Человек с моноклем слабо улыбнулся и окинул взглядом зал небольшого ресторанчика в Сохо. За столиком справа толстяк развлекал двух девушек-хористок; рядом с ним двое пожилых завсегдатаев демонстрировали близкое знакомство с меню «Доброго буржуа», поглощая рубцы по-кански, которые так восхитительно тут готовят, и запивая их шабли-мутонн 1916 года; на другом конце обеденного зала какой-то провинциал и его жена затеяли неприличный скандал с метрдотелем из-за того, что им отказывались подать жареное мясо, к которому они хотели заказать лимонад — для дамы и виски с содовой — для джентльмена; за соседним же столиком статный седовласый землевладелец, утомленный выбором салатов для семейного обеда, рассуждал о правильном соотношении различных пряностей и чеснока.
Старший официант принес блюдо с речной форелью, переложил рыбу на тарелки человека с моноклем и его спутника и удалился, оставив их в уединении, которого неискушенные люди всегда ищут в модных заведениях и никогда не находят здесь.
— Я чувствую себя, — сказал человек с моноклем, — в точности как принц Флоризель из Богемии. Уверен, сэр, что за вашими словами кроется интереснейшая история, и я буду весьма обязан вам, если вы расскажете ее нам. Насколько я могу судить, вы уже закончили ваш ужин, и поэтому, быть может, не станете возражать против того, чтобы пересесть за наш стол и развлечь нас этой историей, пока мы будем есть. Простите мне эту стивенсоновскую манеру — моя заинтересованность происходит совсем из другого источника.
— Да ладно вам, Питер, — улыбнулся его визави. — Мой друг — человек гораздо более рациональный, чем можно судить по его изысканной речи, — добавил он, оборачиваясь к незнакомцу, — и если вы хотите рассказать нам, что лежит у вас на сердце, то можете быть совершенно уверены, что дальше нас эта информация не пойдет.
На лице молодого врача, человека с тонкими чертами лица, появилась улыбка — слегка зловещая.
— Я с удовольствием расскажу вам эту историю, если она не утомит вас. Просто случай из моей практики, не более того.
— Замечательно! — торжествующе воскликнул человек по имени Питер. — Начинайте же! Выпейте чего-нибудь. Горе тому, кто не позволяет себе маленьких слабостей. И, прошу вас, с самого начала. Ум у меня самый тривиальный. Я обожаю мелочи. Детали приводят меня в восторг. Я хочу знать подробности, пусть даже незначительные. Не откажусь ни от одной.
— Что ж, — произнес врач, — если рассказывать с самого начала, то я — врач, и сферой моих научных интересов является такое заболевание, как рак. Как и многие мои коллеги, я хотел заняться этой темой, однако, когда я сдал экзамены, у меня еще не было достаточных средств, чтобы посвятить себя исследовательской работе. Мне пришлось подыскать практику в провинции, но я поддерживал связи с некоторыми медицинскими светилами и надеялся все же вернуться к научной деятельности. Признаюсь, я надеялся получить наследство от своего дядюшки — но пока же решил, что будет полезно приобрести опыт практикующего врача. Расширить кругозор и все такое…
Поэтому, когда я приобрел небольшую практику в — не буду упоминать название, скажем, в городке N, в графстве Хемпшир, населением около пяти тысяч человек, — я узнал, что среди моих пациентов есть одна больная раком. Пожилая дама…
— Как давно это было? — перебил его Питер.
— Три года назад. Правда, я мало чем мог помочь пациентке. Старушке было семьдесят два, и она уже перенесла одну операцию. Хотя, надо сказать, она не сдавалась на милость смертельной болезни, сражалась с ней изо всех сил, да и организм у нее был крепкий. Интеллектом больная не обладала, однако в некоторых вопросах была довольно хорошо осведомлена, упряма и положительно не собиралась умирать.
Жила она со своей племянницей, молоденькой женщиной лет двадцати пяти или около того. Раньше с ней жила компаньонка, пожилая дама была ее преданной подругой еще со школьной скамьи. Когда эта компаньонка скончалась, девушка, единственная родственница, оставила должность медсестры в Королевском госпитале, чтобы присматривать за своей тетушкой. Они обосновались в N примерно за год до того, как я начал там практику. Надеюсь, я пока ясно излагаю?
— Абсолютно. А другая сиделка у нее была?
