— Ничего, мы их поторопим.
— Он просит: «Не откладывай ни на секунду». А до завтрашнего дня пройдет не секунда, а целые сутки. Я себе не прощу, если с ребенком что-нибудь случится.
— Не случится. — Джордж отхлебнул кофе.
— И еще эти мои конвертируемые облигации…
— Послушайте, Люцилла, предоставьте все это мне.
— Не волнуйтесь, тетушка Люцилла, — вставила Ирис. — Джордж все уладит. К тому же не впервые это случается.
— Давно уже такого не бывало. («Три месяца», — уточнил Джордж.) С тех пор, когда бедного ребенка надули оказавшиеся мошенниками приятели с этой ужасной фермой.
Джордж вытер салфеткой усы, поднялся и, перед тем как — выйти из комнаты, добродушно потрепал миссис Дрейк по спине.
— Выше голову, дорогая. Я попрошу Руфь немедленно послать телеграмму.
Едва он вышел в коридор, как к нему присоединилась Ирис.
— Джордж, не лучше ли отложить сегодняшнюю вечеринку? Тетушка Люцилла так расстроена. Может быть, останемся с ней дома?
— Разумеется, нет! — Розовое лицо Джорджа побагровело. — Что, позволить этому наглому вымогателю, черт бы его взял, портить нам жизнь? Это шантаж — самый настоящий шантаж, вот что это такое. Будь моя воля, не дал бы ему ни гроша.
— Если бы тетушка Люцилла позволила.
— Люцилла — дура от рождения. Эти бабы, рожающие детей, когда им перевалило за сорок, теряют последние остатки разума. С пеленок портят собственных выродков, угождая всем их прихотям. Если бы юному Виктору когда-нибудь предоставили самому выпутываться из разных неурядиц, может быть, это и сделало бы из него человека. Не спорь, Ирис. До вечера что-нибудь изобрету, чтобы Люцилла могла спокойно уснуть В крайнем случае, возьмем ее с собой.
— O, нет, рестораны она не переносит — она там клюет носом. Духота и прокуренный воздух вызывают у нее астму.
— Знаю. Я пошутил. Пойди и подбодри ее. Скажи ей, что все утрясется.
Он повернулся и направился к выходу. Ирис медленно побрела обратно в столовую. Зазвонил телефон, она подошла к нему.
— Алло — кто? — Бледное, безжизненное лицо расцвело от удовольствия. — Антони!
— Антони собственной персоной. Звонил тебе вчера и не мог дозвониться. Признайся, это ты обработала Джорджа?
— О чем ты?
— Видишь ли, Джордж очень настойчиво, приглашал меня сегодня на какую-то вечеринку. Совершенно непохоже на его обычное «руки долой от моей дражайшей подопечной!» Он так настаивал, что не прийти нельзя. Я подумал, не результат ли это каких-то твоих тактических уловок.
— Нет… нет… я к этому не имею никакого отношения — Значит, он сам переменил гнев на милость?
— Не совсем. Это…
— Алло… куда ты подевалась?
— Нет, я слушаю.
— Ты что-то сказала. В чем дело, дорогая? Слышу в телефоне, как ты вздыхаешь. Что-то случилось?
— Нет… ничего. Завтра я воспряну. Завтра все будет хорошо.
— Какая трогательная вера. Разве не говорится «Завтра не наступает»?
— Не наступает.
— Ирис… в чем же все-таки дело?
— Нет, ничего. Я не могу тебе сказать. Я обещала, понимаешь?
— Скажи мне, моя радость.
— Нет… я действительно не могу. Антони, может, ты мне что-нибудь скажешь?
— Если бы я знал что.
— Ты… когда-нибудь любил Розмари?
Мгновенная пауза, затем смех.
— Ах, вот в чем дело. Да, Ирис, чуточку был влюблен. Ты же знаешь, она была неотразима. И вот однажды и беседовал с ней и увидел тебя, спускающуюся по лестнице, — и в ту же минуту все закончилось, как ветром сдуло. Ты одна на всем свете осталась. Вот тебе вся правда… Не принимай это близко к сердцу. Ведь даже у Ромео была Розалинда, прежде чем его покорила Джульетта.
— Спасибо, Антони. Я рада.
— Увидимся вечером. Твой день рождения, да?
— На самом деле день рождения через неделю, но собираемся по этому поводу.
— Ты не очень радуешься.
— Нет.
— Полагаю, Джордж знает, что делает, но мне кажется сумасбродной мысль собраться в том самом месте, где…
— О, с тех пор я уже несколько раз была в «Люксембурге»… Я хотела сказать, после Розмари… ничего страшного.
— Пусть так. Я приготовил тебе подарок. Ирис. Надеюсь, понравится. Au revoir .
Он повесил трубку.
Ирис вернулась к Люцилле спорить, уверять, убеждать.
Джордж же, по прибытии в свой офис, сразу же вызвал Руфь Лессинг.
При появлении ее, спокойной, улыбающейся, в элегантном черном костюме, его озабоченность немного прошла.
