— На звонок у Лавери никто не ответил, — продолжал я. — Дверь была не заперта. Я еще вчера заметил, что у косяка ее заедает. Открыл. В комнате сумрак. На столике два грязных бокала. Полная тишина. Вдруг по лестнице поднимается женщина — худенькая, темная, в перчатках и с пистолетом. Назвалась миссис Фолбрук, хозяйкой. Объяснила, что пришла получить долг за три месяца. У нее свой ключ, она решила посмотреть, все ли в порядке, а пистолет нашла на лестнице. Я его забрал. Из него недавно стреляли, но я об этом ни слова. Она сказала, что Лавери дома нет. Я избавился от нее — разозлил так, что она пулей выскочила на улицу. Может вызвать полицию, но, скорей всего, забегается и все забудет — кроме платы за дом, конечно.
Я умолк. Кингсли сидел, повернув ко мне голову. Челюсти у него были плотно сжаты. Глаза казались больными.
— Потом я спустился вниз. Там явно ночевала женщина. Ночная рубашка, пудра, духи и прочее. Ванная заперта, но дверь удалось открыть. На полу — три гильзы. Две пули ушли в стену, одна в окно. Лавери я обнаружил в душе, голого и мертвого.
— Господи! — прошептал Кингсли. — Вы хотите сказать, что у него была женщина, а утром она пристрелила его в ванной?
— Именно так.
— Потише, — простонал он. — Ну и дела! А почему именно в ванной?
— Вы тоже потише, — сказал я. — А почему бы не в ванной? Назовите месго, где человека легче застигнуть врасплох.
— А вы точно знаете, что стреляла женщина? Вы уверены?
— Нет, — сказал я. — Тут ваша правда. Его мог застрелить любой. Достаточно взять маленький пистолет и специально стрелять мимо, чтобы походило на женскую работу. Ванная расположена вниз по склону, окнами на каньон, и выстрелов, скорей всего, никто не слышал. А женщина, скажем, уже ушла, или ее вообще не было — тряпки раскидать недолго. К примеру, его могли убить вы сами.
— Мне-то зачем? — почти заблеял он, крепко сжав руками колени. — Я же не дикарь.
Спорить с таким заявлением не имело смысла.
— У вашей жены есть пистолет?
Он повернул ко мне осунувшееся, несчастное лицо и глухо спросил:
— Господи, вы что, серьезно?
— Так есть или нет?
— Да, есть… маленький… автоматический. — Слова вырывались из горла толчками, со скрипом.
— Вы купили его в наших краях?
— Я… я не покупал. Отобрал у одного пьянчуги на вечеринке в Сан-Франциско. Он им размахивал — считал, что это очень смешно. А назад я ему пистолет не вернул. — Кингсли так крепко сжал ладонью челюсть, что побелели пальцы. — Он был в стельку и, наверное, даже не помнит, где и как его потерял.
— Ловко получается, — сказал я. — А вы бы этот пистолет узнали?
Выпятив челюсть и прикрыв глаза, он задумался. Я снова глянул назад через спинку кресла. Один из престарелых спортсменов так всхрапнул, что чуть не слетел с кресла. Потом он кашлянул. Потом тонкой, усохшей рукой почесал нос, вытащил из кармашка золотые часы, пощурился на циферблат и, убрав их, заснул снова.
Я вынул из кармана пистолет и положил Кингсли на ладонь. Он с жалким видом уставился на него.
— Не знаю, — выдавил он. — Вроде бы, похож. Но я не уверен.
— Там сбоку выбит номер.
— Кто их запоминает, эти номера?
— Хорошо, что не помните, — сказал я. — А то я бы забеспокоился.
Пальцы Кингсли сжались вокруг пистолета, и он положил его на кресло рядом с собой.
— Грязный подонок, — тихо выругался Кингсли. — Он ее к этому вынудил.
— Что-то я не понял, — сказал я. — Сами вы не могли его застрелить потому, что не дикарь. А она, значит, могла?
— Это не одно и то же, — огрызнулся он. — Женщины импульсивнее мужчин.
— А кошки импульсивнее собак.
— Как это?
— А так, что некоторые женщины могут быть импульсивнее некоторых мужчин. И не больше. Если хотите обвинить в убийстве жену, нужны более веские основания.
Он повернулся и угрюмо посмотрел мне в глаза. Уголки губ у него поползли вниз и побелели.
— Сейчас не до шуток, — сказал он. — Пистолет не должен попасть в полицию. У Кристл было на него разрешение. Он зарегистрирован. Так что, в отличие от меня, они знают номер.
— Ну, а миссис Фолбрук знает, что пистолет взял я. Ой упрямо затряс головой:
— Надо рискнуть. Я понимаю, что выиграете с огнем, и готов на компенсацию. Если бы хоть какая зацепка, что тут самоубийство, я бы сам попросил вас отнести его назад. Но, судя по рассказу, самоубийством даже не пахнет.
