– Мы ищем, ищем. Это ведь совсем не просто, как вы могли уже заметить.
– Вы ищете, а я тем временем подвергаюсь нападкам какого–то там Полк–Фарадейса. Для меня это тоже нелегко, инспектор.
– Газеты, по крайней мере, ничего не пишут об этих нападках. Это не наши методы. (Инспектор Хилл бросил взгляд на своего коллегу, который внимательно и молча слушал их беседу.) С другой стороны, вы ведь сами делаете все, чтобы вызвать против себя подозрения, я имею в виду не только тетрадь. Кстати, мистер и миссис Снизам не подозревают о ее существовании. А бинокль? Ваша соседка, миссис Лилибэнкс, сообщила инспектору Брокуэю, что вы показались ей очень смущенным, когда увидели у нее бинокль, и услышали, что она видела вас в то утро с ковром на плече.
– Но ведь вы уже нашли ковер.
– Отвечайте, пожалуйста, на мой вопрос, мистер Бартлеби. Почему вы смутились, узнав, что миссис Лилибэнкс видела вас в бинокль?
– Потому что знал, что она при этом подумала.
– Это так? – строго спросил инспектор. – А почему, по–вашему, миссис Лилибэнкс должна была подумать именно так?
– Вначале я так не думал, но поскольку моя жена не написала миссис Лилибэнкс, хотя та, кажется, ждала от нее письма, я стал догадываться, о чем она думает.
– Гм, – пожал плечами инспектор Хилл и посмотрел на инспектора Брокуэя, который продолжал хранить молчание.
Мистер Хилл поднялся со стула.
– У меня больше нет к вам вопросов, мистер Бартлеби, разве что один… вам не приходилось лечиться от психических расстройств?
– Нет.
– И у вас не было депрессий?
– Нет.
Сидней тоже поднялся. Вероятно, это Алекс уверял их, что он не в своем уме… Старина Алекс…
– Я бы хотел заехать к вам домой на минутку, если вы не против, – добавил инспектор Хилл.
Сидней сказал, что он не против.
– Мы бы могли поехать на моей машине, мистер Хилл, – предложил инспектор Брокуэй и спросил Сиднея: – Вы собираетесь ехать домой прямо сейчас?
Сидней хотел еще заглянуть в библиотеку, но ответил, что едет домой.
Сидней вел машину, как обычно, неторопливо, и спустя всего несколько минут после его приезда домой, появились и оба полицейских.
Они вошли в гостиную, и инспектор Хилл тут же взглядом профессионала окинул комнату и смерил высоту лестницы, чтобы оценить последствия возможного падения. Лестница была покрыта густым ковром, который наверняка сильно смягчил бы это падение. Они поднялись на второй этаж, и Сидней показал им комнату, служившую Алисии мастерской. Хотя Сидней и делал в этой комнате уборку не реже, чем во всех остальных, он отметил, что палитра Алисии уже начинала покрываться пылью. Они заглянули также и в его кабинет, и в спальню. Затем спустились и вышли во двор. Инспектор Брокуэй показал коллеге дом миссис Лилибэнкс, и они решили подойти посмотреть его поближе, а Сидней вернулся к себе.
Взглянув из окна кабинета, Сидней заметил, как лондонский инспектор ходит по саду и внимательно глядит себе под ноги, а затем подошел к гаражу, открыл двери и на несколько минут исчез внутри. Полицейские еще очень долго обсуждали что–то, стоя в саду, так что Сиднею наскучило смотреть на них, и он сел за стол. С утренней почтой он получил счет от молочника, и теперь, достав свою чековую книжку, подписал чек на один фунт три шиллинга и девять пенсов, чтобы завтра утром положить его в пустую молочную бутылку.
Услышав, что его гости вернулись, войдя через заднюю дверь, Сидней спустился к ним. Инспектор Хилл вежливо обратился к нему:
– Спасибо, мистер Бартлеби, за то, что позволили нам все осмотреть. Могу я узнать ваши планы насчет этого дома? Вы собираетесь его продавать?
– Нет, – ответил Сидней.
– А вам не одиноко здесь?
– Немного одиноко, но одиночество не пугает меня. Во всяком случае, меньше, чем других.
Он досадовал на самого себя за свой любезный тон с человеком, который поверил во весь этот бред Алекса.
Полицейские уехали.
