, если только Лоусона не встревожило, что кто-то из них сообщит полиции то, что заметил? Какие-то маленькие детали, какие-то маленькие несоответствия… Из всех показаний, полученных полицией (очень ясно изложенных, всеми аккуратно подписанных), только одно зацепило внимание Морса: то, которое должным образом было подписано трясущейся рукой миссис Эмили Уолш-Аткинс, то, которое свидетельствовало об опознании Лоусона.
– Возможно, вы брали интервью у этой бабульки? – спросил Морс, толкая отчет по столу.
– Не лично, нет.
До сих пор Белл был на пару шагов впереди, но Морс, как теперь он понял, довольно быстро обошел его на колее.
– Она слепа, как чертов крот, знаете ли? О какой идентификации может идти речь? Что это? Я встречался с ней прошлым вечером, и…
Белл медленно поднял голову от отчета, который читал.
– Вы предполагаете, что мужик, которого мы нашли свалившимся на паперть, был не Лоусон?
– Все, что я предполагаю, Белл, так это только то, что у вас было довольно скудно со свидетелями, если вы должны были полагаться на нее. Как я уже сказал, она…
– Она слепа, как летучая мышь – почти ваши слова, Морс; и если я правильно помню, ровно те же слова были сказаны моим собственным сержантом Дэвисом. Но не будьте слишком строги со старой милашкой, пожелавшей попасть в уголовный протокол, – это было самым захватывающим из того, что случилось с ней.
– Но я не это имею в виду.
– Придержите лошадей, Морс! Нам нужно было только одно опознание для слушания у коронера, – одно у нас уже было. Правильно? У нас было одно готовое свидетельство, и я думаю, что уж этот не был слеп, как крот. А если был, значит, проделывал адскую работу, играя на органе в шести регистрах.
– О, я вижу.
Но Морс не видел. Что Моррис делал в Сент-Фрайдесвайд в то утро? Рут Роулинсон знает, конечно. Рут… Ха! У нее сегодня день рождения, и она пойдет вся разряженная на свидание с каким-то развратным хамом…
– Почему Моррис был в церкви в то утро?
– Это свободная страна, Морс. Возможно, он просто хотел помолиться в церкви.
– Вы узнали, играл ли он в то утро на органе?
– На самом деле, я это сделал, да. – Белл снова наслаждался, (такое он редко испытывал в компании Морса). – Он играл на органе.
После ухода Морса, Белл несколько минут смотрел в окно своего кабинета. Морс был умный наглец. Он задает на пару вопросов больше, и исследует проблему немного глубже, чем это принято; ведь в большинстве случаев всегда бывает несколько оборванных концов там-сям. Он попытался переключить свои мысли на другой канал, но почувствовал озноб и липкий пот; почувствовал, как ему может быть тошно-то.
