– Только то, что грядет генеральное сражение. И не с кем-нибудь, а именно с этим типом…
– Он проницательнее того, другого?
– Нет, но у него более богатое воображение. Он большой друг Хедли и гроза тех, кто затевает темные дела. Его конек как раз такие дела, как это. Скрести пальцы и моли Бога, чтобы он не связал слишком глубокие отпечатки следов с корзиной для пикников, набитой фарфором. Бренда, нам необходимо найти слабое место.
– Какое слабое место?
– Добрый вечер, сэр, – прозвучал из окна голос, от которого они подскочили. – («Придется прерваться», – решил Хью.) – Мое имя Гейтс, инспектор Гейтс, – продолжал вновь прибывший. – Я ищу доктора Янга и суперинтендента Хедли.
– Они внизу, на теннисном корте. Там, где вы видите свет прожекторов.
– Ах, хорошо, – любезно поблагодарил инспектор Гейтс. – А как ваше имя, сэр?
Хью назвал свое имя, затем представил Бренду.
– Понимаю, – прибавил вновь прибывший. – Значит, вы мистер Роуленд? Возможно, мы вскорости захотим встретиться с вами обоими. Не уходите.
Он кивнул и удалился, но зловещая атмосфера осталась.
– Бр-р-р, – вырвалось у Бренды.
– Да, начинается.
– Тебе не кажется, что он мог нас услышать?
– Нет, конечно нет. Не надо видеть привидения всякий раз, как заскрипит мебель. Они такие же люди, как и мы. Но нам необходимо найти в нашей истории слабое место и подправить его. – И он рассказал ей о подслушанном разговоре. – Хедли заявил, что ты все рассказала здраво и начистоту. За исключением одного пункта, который ты, вероятно, разъяснишь позже. Какого пункта? Где ты поскользнулась? В чем это слабое место?
– Ума не приложу.
Хью ненадолго задумался.
– Подожди-ка, – пробормотал он. – Вторая пара туфель, которую ты носила, была не слишком чистой, а? Твой рассказ о том, что весь день на тебе были одни и те же туфли. Но вспомни: ты играла в теннис на очень пыльном корте. Вторая пара, случайно, не была слишком чистой?
– Нет, с этим все в порядке. Я по меньшей мере два раза играла в теннис в этих туфлях, и с тех пор их не чистили.
– Между этими туфлями есть какая-нибудь разница? Кто-нибудь, например Китти, мог бы сказать, что в шесть часов на тебе были одни туфли, а в восемь – другие?
– Нет. Они совершенно одинаковые. А почему ты вспомнил Китти?
Если бы его ногти были длиннее, он бы принялся их грызть.
– Потому что я не понимаю, отчего Китти, абсолютно ничего не зная, решила, что ты говорила не правду. Она пришла ко мне на корт и заявила, что твой рассказ полная чушь. В конце концов, он более чем здрав. Чем больше я об этом думаю, тем более здравым он мне кажется. Почему она так сказала?
– Китти оказала мне большую услугу, – сказала Бренда глухим голосом, – очень, очень большую услугу. Она нанесла последний удар по моей нравственности. Что бы я ни говорила, она, разумеется, сказала бы, что я лгу. Она была влюблена во Фрэнка.
Хью во все глаза уставился на Бренду.
– Влюблена во Фрэнка?
– Если это можно назвать любовью. Разве ты не замечал? Последнее время она постоянно кокетничала с ним. Можно понять, что она почувствовала, увидав его мертвым. Для такой крупной женщины…
– Я нашел слабое место, – воскликнул Хью.
– В самом деле?
– Крупная женщина, – повторил Хью. – В разговоре с Хедли ты подчеркнула, что человек, который шел в этих туфлях, весил никак не меньше ста сорока фунтов. Сто сорок фунтов – вес немалый. Человек с таким весом не может носить обувь четвертого размера.
И вновь она поправила его:
– Ах, нет, множество женщин, располнев, продолжают носить обувь четвертого размера. К тому же есть высокие люди, которые носят одежду и обувь небольшого размера. Например, Китти: для удобства она носит пятый с половиной, но ей подошел бы и четвертый.
– Да пропади все пропадом. У нас нет оснований обвинять Китти, – запротестовал Хью. – Нельзя вытаскивать из беды одного, сфабриковав улики, чтобы на основании тех же улик подвергать опасности другого невиновного. – Он говорил медленно, четко выговаривая каждое слово. – Главный недостаток всего нашего безумного плана заключается в том, что мы делаем убийцей женщину, хоть отлично знаем, что это мужчина. Мы снова подыгрываем убийце.
В самом деле?
Рассудительность подсказывала Хью: не будь глупцом. Брось это, пока есть время. И тем не менее в глубине души он знал, что не бросит, и знал почему. И в его сознании тоже забрезжила истинная причина.
