– И следы на снегу!
– Джейн в ночной рубашке…
– Берется красная краска…
– На ладонь, а потом прижимаешь ее к голове.
– Слушайте, вот бы у нас был револьвер.
– Отец и тетушка Эм ничего не услышат, говорю вам! Их комнаты – в другом крыле дома.
– Нет, он обидится, он ужасно славный.
– Ладно, а какую взять краску? Эмалевую?
– Можно достать в деревне.
– Не в Рождество же, олух!
– Тогда акварель. Темно-красный краплак.
– Жертвой может быть Джейн.
– Ничего, не замерзнешь. Это же ненадолго.
– Нет, пусть будет Нэнси, у Нэнси такие шикарные пижамы.
– Пошли, спросим у Грейвза, где какая-нибудь краска.
Вся ватага кинулась к дому.
– Мрачные мысли, Эндикотт? – неприятно улыбнувшись, спросил Леверинг.
Роджер очнулся, вздрогнув. Он почти не слышал того, что творилось кругом.
– Я просто задумался, – тихо произнес он.
– Задумались? О чем же?
– Да о том, что вообще здесь делает мсье Пуаро.
Его слова, казалось, ошеломили Леверинга, но в этот момент прозвучал большой гонг, и все отправились к рождественскому столу. В столовой были подняты шторы, и лучи солнца лились в окна, освещая длинный стол, уставленный печеньем и прочей праздничной мишурой. Был устроен настоящий старомодный рождественский обед. За одним концом стола восседал сам сквайр, веселый и румяный, за другим, напротив него, – сестра. Мсье Пуаро по такому торжественному случаю облачился в красный жилет и всей своей пухлой фигурой да вдобавок манерой склонять голову набок удивительно напоминал снегиря.
Сквайр с привычной быстротой разделал порции, и все с аппетитом приступили к индюшке. Затем останки двух индюшек унесли, и за столом воцарилась тишина. Торжественно появился дворецкий Грейвз, высоко неся изюмовый пудинг – гигантское кулинарное сооружение, полыхающее огнями. Поднялся веселый гвалт.
– Скорее! Ой, на моем куске огонь гаснет! Живее, Грейвз, пока еще горит, а то не сбудется мое желание!
Никто в этой суматохе не обратил внимания на странное выражение лица Пуаро, когда тот обследовал порцию на своей тарелке. Никто не заметил острого взгляда, которым он окинул сидящих за столом. Слегка сдвинув озадаченно брови, он принялся есть пудинг. Все уже приступили к угощенью, и шум стих. Неожиданно сквайр издал странный возглас. Лицо его побагровело, и он схватился рукой за щеку.
– Свинство какое, Эмили! – рявкнул он. – Как ты позволила поварихе класть в пудинг стекло?
– Стекло? – в полном изумлении воскликнула мисс Эндикотт.
Сквайр извлек изо рта возмутивший его предмет.
– Я мог сломать зуб, – проворчал он. – Или проглотить, и у меня случился бы аппендицит.
Перед каждым из приборов на столе стояла маленькая чашка с водой, предназначенная для шестипенсовых монеток и прочих мелочей, которые полагалось находить в бисквите. Мистер Эндикотт опустил в нее стекляшку, ополоснул и вынул на свет.
– Господи помилуй! – воскликнул он. – Это красный камешек от украшения на печенье.
– Вы позволите? – Мсье Пуаро с ловкостью вынул находку из его пальцев и принялся внимательно осматривать. Как и сказал сквайр, это был крупный камешек рубинового цвета. Когда Пуаро вертел его, свет играл на его гранях.
– Ух ты! – крикнул Эрик. – А вдруг он настоящий?!
– Глупыш! – насмешливо проговорила Джейн. – Рубин такого размера стоил бы целые тысячи – много-много тысяч, правда, мсье Пуаро?
– Просто не верится, как чудесно теперь научились делать эти безделушки для крекеров, – пробормотала мисс Эндикотт. – Но каким образом он попал в пудинг?
Безусловно, это был самый злободневный вопрос. Были выдвинуты все возможные предположения. Один только мсье Пуаро не произнес ни слова, но рассеянно, будто бы задумавшись об ином, опустил камешек к себе в карман.
После обеда он нанес визит на кухню.
