— Но мне это не нравится. Хори, — по-детски пожаловалась Ренисенб. — Мне страшно. Все стали совсем не такими, какими я привыкла их видеть. Почему же я осталась прежней?
— Разве? — улыбнулся ей Хори. — Тогда почему ты часами сидишь здесь, нахмурив лоб, думаешь, терзаешься сомнениями? Разве прежняя Ренисенб, та, что уехала с Хеем, так поступала?
— Нет. Ей не было нужды… — Ренисенб умолкла.
— Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос! Нужда — вот что заставляет человека меняться. Ты перестала быть той счастливой, бездумной девочкой, которая принимала все происходящее на веру и мыслила так же, как все остальные на женской половине дома. Ты Ренисенб, которая хочет жить своим умом, которая размышляет о том, что представляют собой другие люди…
— Я все время думаю о Нофрет и удивляюсь, — медленно произнесла Ренисенб.
— Что же тебя удивляет?
— Почему я никак не могу забыть про нее… Она была плохой, жестокой, старалась обидеть нас, и она умерла. Почему я не могу на этом успокоиться?
— А ты и вправду не можешь?
— Не могу. Стараюсь, но… — Ренисенб умолкла и растерянно провела рукой по лицу. — Порой мне кажется, что я хорошо знаю Нофрет, Хори.
— Знаешь? Что ты хочешь этим сказать?
— Не могу объяснить. Но время от времени мне представляется, будто она где-то рядом, мне кажется, что я — это она, что я понимаю, какие чувства она испытывала. Она была очень несчастна. Хори, теперь я это знаю. Ей и хотелось причинить всем нам зло только потому, что она была так несчастна.
— Ты не можешь этого знать, Ренисенб.
— Знать я, конечно, не могу, но я это чувствую. Страдание, горечь, черную ненависть — все это я однажды прочла на ее лице и не поняла! Она, наверное, кого-то любила, но потом что-то произошло… Быть может, он умер.., или уехал, что и сделало ее такой… Породило желание причинять другим боль, ранить. Говори, что хочешь, но я чувствую, что все было именно так. Когда она стала наложницей старика, моего отца, и приехала сюда, а мы ее невзлюбили, она решила сделать и нас такими же несчастными, какой была сама… Да, именно так все это было!
Хори с любопытством смотрел на нее.
— Как уверенно ты рассуждаешь, Ренисенб. А ведь ты едва знала Нофрет.
— Но я чувствую, что это правда. Хори. Я ощущаю себя ею, Нофрет.
— Понятно.
Наступило молчание. Уже совсем стемнело.
— Тебе кажется, что смерть Нофрет не была несчастным случаем? — тихо спросил Хори. — По-твоему, ее сбросили со скалы?
Ренисенб всю передернуло, когда она услышала собственную мысль из уст Хори.
— Нет, нет, не говори так!
— По-моему, Ренисенб, раз эта мысль не выходит у тебя из головы, может, лучше произнести ее вслух? Ты ведь думаешь так, правда?
— Я?.. Да! Хори помолчал.
— И ты считаешь, что это сделал Себек? — спросил он.
— А кто же еще? Помнишь, как он расправился со змеей? И помнишь, что он сказал в тот день, в день ее смерти, перед тем, как бежал из главного зала?
— Да, я помню, что он сказал. Но не всегда поступки совершают те, у кого длиннее язык.
— Ты думаешь, что ее убили?
— Да, Ренисенб… Но это всего лишь предположение. Доказательств у меня нет. И я сомневаюсь, что доказательства найдутся. Поэтому и посоветовал Имхотепу считать ее смерть несчастным случаем. Кто-то столкнул Нофрет со скалы, но кто, нам не узнать.
— Ты хочешь сказать, что это может быть и не Себек?
— Возможно, и не он. Но нам, как я уже сказал, скорей всего не узнать этого. Так что лучше об этом не думать.
— Но, если не Себек, кто же тогда?
Хори покачал головой.
— Хоть у меня и есть мысли на этот счет, я могу ошибаться. Поэтому не буду их высказывать…
— Но в таком случае мы никогда не узнаем?
В голосе Ренисенб звучало смятение.
— Может… — Хори помолчал. — Может, это и к лучшему.
— Не знать?
— Не знать.
Ренисенб вздрогнула.
— Но тогда, о Хори, мне страшно!
Глава 11
Первый месяц Лета, 11-й день
1
Завершились последние церемонии, были прочитаны положенные заклинания. Прежде чем навсегда замуровать вход в погребальный грот, Монту, верховный жрец храма богини Хатор, произнеся нараспев слова заговора, подмел грот пучком священной травы, дабы вымести из него следы злых духов.
Затем грот замуровали, а все, что осталось после бальзамирования: горшки с окисью натрия, притирания и длинные лоскуты холста, которыми пеленали тело усопшей, — все это поместили в нишу рядом, и ее тоже замуровали.
