Воспоминания о смерти подруги так взволновали девушку, что некоторое время она не могла продолжать. Воспользовавшись паузой, я протянул Холмсу искомые номера «Дейли телеграф» и принёс миссис Харкер ещё стакан воды. После этого встал за спиной у Холмса и через его плечо пробежал глазами заметки, на которые ссылалась наша гостья. Действительно, описанные в них происшествия были довольно странными. Здесь явно чувствовалась какая-то неумолимая злая сила.
— Мы похоронили Люси и её матушку, скончавшуюся двумя днями раньше, в фамильном склепе Уэстенров на кладбище Хайгейт. А через несколько дней в окрестностях Хайгейта стали пропадать по вечерам маленькие дети. Находили их только на следующее утро. Все они как один рассказывали о «класивой леди», манившией их за собой, как в сказке, и почти у всех на шее, вот здесь, оказывались ранки, как от укуса крысы или маленькой собаки. «Вестминстер гэзетт» в специальном экстренном выпуске от 25 сентября назвала это «Хайгейтским ужасом». Неужели вы и об этом не слышали?
Холмс подал мне знак, и я снова обратился к нашим архивам. Между тем наша гостья завершила свой рассказ:
— В прошлую среду мы с Джонатаном шли по Пикадилли, и я засмотрелась на красивую барышню в дорожной шляпке, сидевшую в двуколке возле ювелирного магазина Джулиано, как вдруг Джонатан сжал мою руку и выдохнул: «Бог мой!» Проследив его полный ужаса взгляд, я увидела высокого, худого господина с крючковатым носом, чёрными усами и остроконечной бородкой, также глядевшего на ту хорошенькую барышню. У него было жестокое, чувственное лицо… и зубы… крупные и белые, казавшиеся ещё белее из-за ярко-красных губ… и они были острые, совсем как у зверя! «Знаешь, кто это? — спросил Джонатан, продолжая пристально разглядывать его. — Это он, граф Дракула! Но как он помолодел!» Когда коляска с барышней и господином, вышедшим от Джулиана со свёртком в руках, тронулась, граф последовал за ней. Боюсь даже и думать, что стало с бедной девушкой! Теперь вы понимаете, мистер Холмс?
Мой друг потянулся за трубкой и табаком, который он хранил в персидской туфле. Только раскурив трубку и разогнав узкой, бледной рукой дым перед собой, он ответил:
— Боюсь, что нет, миссис Харкер. Все мы в детстве зачитывались историями о вампирах… ведь вы к этому клоните? Но давайте будем беспристрастны. Вы рассказали нам несколько бессвязных фантастических историй. Простите, но я привык говорить со своими клиентами напрямик. Некий граф Дракула из Трансильвании, по всей видимости, благородный и всеми уважаемый джентльмен, желает приобрести имение Карфакс в Пурфлите, Эссекс. Что ж, вполне законное желание. Спустя некоторое время в Уитби терпит крушение русская шхуна «Димитрий». Кого винить? Шторм, туман? Но им не предъявишь судебный иск. Далее, смерть мисс Уэстенры… но вы сами сказали, что на шее девушки обнаружены ранки, как от укуса тропической летучей мыши. Уотсон, вы врач. Возможно такое?
— Вполне. Чарльз Уотертон в «Странствиях по Южной Америке» описывает случаи большой кровопотери от укусов летучих мышей-вампиров.
— Вот видите. Что у нас дальше? Малыши, которых заманивала «класивая леди»… Обычные детские игры! Наверняка «Вестминстер гэззет» уже поместила сообщение о поимке бешеной собаки, которая покусала этих детей. Кстати, Уотсон, вы нашли то, что искали?
— Да, вот номер «Вестминстер гэззет» от 25 сентября, а вот экстренный выпуск от того же числа.
— Замечательно! Положите их сюда, рядом с «Дейли телеграф». Я займусь ими позже. Как видите, миссис Харкер, всё довольно просто и нет нужды прибегать к фантастическим объяснениям. Поверьте мне, я уже семь лет занимаюсь частным сыском и ни разу не сталкивался ни с чем сверхъестественным.
В течение всего времени, пока мой друг произносил свою жестокую, но, видимо, необходимую речь, миссис Харкер сидела, сжимая и разжимая кулаки поверх лежавшего на коленях ридикюля, а когда он кончил, сказала со сдерживаемым волнением, но внешне спокойно:
— Я знала, мистер Холмс, что вы так скажете. Джонатан отговаривал меня, но, как видите, я не послушала его. У вас трезвый ум, во всём ищущий рациональное зерно, вам чужды фантазии. Именно это и делает вас тем, что вы есть, — Шерлоком Холмсом. И именно поэтому, несмотря ни на что, я здесь. — Она открыла ридикюль и вынула из него довольно объёмистую рукопись, изящно перевязанную розовой ленточкой. — Это дневник моего мужа, который он вёл стенографически в Трансильвании. Я переписала его на машинке. Здесь же вы найдёте записки доктора Сьюарда и мои собственные. Я также вела их стенографически, но перепечатала для доктора Сьюарда. После их прочтения вам многое станет понятней. А теперь простите, мне нужно спешить. Муж не должен знать, что я была у вас. Завтра, в это же время, если позволите, я снова загляну к вам. Если и тогда вы скажете мне, что всё это лишь старые сказки, что ж… значит, Джонатан прав и я зря потратила ваше время.
