Так началось изучение основ в форме вопросов и ответов. Такого мне не приходилось выносить со школьных дней, когда меня заставляли повторять вслух спряжение латинских глаголов или даты правления английских королей и королев во время опроса, казавшегося бесконечным.
Холмс в основном применял те же методы. Сидя за столом напротив меня, он брал в руки очередной предмет и устраивал мне форменный экзамен, заставляя называть дату изготовления, технику, расписывать достоинства работы. Если я неправильно отвечал на вопрос, меня снова отсылали к толстенным фолиантам.
В следующие два дня я проглотил уйму сведений о клеймах на серебре, датировке билстонских эмалей и технике миниатюры.
Однако эта метода оказалась действенной: к тому времени, когда мы отправились в отель «Кларидж», чтобы в одиннадцать часов встретиться с человеком, назвавшимся Вессоном, я был так же сведущ в фамильных реликвиях Бедминстеров, как и любой эксперт.
Холмс настоял, чтобы я оделся в высшей степени официально, поскольку мне предстояло сыграть роль агента титулованного джентльмена, желавшего продать фамильные сокровища. Я наотрез отказался от предложенной им накладной козлиной бородки, но согласился повесить себе на шею монокль, который, как мне казалось, намекал на интерес к искусству.
Холмс, который должен был следовать за Вессоном, как только тот покинет отель, замаскировался, наклеил черные усы и надел длинное черное пальто, чьи глубокие карманы вмещали все необходимое, чтобы изменить внешность, если понадобится.
Номер, который он снял в «Кларидже», состоял из гостиной и смежной с ней спальни, которые соединяла дверь. Холмс должен был спрятаться в спальне, чтобы подслушивать мою беседу с Вессоном. Обе комнаты имели выход в коридор.
В те полчаса, что оставались у нас до прибытия Вессона, Холмс подверг меня последней экзаменовке, заставив помимо прочего назвать стоимость каждой вещи. Он умышленно задрал цены, чтобы Вессон заколебался и не смог сразу совершить покупку.
Я должен был отклонять все попытки сбить цены, но выказать готовность вернуться к переговорам после консультаций с титулованным джентльменом, от чьего имени выступаю. Все последующие письма надлежало, как и прежде, направлять до востребования.
– И пожалуйста, Уотсон, – напутствовал меня Холмс, – не забудьте предупредить меня, когда Вессон соберется откланяться, чтобы я успел последовать за ним.
В эту минуту раздался стук в дверь, и, прошептав: «Удачи, мой друг», Холмс удалился в спальню, оставив меня одного.
В эти последние минуты я ощутил, что от моей уверенности не осталось и следа.
Смогу ли я вспомнить, что инициалы «В. I.» ставил на своих изделиях Дэвид Вильом-старший? Или что бирюзовые и темно-красные эмали впервые появились на Билстонской мануфактуре в 1760 году?
Однако я заставил себя выпрямиться и как можно увереннее произнести: «Входите!»
Дверь отворилась, и в комнату вошел Вессон.
Увидев его, я был разочарован, так как он вовсе не походил на человека, которого я ожидал увидеть.
Это был маленький худой субъект с заостренными чертами бледного лица, которые навели меня на мысль о хорьке. Подобно хорьку, он обводил комнату быстрым, подозрительным взглядом маленьких глазок.
Если он был Сорокой-Воровкой, то совершенно не соответствовал моему представлению о миллионере, пусть и эксцентричном.
– Мы здесь одни, мистер Смит? – осведомился он с типичным выговором кокни, характерным для мелкого клерка.
– Конечно, – ответил я, изобразив негодование. – Эта сделка – сугубо частное дело между нами двоими. Мой клиент настаивает на полной секретности.
– В таком случае что там? – спросил он, указывая на дверь в смежную комнату.
И тут я решился на смелый шаг. Повысив голос, чтобы меня слышал Холмс, я ответил:
– Эта дверь ведет в спальню. Вы желаете осмотреть ее, мистер Вессон? Вы вольны сделать это. Пожалуйста, сэр, позвольте мне продемонстрировать вам, что она пуста. Мне бы не хотелось, чтобы вы подозревали, будто при нашей беседе присутствует третий. Важно, чтобы между нами было полное доверие.
Подойдя к двери, я распахнул ее, от души надеясь, что мой пространный протест дал Холмсу время спрятаться.
Я почувствовал большое облегчение, обнаружив, что комната пуста. Ничто не указывало, где скрывается Холмс: под кроватью, в шкафу или за тяжелыми портьерами на окнах.
– Видите, тут никого нет, – сказал я.
