Иной раз я удивлялась, почему столь внимательный и наблюдательный народ, как железнодорожные служащие, вот, скажем, дежурный по станции или кассир, не обращали внимания на парочку весьма странных персонажей, разного пола и возраста пассажиров, появляющихся на платформе как вместе, так и поодиночке. Лишь в прошлое лето я поняла, что жителям нашего городка и в голову не приходило сопоставить нескладного парня с какой-то местной фермы с девицей в твидовом платье и шляпе «колоколом», ездившей в течение учебного года в Оксфорд и иногда покупавшей булочки и пирожные, а то и пинту «горького» у местных торговцев. Полагаю, что, появись в городке репортер «Ивнинг стандарт» и предложи он местным жителям сотню фунтов за сведения об их соседе, знаменитом детективе, журналист лишь увидел бы озадаченные физиономии и услышал недоуменные вопросы: а кого это он имеет в виду?
Впрочем, я отвлеклась.
Прибыв в Лондон, я взяла такси — автомобиль, чтобы не тыкаться носом в спину кучера — и направилась в конюшню, в которой Холмс обычно брал кеб. Хозяин меня уже видел неоднократно.
— Да, — сообщил он, — этот джентльмен нынче вышел на работу. Причем сегодня был у меня уже дважды.
— То есть он уже сдал упряжку? — разочарованно протянула я.
— Вишь ты, паренек, коняга колено сбил, дак он вернулся да заодно и тачку сменил, хэнсом{2} взял, вот какая история. Денек-то нынче поганый выдался, много не зашибет, хошь не хошь — вшивый грош, зря это он… Одно дело летом, под выходной, а то… зря корячиться только будет.
Я кротко внимала словам конюшего, пытаясь представить, как бы он, интересно, беседовал с эффектной девицей.
— Хэнсом, значит?
— Точно. Уж он-то управится. — Собеседник мой, казалось, пытался сопоставить лихость человека, которого он знал под именем Бэзила Джозефса, с отсутствием у него деловой сметки. — Жеребец-то, правда, ему сегодня попался… упрямая скотина, и не запрягали мы его раньше ни разу. Да, ишь ты, Джозефе дело знает, управится. — Чтобы подтвердить свою уверенность в лихом кучере, конюший залихватски харкнул в издававший ароматы канализационный сток.
— Что ж, хэнсомов на улицах не так уж много, я его, пожалуй, разыщу. Можете описать коня?
— Здоровенный гнедой, на лбу продрись белая, три чулка, левая задняя бабка темная. Глаза, как у дьявола, только их не видать, глаз-то, в шорах он. — Мой собеседник метко выстрелил из правой ноздри, послав вслед за плевком соплю, и добавил: — А номер ихний — два-девять-два.
Я отблагодарила его за информацию монетой и пырнула в людские водовороты Лондона.
Поиски экипажа № 292 — задача не столь безнадежная, как может показаться с первого взгляда. Миссис Хадсон полагала, что Холмс вряд ли отправился в Лондон по делам, следовательно, сегодня он управлял лошадью для тренировки и развлечения. Это означало, что мой друг, скорее всего, отправится в сторону Ист-Энда, а не, скажем, к Сент-Джонс пуд и уж, во всяком случае, не на Пикадилли. Все же район поиска оставался обширным. Не один час я провела, торча под фонарями, вытягивая шею и пытаясь разглядеть белые носочки на бабках гнедых лошадей — казалось, они все ради такого случая напялили носочки. От наблюдений постоянно отвлекали молодые — и не слишком молодые — особы женского пола, стремящиеся подружиться со мною. Наконец, уже после полуночи, наш диалог с очередной молодой леди прервали цокот копыт, стук колос по мостовой и знакомый голос, освободивший меня от обязанности исследовать очередную тягловую силу.
— Аина-Лиза, дорогая, молод этот парнишка даже для тебя. Разве не видишь, он ведь еще ни разу бороды не брил.
Собеседница моя резко повернулась на голос. Я вежливо извинилась и шагнула к экипажу. Внутри сидел пассажир — или даже двое? Холмс сдержал лошадь, перехватил вожжи в правую руку, левую протянул мне. Моя несостоявшаяся подруга подвергла великого сыщика шквалу ругательств, от которых осыпалась бы еще не облупившаяся краска хэнсома, если бы Холмс не отбил атаку потоком не менее сочных выражений, не содержавших, однако, ни одного нецензурного слова.
Крен экипажа заставил лошадь всхрапнуть и вильнуть, из-за потрескавшегося стекла на меня уставилось нахмуренное усатое лицо. Холмс оставил в покое проститутку и переключился на жеребца. Свои энергические словоизлияния он сопроводил резким движением вожжей, в результате чего выровнял шаткое средство передвижения. Я и сама не заметила, как оказалась в повозке.