Вечером Сидней отправился в Ронси Нолл купить «Ивнинг стандард». В лавке он застал миссис Хаукинз, но решил не обращать внимание ни на нее, ни на кого другого из местных обывателей и не тащиться еще за шесть километров только ради того, чтобы избежать созерцания их поджатых губ. Миссис Хаукинз удалилась в глубь лавки, и, стоя там среди полок с конфетами, бросала многозначительные взгляды на двух посетителей, которые находились между ней и Сиднеем. Но люди эти были слишком поглощены выбором сладостей. Пришел мистер Такер, и Сидней, достав четыре пенса, взял газету и вдруг с удивлением увидел прямо на первой странице большую фотографию, изображавшую его самого. Это была его старая фотография, на которой его сняли в белой рубашке с открытым воротом, ее Алисия сшила в доме своих родителей, вскоре после их приезда в Англию. Без сомнения, именно Снизамы передали фотографию полиции.
– Добрый вечер, – почти любезным тоном поприветствовал Сидней, мистера Такера, но в ответ услышал лишь невнятное бурчание.
Он прочитал газету, лишь когда вернулся домой. Статья под фотографией была короткой и довольно туманной:
«Таинственный человек.
Как стало известно сегодня из компетентных источников, один из близких друзей Сиднея Бартлеби, жена которого исчезла, пролил новый свет на личность молодого американца.» Ни о каких конкретных фактах статья не сообщала, но говорилось, что «Бартлеби ведет себя во всех отношениях странно».
«Хотел бы я поглядеть сейчас на старину Алекса», – подумал Сидней, но тут ему пришло в голову, что вся эта история может повредить и его надеждам на «Стратегов», и не говоря уж и о «Лэше». Он швырнул газету на пол. Алекс, вероятно, хочет убедить всех, что это он сам придумывал сюжеты историй о Лэше, а теперь вот ему придется потратить и силы, и время, чтобы привести в порядок больную психику этого «бедняги Бартлеби».
Подумав об этом, Сидней быстро встал и пошел в гараж. Включив там свет, он высыпал на пол около раскрытой двери полный мешок своих старых бумаг. К счастью, за месяц он не успел сжечь ни одного листа. Порывшись в куче, он извлек десятка два сложенных пополам листков, на которых делал все записи по сюжету о Лэше и главам книг, над которыми работал в последнее время. Листки были полностью покрыты его мелким почерком, на них сохранились все главы, действия и сцены. Конечно, у него дома оставались копии сценариев, но эти листки, написанные его рукой. Он вернулся в дом, чтобы перебрать их и решить, как можно будет их использовать в случае защиты.
XXVI
Сидней обнаружил сохранившиеся записи по третьему, пятому и шестому сценариям, и они не сильно отличались от уже напечатанного на машинке. Четвертой истории там не было, возможно, что он уже выбросил ее, но сейчас Сидней не решился копаться в мусорном баке и разбирать его размокшее содержимое. Записи же по первой и второй историям, увы, были сожжены раньше. Сидней скрепил все найденное большой скрепкой и спрятал.
23 августа, во вторник, он получил записку от Сесила Плам–мера из «Гранады», из которой узнал, что в связи со сложившейся ситуацией покупка сериала о Лэше откладывается до «тех пор, пока ситуация не прояснится». Мистер Пламмер писал, что и содержание контракта и дата его будут изменены, и Сидней вспомнил, что в контракте, который он видел, стояли и подпись Пламмера и дата.
Это известие наносило серьезный удар по его финансам, так как отсрочка грозила затянуться на несколько месяцев: Теперь, пока контракт не будет подписан, Сидней не получит денег от «Гранады», а других доходов до сентября не предвиделось. Лишь в сентябре он получит триста долларов, которые получал каждые три месяца, – наследство дяди Хероерта, и Сидней пожалел, что заплатил в бакалейной лавке на прошлой неделе двадцать девять фунтов, ведь там ему всегда предоставляли большой кредит. Но тогда он не знал, что дело с «Лэшем» обернется таким образом.
Сидней набрал номер Поттера и Дэша, чтобы попытаться назначить встречу по поводу «Стратегов». Секретарша была очень любезна:
– Мисс Фримантл сможет принять сегодня в четыре часа. Вы успеете подъехать к этому времени?
Он сказал, что успеет.
Эта встреча вернула ему присутствие духа.
Он принял ванну и во второй раз побрился и, не мешкая, выехал в Ипсвич, чтобы успеть к лондонскому поезду.
Контора Поттера и Дэша располагалась на Нью Кавендиш–стрит, на втором этаже довольно ветхого, но опрятного большого дома. Его приняла мисс Фримантл, маленькая женщина лет сорока пяти, в очках. Замечания ее были теми же, что выдвинул бы и сам Сидней, находись он на ее месте. Она сочла политические рассуждения Эрнесто (бывшего коммуниста, ставшего троцкистом) несколько туманными, а высказывания одного из женских персонажей в разговоре с бывшим любовником слишком выспренными и неоправданно левыми, учитывая характер самого персонажа. Но все эти исправления не отняли бы у Сиднея много времени, да и временные затраты его ничуть не пугали, и в присутствии мисс Фримантл он подписал контракт.