— Не пахнет. В самого себя три раза не промахнешься. Нет, я не могу покрывать убийство даже за вознаграждение в десять долларов. Пистолет придется положить на место.
— Я имел в виду куда большую сумму, — тихо продолжал он. — Скажем, пятьсот долларов.
— И что вы хотите за эти деньги?
Он склонился ко мне ближе. Глаза у него были серьезные, мрачные, но не жесткие.
— Что еще, кроме пистолета, указывает в доме Лавери на Кристл?
— Белый с черным костюм и панама. Их описал коридорный в Сан-Бернардино. Найдется и множество других улик, о которых мне неизвестно. И наверняка там будут отпечатки пальцев. Вы говорите, что их у нее не брали, но полиция отыщет — в спальне вашего дома, в коттедже на Оленьем озере, в машине, наконец.
— Машину надо забрать и… — начал он, но я его прервал:
— Не номожет. Слишком много других мест, где есть эти отпечатки. А какие духи она любит?
Он на секунду опешил.
— А… духи? Наши. «Жемчужину Гшшерлейнов. Королеву благовоний». Иногда пользуется «Шанелью».
— А ваши какие?
— С запахом сандала.
— Комната Лавери им провоняла, — сказал ж. — И запах, по-моему, очень дешевый. Правда, я не специалист.
— Дешевый?! — взвился он. — Господи! Мы берем тридцать долларов за унцию.
— А пахнут, будто три доллара за талон.
Он ударил ладонями в колени и помотал головой.
— Я вам предлагаю деньги. Пять сотен. Чек выпишу тут же.
Я подождал, пока его слова, крутясь как перышки, упадут на пол. Один из старикашек за нашими шинами поднялся и, спотыкаясь, побрел из комнаты.
— Я вас нанял, чтобы вы оградили меня от скандала и, если понадобится, защитили жену. Не по вашей вине, конечно, но скандала не избежать. Разговор теперь идет о голове Кристл. Я не верю, что она застрелила Лавери. У меня есть на то основания. Просто убежден. Пусть она ночевала в доме, да и пистолет, возможно, принадлежит ей. Но это ничего не доказывает. Кристл — распустеха и оставляет вещи где попало. Пистолет мог украсть кто угодно.
— Попробуйте доказать это полицейским из Бей-Сити. Если тот, с которым я познакомился, типичный, то они ухватятся за первую же девицу, которая бросится им в глаза, и начнут размахивать дубинками. А первой, когда они осмотрят дом, в глаза им бросится ваша жена.
Он крепко сжал ладони. Его горе казалось несколько наигранным, но именно так нередко и выглядит неподдельное горе.
— Кое в чем я с вами согласен, — сказал я, — Слишком уж там много на нее улик. Она оставляет одежду, в которой ее видели и которую, возможно, смогут опознать. Оставляет на лестнице пистолет. Трудно вообразить подобную дурость.
— И на том спасибо, — устало сказал Кингсли.
— И все же мои слова ничего не значат, — продолжал я. — Мы сейчас мыслим логически, а люди, совершающие преступления по страсти или ненависти, просто совершают их и уходят. Насколько я понял, женщина она глупая и безрассудная. А в доме Лавери нет даже намека на преднамеренное убийство. Наоборот, все указывает на отсутствие замысла. Но и не будь там этих ее вещей, полиция все равно быстро установит ее связь с Лавери. Стоит им покопаться в его прошлом, в его друзьях и женщинах, как они обязательно выйдут на нее. А когда выйдут, то сразу узнают, что месяц назад она исчезла, и с ликованием потрут свои натруженные руки. И, само собой, выяснят, чей это пистолет, и если он… Его рука цапнула пистолет с кресла.
— Не пойдет, — сказал я. — Они его получат. Возможно, Марло ужас до чего ловкий, и от души вас жалеет, но скрывать важнейшую улику… пистолет, которым совершено убийство… Нет уж! Однако расследование я буду вести, не упуская из виду, что если ваша жена и наиболее очевидная из подозреваемых, то очевидность эта может оказаться подстроенной.
Кингсли застонал и протянул мне пистолет на ладони. Я было его убрал, то тут же вынул снова:
— Одолжите-ка ваш носовой платок. Меня, вероятно, обыщут и свой я трогать не хочу.
Он дал мне накрахмаленный белый платок, я тщательно обтер им пистолет и бросил в карман.
— Мои отпечатки не имеют значения, — сказал я, возвращая ему платок. — Но ваших там быть не должно. И единственное, что мне остается, — это поехать с пистолетом назад и вызвать полицию. А дальше — будь что будет. Объяснений, как и для чего я оказался в доме, все равно не избежать. В худшем случае они вашу жену найдут и докажут ее вину. В лучшем, они ее найдут — кстати, куда быстрее, чем я, — и дадут мне попробовать доказать ее невиновность. Иными словами, доказать, что Лавери убит кем-то другим. Вас это устраивает?
