— Что же делать? — повторил доктор Люц.
— Прежде всего, — сказал Пуаро, — нужно найти администратора. Он не преступник. Он просто жаден на деньги. Он — трус и сделает все, о чем мы его попросим. У наших друзей, Джаскеса и его жены, я думаю, найдется крепкая веревка, чтобы связать этих трех прохвостов, а пистолет Шварца поможет нам умерить их прыть, пока не подоспеет помощь.
— А я? — спросил доктор Люц. — Что буду делать я?
— А вы, доктор Люц, — мрачно и твердо сказал Пуаро, — сделаете все возможное и невозможное, чтобы ваш пациент был здоров. И будем ждать, так как больше нам ничего не остается.
Через три дня рано утром перед гостиницей появилась группа людей.
Пуаро сам открыл им дверь.
— Добро пожаловать, господа, — радушно приветствовал он их.
Комиссар полиции Лементейл заключил Пуаро в объятия.
— Как я рад нашей встрече, господин Пуаро, — восторженно начал комиссар. — Вы здесь такое пережили, а мы внизу очень волновались, не зная, что у вас происходит, но надеялись на лучшее. Никакой связи, никакого сообщения. Но в отношении гелиографа[16] вы сообразили хорошо, просто гениально. Вы просто молодец, господин Пуаро!
— Что вы, мосье комиссар, — засмущался Пуаро. — Я здесь ни при чем. Просто когда человек не может ничего придумать сам, он обращается за помощью к природе. А солнце здесь, на горе, светит целый день.
Все вошли в гостиницу.
— Вы не ожидали нас? — спросил комиссар.
— Так скоро — нет. Мы не ожидали, что фуникулер восстановят так быстро.
— Поимка Марраскауда, — сказал комиссар Лементейл, — наша большая удача. А вы уверены, что это действительно Марраскауд?
— Уверен, — твердо сказал Пуаро. — Пойдемте.
Они пошли наверх. Когда они начали подниматься по лестнице, дверь одной из комнат открылась, и из нее вышел Шварц. Увидев группу людей, он застыл на месте.
— Кто это? — спросил он. — Я услыхал голоса и вышел посмотреть.
— Помощь пришла. Пойдемте с нами, господин Шварц. Настал великий момент, — сказал Пуаро и начал подниматься по ступенькам.
— А куда мы идем? — с любопытством спросил Шварц. — Навестить Дроуэта? Между прочим, как он себя чувствует?
— По сообщению доктора Люца, — весело сказал Пуаро, — его больной быстро поправляется.
Подойдя к комнате, Пуаро настежь распахнул дверь. Все вошли.
— Вот ваш «дикий кабан», господин комиссар! — торжественно сказал Пуаро. — «Дикий кабан» по имени Марраскауд. Берите его живым и постарайтесь сделать так, чтобы он не избежал гильотины.
Услыхав это, человек на кровати, голова которого была вся обмотана бинтами, хотел вскочить, но — поздно: его уже держали за руки пришедшие с комиссаром люди в штатском.
— Но это же официант Густав, полицейский-детектив Дроуэт! — воскликнул пораженный Шварц.
— Вы правы, господин Шварц, — сказал Пуаро. — Эго — Густав, но не Дроуэт. Дроуэт был первым официантом, которого звали Робертом. Марраскауд схватил его, связал и держал в нежилой комнате гостиницы, а потом зверски убил в тот вечер, когда на меня напали бандиты и когда вы меня спасли.
После завтрака Пуаро рассказывал ошеломленному американцу.
— В любой профессии, дорогой Шварц, — начал Пуаро, — есть тонкости, которые знакомы специали-стам только данной профессии… Вы конечно же знаете, что Густав не был профессиональным официантом, он этого не скрывал и сам в этом признался. По он не был и настоящим полицейским, хотя и пытался мне это внушить, — это я понял сразу же, так как всю свою жизнь работал в контакте с полицией. Для любителей он мог сойти за полицейского, но для человека, который сам почти полицейский, — никогда.
— Поэтому, — продолжал Пуаро, — я сразу же заподозрил неладное. В тот вечер, когда мы приехали, я был начеку и не стал пить кофе за ужином, я его просто вылил в раковину. Поздно ночью ко мне в комнату кто-то вошел, вошел спокойно, не боясь, что его услышат, уверенный, что человек, комнату которого он обыскивает, спит непробудным сном, так как выпил кофе, в который он предварительно подсыпал снотворное. Он проверил все мои вещи и нашел письмо там, куда я его специально для него положил, — в бумажнике. И утром, как ни в чем не бывало, Густав принес мне кофе в постель. Он обратился ко мне по имени и уверенно играл выбранную роль. Но он обеспокоен тем, что полиция знает, где он, а это для него — провал. Это нарушает все его планы, так как он попал в ловушку.