Повариха взволновалась не на шутку. До шуток ли, когда тебя расспрашивает один из гостей, к тому же иностранный господин! Однако она постаралась наилучшим образом ответить на все вопросы. Пудинги готовили три дня назад – «в день вашего приезда, сэр». Каждый заходил на кухню, чтобы принять участие в замесе и загадать желание. Такой старинный обычай – возможно, за границей так не делают? Потом пудинги вскипятили и поставили рядком в кладовую, на верхнюю полку. Пометили ли этот пудинг особо, чтобы отличить его от остальных? Нет, вряд ли. Разве что он стоял в алюминиевой посуде, а остальные – в фарфоровых формах. Был ли именно он предназначен к рождественскому столу? Интересно, что вы про это спрашиваете. Вообще-то нет. Рождественский пудинг всегда варили в большой фарфоровой форме с рельефным узором из листьев падуба. Но как раз в то утро (тут лицо поварихи приняло возмущенное выражение) Глэдис, служанка, которую послали достать посуду для окончательной варки, умудрилась уронить ее и расколоть. «И конечно, я не отправила ее на стол, зная, что в ней могут остаться осколки, а вместо этой формы взяла большую алюминиевую».
Мсье Пуаро поблагодарил ее за все разъяснения. Он вышел из кухни, тихонько улыбаясь про себя, словно был весьма удовлетворен полученными сведениями. Его пальцы поигрывали каким-то предметом в правом кармане.
На другой день рано утром он был разбужен криком Джонни:
– Мсье Пуаро! Мсье Пуаро! Проснитесь же! Произошло нечто ужасное!
Пуаро сел в постели. Он спал в ночном колпаке. Контраст между его солидной внешностью и лихо съехавшим набок колпаком, конечно, мог хоть кому показаться забавным, но на Джонни он произвел даже чрезмерное впечатление. Если бы не его слова, можно было бы подумать, что мальчик с трудом сдерживает смех. Странные звуки, подозрительно напоминающие неисправный сифон для содовой, доносились и из-за двери.
– Пожалуйста, спускайтесь скорей, – продолжал Джонни слегка заикающимся голосом. – Кого-то убили, – выговорил он, пряча глаза.
– Ага, вот это серьезно! – произнес мсье Пуаро.
Он поднялся и без излишней поспешности привел себя в порядок. Затем он последовал за Джонни вниз по лестнице. Собравшаяся молодежь толпилась у дверей, ведущих в сад. Лица у всех выражали крайнее возбуждение. При виде Пуаро Эриком овладел жестокий приступ удушья.
Джейн выступила вперед и положила руку на рукав мсье Пуаро.
– Взгляните! – сказала она, трагическим жестом указывая в распахнутую дверь.
– Mon Dieu![2] – воскликнул мсье Пуаро. – Прямо как в спектакле!
Его замечание нельзя было счесть неуместным. За ночь навалило еще больше снега, в слабых лучах раннего рассвета весь мир казался призрачным и белым. Нетронутую белизну снежного покрова нарушало лишь какое-то ярко-алое пятно посередине.
На снегу недвижно лежала Нэнси Корделл. На ней была лишь пижама из алого шелка, маленькие ноги были босы, руки широко раскинуты. Голова ее была повернута вбок, и лицо скрывала масса черных прядей волос. Из левого бока безжизненно распростертого тела торчала рукоятка кинжала, и под ней на снегу расплывалась темно-красная лужица.
Пуаро ступил в снег. Он не пошел к телу, а двинулся по дорожке. К тому месту, где свершилась трагедия, вели два ряда следов – отпечатки ног мужчины и женщины. В обратную сторону вели только мужские следы. Пуаро остановился на дорожке, задумчиво поглаживая подбородок.
Неожиданно из дома выбежал Оскар Леверинг.
– Боже милостивый! – крикнул он. – Что это?
Его возбужденный вид казался странным на фоне спокойствия остальных.
– Похоже, – глубокомысленно произнес мсье Пуаро, – на убийство.
Эрик вновь испытал жестокий приступ кашля.
– Надо же что-то делать! – воскликнул Леверинг. – Что?
– Единственное, что следует делать, – заметил Пуаро, – это известить полицию.
– О-о! – протянули все разом.
Мсье Пуаро оглядел молодежь испытующим взглядом.
– Безусловно, – подтвердил он. – Это единственное, что надлежит сделать. Кто сходит?
Возникла некоторая пауза, затем вперед выступил Джонни.
– Развлеклись, и хватит, – объявил он. – Я надеюсь, вы не очень на нас рассердитесь, мсье Пуаро. Это все шутка, понимаете, мы ее разыграли, просто чтобы заморочить вам голову. Нэнси притворяется.
Пуаро глянул на него без всякого выражения, и лишь в глазах его на мгновение сверкнул огонек.
– Значит, вы надо мной потешаетесь? – безмятежно осведомился он.
– Ну да, я же говорю, мне в самом деле ужасно жаль. Нам не следовало так делать. Я прошу прощения, правда.
– Тебе нет нужды извиняться, – произнес Пуаро каким-то странно-значительным тоном.
Джонни повернулся.
– Слышишь, Нэнси, вставай! – крикнул он. – Не собираешься же ты лежать тут весь день?
Но фигурка на снегу не шевельнулась.
– Вставай же! – снова крикнул Джонни.