— Появилась, но не сразу. Поначалу моя пациентка вполне справлялась с повседневными делами: навещала знакомых, делала легкую работу по дому, ухаживала в садике за цветами, вязала, читала, ездила на прогулки — в общем, занималась обычными делами, которыми пожилые дамы заполняют свой досуг. Конечно, временами у нее случались боли, однако квалификации племянницы-медсестры вполне хватало для того, чтобы сделать все необходимое.
— А что собой представляла эта племянница?
— О, очаровательная, образованная, способная девушка, умница, в отличие от своей тетки. Уверенная в себе, хладнокровная и все такое. Современная, одним словом. На такую помощницу всегда можно положиться. Но вот спустя некоторое время опухоль снова стала расти, как это бывает, если ее не обнаружить в самом начале процесса, и больной потребовалась новая операция. К тому времени я жил в N уже около восьми месяцев. Я отвез ее в Лондон, к своему старому профессору сэру Уорбертону Джайлзу, и он сделал ей операцию, которая с технической стороны, прошла успешно. Однако профессор предупредил меня, что опухоль уже захватила один из жизненно важных органов и кончина моей пациентки — только вопрос времени. Сейчас не имеет смысла вдаваться в детали.
Было сделано все, что положено. Я хотел оставить пожилую леди в городе под наблюдением сэра Уорбертона, однако она категорически воспротивилась этому. Она привыкла к сельской жизни и не могла жить нигде, кроме как в своем доме. Мы вернулись в N, и я периодически возил ее на процедуры в близлежащий город, где был превосходный госпиталь. Старушка на удивление быстро оправилась после операции и вполне могла уволить сиделку и продолжать жить, как и раньше, под присмотром племянницы.
— Одну минутку, доктор, — перебил человек по имени Чарльз, — вы сказали, что возили ее в Лондон к сэру Уорбертону Джайлзу и так далее. Полагаю, она была весьма обеспеченной особой?
— О да, довольно богатая дама.
— А вы случайно не знаете, оставила ли она завещание?
— Нет. Кажется, я упомянул ее крайнее отвращение к самой идее смерти. Она всегда отказывалась составлять какое-либо завещание, потому что мысли о нем нагоняли на нее тоску. Как-то раз я попытался заговорить с ней на эту тему — самым невинным образом, это было вскоре после операции, — однако она пришла в такое возбуждение, что было весьма нежелательно для ее состояния. Кроме того, она заявила, и это было вполне справедливо, что в завещании нет нужды. «Ты, моя дорогая, — сказала она племяннице, — моя единственная наследница, и все, чем я владею, однажды перейдет к тебе. Я знаю, что ты не забудешь о моих слугах и моих маленьких благотворительных пожертвованиях». Поэтому я, безусловно, не стал настаивать. — Врач замялся и потер рукой лоб. — Хотя, подождите… припоминаю, кстати — хотя это случилось гораздо позже и не имеет прямого отношения к моей истории…
— Пожалуйста, — попросил Питер, — все детали!
— Что ж, в один из дней я пришел к моей пациентке и нашел ее отнюдь не в том состоянии, в котором ожидал увидеть, а именно — в крайней ажитации. Племянница сказала, что причиной тому был визит ее нотариуса — их семейного, из ее родного города, а не из N.
Он настоял на том, чтобы побеседовать с пожилой леди наедине. После этой беседы тетушка ужасно взволновалась, разгневалась, стала обвинять всех в том, что они строят заговор, пытаясь раньше срока свести ее в могилу. Нотариус перед своим уходом ничего толком не объяснил племяннице, однако постарался внушить ей, что, как только ее тетка изъявит желание повидаться с ним, она должна послать за ним в любое время дня или ночи и он немедленно прибудет.
— И что же? За ним посылали?
— Нет. Моя пациентка была глубоко оскорблена его словами и потребовала привести нашего местного нотариуса, которому и передала какие-то бумаги. Это последнее, что она успела сделать. Вскоре после этого потребовалась третья операция, после которой ее состояние стало ухудшаться. Ум ее слабел, постепенно она переставала воспринимать более или менее сложные вещи, да и боли усилились и не давали ей возможности заниматься своими делами. На имя племянницы была выписана доверенность, и она полностью контролировала финансы своей тетки.
— Когда это случилось?
— В апреле 1925 года. Должен заметить, что, хотя моя пациентка и стала слегка слабоумной, — в конце концов, лет ей было немало, — тело ее по-прежнему сопротивлялось болезни. Я решил испробовать новый метод лечения, и результаты оказались интересными. Тем большим было мое удивление, когда случилась одна странная вещь.