— Но зачем, черт побери, он сюда забрался? — спросил Шварц. — Это же глупо!
— Это не так глупо, как вы думаете, господин Шварц, — улыбнулся Пуаро. — Ему во что бы то ни стало нужно было найти уединенное место, хотя бы у черта на рогах, где бы он мог спокойно, без помехи встретиться с нужным ему человеком.
— С каким еще человеком? — удивился Шварц.
— С доктором Люцем, — ответил Пуаро.
— С доктором Люцем? — не поверил молодой человек. — Он что, тоже бандит?
— Нет-нет… — успокоил его Пуаро. — Он действительно настоящий доктор, даже с мировым именем, но не невропатолог и не психолог, а хирург, специалист по пластическим операциям. За очень большие деньги он согласился приехать сюда и сделать Марраскауду пластическую операцию лица. Он подозревал, что этот человек — преступник, но деньги соблазнили его. Он не посмел принять этого человека у себя в клинике, а приехал сюда, в это уединенное место, где нет людей. Администратору была предложена взятка, тот согласился, и все было бы хорошо, если бы не предательство одного из людей Марраскауда.
Шварц слушал Пуаро затаив дыхание.
— Марраскауд прибывает в Рочерс-Нейджес первым, — продолжал Пуаро, — и, не найдя своих телохранителей, решает действовать сам. Полицейского, который работает официантом, он хватает, связывает и запирает в нежилом крыле гостиницы, а сам занимает его место. Бандиты ломают фуникулер, потому что теперь им во что бы то ни стало нужно выиграть время.
Пуаро замолчал, лицо его нахмурилось.
— Вечером следующего дня Дроуэта зверски убивают, а на его труп кладется записка, подтверждающая, что убитый — Марраскауд. Бандиты надеялись, что к тому времени, когда фуникулер будет восстановлен, им удастся похоронить Дроуэта, выдав его за Марраскауда. Доктор Люц тут же делает пластическую операцию. Теперь на их пути остается только один человек — Эркюль Пуаро. Бандиты врываются в мою комнату, чтобы убить меня. Но благодаря вашей помощи, мой друг, — он поклонился Шварцу, — я остался жив.
— Вы — Эркюль Пуаро? — ахнул Шварц. — Знаменитый сыщик?
— Если вы ничего не имеете против, мой друг! — улыбнулся Пуаро.
— И вы с самого начала знали, — спросил Шварц, — что убитый человек был не Марраскауд?
— Конечно, — сказал Пуаро.
— Но почему вы не сказали сразу? — удивился Шварц.
Лицо Пуаро посуровело.
— Я хотел передать полиции живого Марраскауда, — сказал Пуаро и процитировал:
«Долго преследовал кабана Геракл и наконец загнал его в глубокий снег на вершине горы. Кабан увяз в снегу, а Геракл, бросившись на него, связал его и отнес живым в Микены».
— И завершился четвертый подвиг Геракла поимкой живого эриманфского кабана! — закончил Пуаро свой рассказ.
— Ситуация, господин Пуаро, очень щекотливая… — начал сэр Джордж, министр внутренних дел Великобритании.
На лице Пуаро промелькнула легкая улыбка. Он хотел сказать: «Все так считают», но передумал. Вместо этого он изобразил крайнюю степень внимания.
Сэр Джордж Конвей продолжал говорить. Фразы из его уст сыпались как из рога изобилия. Он упомянул о сложном положении, в котором находилось правительство, об интересах общественности, о солидарности всех членов партии перед лицом опасности, о необходимости выступить единым фронтом, о влиянии прессы и о благосостоянии народа.
Говорил он много, но по делу, в сущности, ничего. Пуаро чувствовал, что его так и тянет зевнуть во весь рот. Подобное чувство у него возникало не раз, когда ему приходилось читать протоколы парламентских дебатов. Но тогда он мог зевать сколько угодно.
И он заставлял себя слушать собеседника. В то же время он испытывал сочувствие к своему собеседнику, который хотел ему что-то рассказать, но в какой-то момент потерял нить повествования. Слова для Джорджа Конвея стали средством сокрытия фактов, а не обнаружения их. В этом он был большим специалистом: говорить так, чтобы его речь ласкала ухо слушателя, но при этом не раскрывала никаких мыслей.
Слова лились и лились из уст сэра Джорджа. Он, бедный, уже весь покраснел от натуги, но остановиться не мог. Он бросил отчаянный взгляд на высокого человека, пришедшего с ним и до сих пор молчаливо сидевшего у стола.