— Доброе утро.
— Доброе утро, Руфь. Опять неприятности. Взгляните.
Она взяла протянутую им телеграмму. — Снова Виктор Дрейк! — Да, будь он проклят.
Она задумалась, вертела телеграмму в руках. «Вы из тех девушек, которые спят и видят себя женой своего хозяина…» — как отчетливо все это вспомнилось ей. «Словно вчера…» — подумала Руфь. Голос Джорджа вывел ее из оцепенения. — Примерно год назад мы спровадили его? Она задумалась.
— Да. Действительно, это было двадцать девятого октября.
— Вы удивительная девушка. Какая память!
Ей подумалось, что у нее были более веские причины запомнить этот день, чем он предполагает. Вспомнились беззаботный голос Розмари в телефоне и мысль, что она ненавидит жену своего шефа.
— Полагаю, нам повезло, — сказал Джордж, — что он столь продолжительное время не показывается нам на глаза. Хотя на прошлой неделе пришлось все же выбросить пятьдесят фунтов.
— Триста фунтов в наши дни не маленькие деньги.
— Да. Но он их и не получит. Нужно, как обычно, все разузнать.
— Я свяжусь с мистером Огилви.
Александр Огилви, их агент в Буэнос-Айресе, был рассудительным, практичным шотландцем.
— Да. Немедленно телеграфируйте. Мать Виктора в своем обычном репертуаре. Типичная истерия. С сегодняшним вечером могут возникнуть осложнения.
— Вы хотите, чтобы я с ней посидела?
— Нет, — он решительно запротестовал. — Нет, разумеется. Вы должны быть там. Без вас я не обойдусь, Руфь. — Он взял ее за руку. — Добрая вы душа.
— Я совсем не такая уж добрая.
Она улыбнулась и затем предложила:
— Не лучше ли связаться по телефону с мистером Огилви? К вечеру мы могли бы все выяснить.
— Хорошая мысль. Расходы себя оправдают.
— Я займусь этим немедленно.
Мягким движением она высвободила свою руку и вышла.
Джордж занялся делами, ожидающими его внимания.
В половине первого он вышел и взял такси до «Люксембурга».
Чарлз, известный всем метрдотель, вышел навстречу ему, важно наклонив голову и приветливо улыбаясь.
— Доброе, утро, мистер Бартон.
— Доброе утро, Чарлз. Все готово к вечеру?
— Я думаю, вы останетесь довольны, сэр.
— Тот же самый стол?
— В сводчатом зале, посередине. Правильно?
— Да. И, вы поняли, я хочу, чтобы столы не очень тесно стояли?
— Все сделано.
— Вы принесли… розмарин?
— Да, мистер Бартон. Боюсь, он не очень декоративен. Не желали бы добавить немного красных ягод… или, скажем, несколько хризантем?
— Нет, нет, только розмарин.
— Хорошо, сэр. Вы хотели бы посмотреть меню? Джузеппе!
Чарлз щелкнул пальцами, и перед ним предстал улыбающийся маленький пожилой итальянец.
— Меню для мистера Бартона. Появилось меню.
Устрицы, бульон, рыба по-люксембургски, шотландская куропатка, печень цыпленка в беконе.
Джордж равнодушным взглядом пробежал по этому перечню.
— Да, да, превосходно.
Он возвратил меню, Чарлз проводил его до дверей. Слегка понизив голос, он пробормотал:
— Можно мне выразить нашу признательность, мистер Бартон, за то, что… хм… вы снова оказали нам честь?
Улыбка, страшная, как оскал покойника, появилась на лице Джорджа. Он ответил:
— Прошлое следует забыть — ведь мы живем настоящим.
— Справедливо, мистер Бартон. Если б вы знали, как тогда мы были все потрясены и опечалены… Я уверен, я надеюсь, что мадемуазель останется довольна своим днем рождения, все будет на высшем уровне.
Изящно поклонившись, Чарлз отошел в сторону и тут же с проворностью стрекозы набросился на одного из официантов, который, сервируя стол у окна, допустил незначительную оплошность.
Джордж с застывшей на губах улыбкой вышел на улицу. Он не был столь уж чувствительным человеком, чтобы питать к «Люксембургу» особую симпатию. Помимо всего, «Люксембург» не виноват, что Розмари захотела там покончить с собой или какой-то неизвестный решил ее там убить. «Люксембургу» решительно не повезло. Но как и многие одержимые люди, Джордж не мог расстаться с мыслью, которая преследовала его.
Он позавтракал в клубе, а потом направился на собрание директоров.
По пути в офис он зашел в телефонную будку и набрал номер Мейды Вейле. Вышел, облегченно вздохнув. Все Шло по плану.
Он возвратился в офис. Сразу же появилась Руфь.
— По поводу Виктора Дрейка.
— Да?
— Боюсь, дело скверное. Возможен уголовный процесс. Он в течение значительного времени прикарманивал деньги одной фирмы.