Вессон из приличия сделал вид, будто сконфужен, и пробормотал что-то о необходимости полной конфиденциальности. Я повел его обратно в гостиную, где предложил сесть в кресло, которое Холмс поместил так, чтобы посетитель оказался спиной к двери в спальню. Закрывая за собой эту дверь, я принял меры, чтобы замок не защелкнулся.
Усаживаясь против Вессона и ставя сафьяновую шкатулку на низенький столик между нами, я увидел, как дверь спальни бесшумно отворяется на дюйм-два.
Впрочем, стоило мне открыть ларец, как Вессон весь ушел в созерцание ее содержимого и вряд ли заметил бы, чт́о происходит у него за спиной. Хотя он прилагал усилия, чтобы не выдать своего нетерпения, его маленькие черные глазки впивались в каждый пакетик, который я вынимал и разворачивал, выкладывая вещь на стол. Выставленные таким образом, чтобы в льющихся из окна солнечных лучах засверкали грани драгоценных камней и заиграли краски миниатюр, они представляли собой заманчивое зрелище.
Если Вессон и был не Сорокой-Воровкой, а только его агентом, он тем не менее проявил осведомленность эксперта, разбирающегося в предметах искусства. Вынув из кармана ювелирную лупу, он брал в руки и внимательно осматривал один раритет за другим, в то время как я, тоже не ударив в грязь лицом, демонстрировал свои познания, рассуждая об изысканности эмалей или достоинствах портрета, выполненного гуашью.
Однако я зря себя утруждал. Вессон только спрашивал цену каждой вещи и хмыкал, прежде чем снова положить ее на стол и заняться следующей, которую подвергал столь же тщательному осмотру.
И только когда последняя фамильная реликвия была изучена, он заговорил.
– Цены слишком высоки, – сказал Вессон.
Я отвечал, как учил меня Холмс, когда мы с ним репетировали:
– Эти предметы уникальны. Вероятно, на аукционе за них удалось бы выручить гораздо больше, но мой клиент предпочитает продать их частным образом. Однако, быть может, он согласится снизить цены, если вы пожелаете купить всю коллекцию, а не отдельные предметы. Разумеется, я должен сначала с ним проконсультироваться, прежде чем мы сможем прийти к такому соглашению.
Уверенный, что это предложение будет принято, я начал заворачивать вещи, одну за другой, намереваясь снова уложить их в сафьяновую шкатулку. И вдруг Вессон протянул худую руку и схватил меня за запястье, когда я взял миниатюру работы Сэмюэля Купера, портрет молодой леди.
– Только не эту, – сказал он резко. – Эту я беру. Полагаю, вам желательно, чтобы я расплатился наличными?
И с этими словами он достал бумажник, раскрыл его и стал отсчитывать банкноты. Затем, пока я в ужасе наблюдал за ним, Вессон быстро завернул миниатюру в вату и бумагу.
Холмс не подготовил меня к такому повороту событий, и когда миниатюра исчезла в кармане пальто Вессона, я не мог придумать, что бы такое сказать. Да мне и не дали подобной возможности. Поспешно поднявшись на ноги, Вессон направился к дверям, бросив через плечо:
– Скажите своему клиенту, что я снова ему напишу.
В следующую минуту за ним закрылась дверь.
Вряд ли будет преувеличением сказать, что я лишился дара речи. Несколько минут я стоял, не в силах сдвинуться с места. Я знал, что теперь дело не поправить. Вессон ушел, а вместе с ним исчезла бесценная фамильная вещь, которая передавалась в семье Бедминстер из поколения в поколение.
Холмс мне доверился, а я его подвел.
С тяжелым сердцем я упаковал оставшиеся сокровища и доехал в кэбе до Бейкер-стрит. Там я в одиночестве долго сидел у камина, бесконечно размышляя о том, что же скажу Холмсу, когда он вернется.
Никогда еще часы не тянулись так медленно. День сменился вечером, а я все ждал, когда же на лестнице прозвучат знакомые шаги, и прислушивался к бою часов. Пробило десять, потом одиннадцать, а мой друг все не появлялся.
Наконец в полночь, совершенно измучившись, я отправился в постель. Сон мой был беспокойным: меня терзало чувство вины.
* * *
Было уже почти полчетвертого, когда вернулся Холмс. Хотя я погрузился в дремоту, чувства мои, должно быть, бодрствовали, так как я осознал, что перед домом останавливается кэб, затем ключ поворачивается в замке входной двери.
Через секунду я проснулся, зажег свечу и, надев халат и тапочки, спустился в гостиную. Там я увидел Холмса в одном из его обличий (с каштановой бородой, в круглой шляпе с плоской тульей). Он доливал в стакан с виски содовую из аппарата для газирования воды[25].