Имхотеп, расправив плечи, облегченно вздохнул и согнал с лица подобающее случаю выражение грусти. Все было сделано достойным образом. Нофрет погребли, соблюдая предписанные обряды, не жалея затрат (кое в чем лишних, по мнению Имхотепа).
Имхотеп поблагодарил жрецов, которые, завершив свои ритуальные обязанности, вновь превратились в обычных, наделенных земными заботами людей. Все спустились в дом, где жрецов ждало обильное угощение. Имхотеп обсудил с верховным жрецом недавние перемены в политике. Фивы превращались в могущественный город. Возможно, скоро снова произойдет объединение Египта под властью одного правителя, и тогда опять наступит золотой век, как во времена строителей пирамид[23].
Монту с уважением и похвалой отзывался о царе Небхепете-Ра. Отважный воин — и вместе с тем человек благочестивый. Вряд ли Северный Египет, где процветают корыстолюбие и трусость, сумеет оказать ему сопротивление. Единый Египет, вот что нам нужно. И в этом, несомненно, великое предназначение Фив…
Они прогуливались, рассуждая о будущем.
Ренисенб оглянулась на скалу, в которой навеки была замурована Нофрет.
— Вот и все, — сказала она себе и почувствовала облегчение. Она, неизвестно почему, все время опасалась, что в последнюю минуту вдруг вспыхнет ссора и начнут искать виноватого! Но погребение Нофрет было совершено с достойным одобрения благолепием. — Все кончилось, — прошептала Ренисенб.
— Надеюсь, да, — едва слышно откликнулась Хенет.
Ренисенб повернулась к ней.
— О чем ты, Хенет?
Но Хенет отвела взгляд.
— Я только сказала, что надеюсь, все кончено. Бывает ведь и так: думаешь, все кончилось, а оказывается, это только начало. Чего ни в коем случае нельзя допустить.
— О чем ты, Хенет? — сердито повторила Ренисенб. — На что ты намекаешь?
— Я никогда ни на что не намекаю, Ренисенб. Я не могу себе этого позволить. Нофрет погребли, и все довольны. Теперь все стало на свои места.
— Мой отец интересовался тем, что ты думаешь про смерть Нофрет? — спросила Ренисенб. Голос ее звучал требовательно.
— Конечно, Ренисенб. И очень настойчиво. Он хотел, чтобы я доложила ему все, что думаю по этому поводу.
— А что ты ему сказала?
— Что это был несчастный случай. Что еще я могла сказать? Уж не думаешь ли ты, что я предположила, будто несчастную девушку мог убить кто-нибудь из членов нашей семьи? «Никто бы не осмелился, — уверяла я его, — хотя бы из великого почтения к тебе. Они могли роптать, но не более того, — сказала я. — Можешь мне верить, — сказала я, — что ничего подобного не произошло!» — усмехнулась Хенет и кивнула головой.
— И мой отец поверил тебе?
И снова Хенет с удовлетворением кивнула головой.
— Твой отец знает, как я блюду его интересы. Он всегда верит старой Хенет. Он ценит меня, чего не делают все остальные. Пусть так, моя преданность вам служит мне наградой. Я не ищу благодарности.
— Ты была предана и Нофрет, — заметила Ренисенб.
— С чего ты это взяла, Ренисенб, не понимаю. Я обязана, как и все другие, выполнять приказания.
— Она считала, что ты ей предана.
Хенет вновь усмехнулась.
— Нофрет не была так умна, как ей казалось. Она была чересчур гордой и решила, что ей принадлежит весь мир. Что ж, сейчас ей предстоит держать ответ перед судом в Царстве мертвых — там ей вряд ли поможет ее хорошенькое личико. Мы, во всяком случае, от нее избавились. По крайней мере, — еле слышно добавила она, дотронувшись до одного из висящих у нее на шее амулетов, — я на это очень надеюсь.
2
— Ренисенб, я хочу поговорить с тобой о Сатипи.
— А в чем дело, Яхмос?
Ренисенб с участием смотрела на встревоженное лицо брата.
— С Сатипи что-то случилось. Я ничего не могу понять, с трудом выдавил из себя Яхмос.
Ренисенб согласно кивнула головой, не найдя так сразу слов утешения.
— Последнее время она очень переменилась, продолжал Яхмос. — При малейшем шорохе вздрагивает. Плохо ест. Ходит так, будто опасается собственной тени. Ты, наверное, тоже заметила это, Ренисенб?
— Да, конечно, мы все заметили.
— Я спросил ее, не больна ли она, не послать ли за лекарем, но она ответила, что не нужно, она совершенно здорова.
— Я знаю.
— Значит, ты тоже ее спрашивала? И она ничего тебе не сказала? Совсем ничего? — обеспокоенно допытывался он.