Он вдруг мысленно увидел ухмылку на лице старого Ника.
Ничто не доставило бы Нику большего удовольствия, чем если бы Хью предал Бренду. Ничто не доставило бы Нику большего удовольствия, чем если бы Хью пошел в полицию, как благонравный гражданин, и обвинил Бренду в даче ложных показаний. Он так и слышал его комментарий: «И за этого-то молодчика ты собираешься выйти замуж?» Если бы Бренда сказала теперь всю правду, то оказалась бы в еще худшем положении. Ей бы никто не поверил. Ложь была единственно возможным выходом. Значит, Ник жаждет сражения, да? Отлично. Он его получит. Значит, Ник думает, что его легко поймать в ловушку, да? Отлично. Пусть попробует.
Хью почувствовал, как подавленность проходит. Он поймал на себе какой-то странный взгляд Бренды и усмехнулся.
– Ты уже нашла пресловутое слабое место? – осведомился он.
– Значит, я действительно все сказала правильно?
– Конечно правильно. Мы вновь подтвердим твою историю и покончим с этим. Вот и все.
На фоне заливающего корт сияния на террасе в конце сада появилась темная фигура. Она медленно продвигалась, явно с каким-то поручением. Постепенно увеличиваясь в размере, фигура приблизилась к окну и просунула туда голову.
– Суперинтендент Хедли хотел бы увидеться с вами обоими, сэр, – сказал инспектор Гейтс. – Он желает задать вам несколько вопросов.
На теннисном корте в сиянии прожекторов, настолько белом, что оно казалось голубоватым, инспектор Хедли излагал Гидеону Феллу свое мнение о данном деле.
– Затем, – заключил он, – Гейтс позвонил в Ярд, и меня попросили взять это дело на себя. Я попросил привезти вас. Раз уж вы здесь, то можете сразу и начать. Что до меня, то не нравится мне это проклятое дело. Начнем с того, что я не хотел в него лезть. Но не кажется ли вам, что здесь все довольно ясно? – Хедли понизил голос.
Они стояли возле павильона. Над деревьями, похожими на театральный задник, сияли звезды, но просторный теннисный корт, залитый арктическим сиянием и окруженный травой, напоминал арену, каски и мундиры суетившихся на корте полицейских казались грязновато-коричневыми пятнами. Уже было сделано больше десяти снимков Фрэнка Дорранса – вполне достаточно, чтобы удовлетворить его тщеславие, если бы он мог их оценить; судебно-медицинский эксперт склонился над его телом.
Два человека снимали гипсовые слепки с отпечатков ног. Гипс отливал голубоватым цветом. Под лучами прожекторов, падавшими с вершин тополей, тени от столбов, которые поддерживали высокую проволочную ограду, встречались в центре корта, покрывая его полосами, напоминающими решеточку на печенье. Дождь смыл белые линии разметки, теннисная сетка свисала, подобно обрушившейся арке. Едва слышный гул голосов – включая тот, который рассеянно напевал мелодию какой-то популярной песенки, – человеку непривычному, должно быть, действовал на нервы.
В маленьком павильоне горел фонарь. Окна светились желтизной; дверь была открыта. На крыльце лежали три предмета, обнаруженные в результате тщательного осмотра травяного бордюра вокруг корта: теннисная ракетка Фрэнка Дорранса, маленькая сетка для теннисных мячей и книга в яркой обложке под названием «Сто способов стать идеальным мужем».
Хедли заговорил еще тише.
– Я уже получил показания, – продолжал он, – от миссис Бэнкрофт, Марии Мартен – да, черт возьми, ее действительно зовут Мария Мартен! – и нашего добряка Ника. Теперь я собираюсь заняться двумя главными свидетелями: девицей Уайт и молодым Роулендом. Я уже говорил с этой девушкой, но недостаточно. Я видел ее каких-то пять минут в восемь часов, но она была слишком взволнованна, определенно взволнованна. Но… – Он обернулся: – Инспектор Гейтс!
– Сэр?
– Разве я не посылал вас в дом за мисс Уайт и мистером Роулендом?
– Да, сэр. Они здесь. Позвать их?
Хедли колебался.
– Нет. Задержите их снаружи еще на минуту. – Он повернулся к доктору Феллу: – Но, замечу, девушка вроде бы говорила откровенно. Вы согласны?
– Ну-у-у… – протянул доктор Фелл.
– О, похоже, вы сомневаетесь?
Доктор Фелл растерянно развел руками. В плаще-накидке и широкополой шляпе он походил на итальянского бандита. Яркий свет играл на стеклах его очков, поддерживаемых широкой черной лентой; в ослепительных лучах была отчетливо видна выпяченная нижняя губа доктора и горестное выражение, с каким он оглядывался по сторонам.