— Ну, Уотсон, — со смехом сказал мой друг, когда миссис Харкер ушла, — что вы об этом скажете? Положительно, мне понравилась наша гостья. Какой характер! Вот уж не подумаешь, что в этой милой головке намешано столько романтических ужасов!
— Так вы будете читать эту рукопись? — напрямую спросил я.
— Увольте, дружище! — засмеялся Холмс. — Вы же знаете, я не читаю беллетристики, тем более о вампирах. Мы поступим следующим образом. Вы проштудируете рукопись, и, если решите, что она стоит моего внимания, сделаете выписки. Ведь вас это не затруднит? А я тем временем займусь делом.
Он взял с каминной полки склянку с прозрачной жидкостью и сафьяновый несессер, где хранил шприц для подкожных инъекций.
Моё сердце облилось кровью.
— Холмс! — укоризненно сказал я. — Вы опять?!
— Жизнь однообразна и уныла, мой друг, — ответствовал он, наполняя шприц. — Мой мозг жаждет деятельности, он медленно умирает без интенсивной работы. Только не говорите мне, что у меня есть работа. Это, — он сделал презрительный жест в сторону рукописи, — скорее для вас, врача, чем для меня, частного сыщика.
Закатав левый рукав, он некоторое время разглядывал свою жилистую руку, выбирая свободное место, потом быстро вонзил иглу, вдавил крошечный поршенёк и с протяжным вздохом удовлетворения откинулся на спинку бархатного кресла.
— Какая это инъекция по счёту со вчерашнего вечера? — спросил я, с трудом сдерживая раздражение.
— Не волнуйтесь, Уотсон, всего лишь вторая. Вы же знаете, я никогда не выхожу за рамки благоразумия и не колюсь больше трёх раз в день.
— Опять семипроцентный кокаин?
— Он самый. Пожалуй, теперь я готов выслушивать даже истории о вампирах.
Вот так, в самом дурном расположении духа, вызванном неразумным поведением моего друга, приступил я к чтению дневника рукописи миссис Харкер. Сначала с недоверием и скепсисом, но постепенно всё более увлекаясь, погружался я в описание невероятных приключений молодого юриста, которые ему пришлось пережить в далёкой Трансильвании. Нет нужды пересказывать их здесь, поскольку в этой части дневник мистера Харкера опубликован в уже упомянутой мной книге практически без изменений. Два эпизода врезались в мою память с особой силой. Эпизод с графом Дракулой, с невероятной быстротой ползущим, подобно ящерице, из окна в окно по внешней стене своего замка. И другой эпизод с тремя кошмарными соблазнительными женщинами, двумя брюнетками и одной блондинкой, не отбрасывавшими тени, — как они спорили у постели спящего мужчины за право первой поцеловать его смертельным поцелуем вампира…
Будучи врачом, я понимал, что всё это напоминает скорее бред сумасшедшего, перенёсшего мозговую горячку. Кто в наше просвещённое время верит в вампиров! Но чем дальше продолжал я читать, тем меньшей становилась моя уверенность в истинности первого впечатления. Ведь не могли же разом сойти с ума все эти люди! Тем более, что я лично знал доктора Сьюарда, да и имена недавно скончавшегося старого лорда Годалминга и его сына Артура у всех на слуху. Не верить им — значит, не верить никому. А между тем, вся эта история была настолько невозможна, что я не знал, что и думать.
Пока я читал, на улице стемнело, как вечером, хотя, поглядев на часы, я с удивлением обнаружил, что ещё нет и двух. Плотный туман клубился за окном, оседая на стёклах крупными каплями. В гостиной сгустились сумерки, но мне не хотелось вставать и зажигать свет. Возможно, я просто боялся нарушить целостность впечатления от рукописи. Поэтому я продолжал читать, напрягая зрение, пока мог различать строчки на бумаге.
Шерлок Холмс не мешал мне, сидел неподвижно, откинувшись в кресле, закрыв глаза и положив ногу на ногу. Только один раз, когда мне показалось, что он уснул, он нарушил свою неподвижность, чтобы закурить трубку. Он нарочно выбрал трубку подлиннее, чтобы можно было держать её, не поднимая руки с колена. Время от времени, достаточно редко, — так, чтобы только не погасла трубка, — он затягивался, совершенно бесшумно, и так же бесшумно выпускал из ноздрей дым. В каких мирах витал его одурманенный наркотиком разум? Быть может, столь же фантастических, как тот, в который погрузился я. Шторы на окне были не задёрнуты — обращаю на это особое внимание читателя.