— Добрый вечер, Холмс.
— Добрая ночь, Рассел, — поправил он меня.
— Вкалывать изволите? — Понятно, великий детектив не «на деле», ибо в этом случае он бы не подобрал меня с мостовой.
— «Вкалывать!» — Холмс неодобрительно покосился на меня. — Дорогой Рассел, вы не в Америке. Нет, я не на работе. Освежаю навыки управления лошадью и экипажем.
— Значит, решили проветриться?
— «Проветриться…» — Он возмущенно фыркнул. — Эти американизмы режут мое британское ухо, Рассел.
— Ну, хорошо, хорошо. Развлекаетесь?
Он снова покосился в мою сторону, на этот раз оценивая гардероб.
— Тот же вопрос я мог бы адресовать вам.
— Ответ положительный. Развлекаюсь, получаю удовольствие, наслаждаюсь. — И я устроилась поудобнее, насколько это было возможно.
Городская жизнь в этот час замирала, на улицы спускалась тишина. Трястись в восьми футах над грязной лондонской мостовой — вовсе не самое неприятное ощущение в жизни. Мерный перестук подков и колесных ободьев, холод, достаточный для того, чтобы убить уличную вонь, но не щиплющий за нос и за пальцы. Я уставилась на чуткие пальцы Холмса, реагирующие на капризы вздорного коня с такой же точностью, с какою они отмеряли химические реактивы или ощупывали поверхность орудия убийства.
— Холмс, в холодную ясную ночь ваш ревматизм ведет себя так же, как и в туман?
Холмс смерил меня ироническим взглядом. Такое начало беседы его не смутило. Хотя этого человека вообще очень трудно смутить.
— Рассел, вы меня растрогали. Тащиться из Суссекса, торчать на промерзшем перекрестке, завязывать сомнительные знакомства, рисковать подхватить пневмонию — и все это ради того, чтобы поинтересоваться моим драгоценным здоровьем! Однако мы можем побеседовать и о том, для какой надобности вы прибыли в Лондон.
— У меня вовсе нет никакой надобности, — с жаром заверила я друга. — Просто я уже завершила свой труд, закончила раньше, чем планировала. Решила направиться к вам, чтобы не слушать дурацких излияний своих близких. Вас дома не оказалось, и я поехала в город. Можете считать это моим капризом, — заключила я твердо и уверенно. Возможно, чрезмерно уверенно. И поспешила сменить тему: — А чем вы, собственно, здесь занимаетесь?
— Держусь за вожжи, — усмехнулся он, и я поняла, что тему сменить не удастся. — Смелее, Рассел. Вы до меня семь часов добирались. Или, лучите сказать, шесть лет?
Я разозлилась не на шутку. Этот скептик-всезнайка вечно умудрится испортить настроение! Хотя, конечно, за это время можно было бы уже и привыкнуть.
— Что вы такое несете, Холмс? Я отдыхаю от отдыха. Сбежал от скучного веселья. Во всяком случае, отдыхал, пока вы мне все не испортили. Холмс, вы иногда бываете просто несносны!..
Холмс нисколько не обиделся на мою вспыльчивость. Он с улыбкой посмотрел на меня. Я нахмурилась и отвернулась.
— Значит, вы меня выслеживали, оттачивая свой талант следопыта?
— И наслаждаясь свободой, — добавила я.
— А вот и неправда, Рассел.
— Холмс, вы невыносимы. Если я вас раздражаю, вам достаточно притормозить и дать мне возможность спрыгнуть.
— Ах, Рассел, Рассел…
— Черт побери, Холмс, неужели, если бы меня мучил какой-то вопрос, я не задал бы его, как только вас обнаружил?
— Да, вы уже собрались с духом, но обстановка не сложилась, момент не выпал, инерция пронесла…
— И что это за вопрос? — выпалила я, со злостью буравя глазами своего друга.
— Полагаю, вы хотите, чтобы я на вас женился.
Я чуть не свалилась на мостовую.
— Холмс! Да как вы… Да что вы себе…
Люк в крыше хэнсома приоткрылся, и промеж вожжей на нас уставились четыре глаза, освещенных слабым светом повозки и уличных фонарей. Одна пара глаз сверкает из-под котелка, другая увенчана пестрой неразберихой искусственных цветов. Рты нараспашку, как будто не в состоянии пережевать нелепый диалог двух странных существ мужского пола.
Холмс одарил пассажиров чарующей улыбкой и приподнял шляпу.
— Слушаю вас внимательно, сэр! — заверил он обладателя котелка, сползая в густой акцент кокни.
— Не могли бы вы пояснить смысл вашего высказывания, невольно подслушанного мною и моей супругой? — Голос пассажира дышал недоумением; в нем слышались нотки оскорбленной невинности.
Холмс рассмеялся.
