Подобный метод позволял осуществить проверку, не нарушая врачебной тайны.
Однако после этого экспедиция вновь села на мель.
Как поступить с теми, кто попадал под подозрение? Анонимность могла быть сохранена только до момента отбора, а потом имена придется открыть.
На этом рифе все расследование едва не пошло ко дну.
Кроме того, с этими подозреваемыми по причинам медицинского характера нельзя было обращаться так, как с теми, кто ежедневно попадает в полицейские сети, даже если проблема конфиденциальности будет решена. Инспектор Квин координировал действия более чем тридцати детективов, получивших указание не останавливаться ни перед чем. С начала июня в полицию доставляли не только наркоманов, алкоголиков, насильников и преступных психопатов, но также всевозможных бродяг и подозрительных личностей — эта категория угрожающе разрослась за последние три месяца. В атмосфере все большей напряженности гражданские права имели тенденцию съеживаться, а права властей — расширяться. Протесты сыпались отовсюду. Суды были засыпаны исками. Граждане жаловались, политики негодовали, судьи метали громы и молнии. Тем не менее нужно было продолжать расследование. Коллеги доктора Казалиса не хотели подвергать своих пациентов обычным полицейским процедурам, особенно в столь нервозной обстановке. Для многих их подопечных даже простой допрос представлял опасность. Месяцы и годы лечения могли пойти насмарку после часа грубого обращения с ними в полицейском участке, ведь детективы заботились только о том, чтобы найти связь между подозреваемым и Котом.
Были и другие трудности. Значительную часть пациентов составляли люди, пользующиеся широкой известностью или происходившие из уважаемых семейств. Здесь были широко представлены искусство, наука, театр, бизнес, финансы, даже политика. Демократия или нет, говорили психиатры, но таких людей нельзя тащить в полицию, словно бродяг из парка. Как их допрашивать? Насколько далеко можно заходить? Каких вопросов следует избегать, и кто должен это решать? Наконец, кто именно будет вести допрос, когда и где?
Все выглядело абсолютно безнадежно.
Свыше половины недели ушло на составление плана, удовлетворяющего большинство. Решение обрело конкретную форму, когда стало ясно, что ни один modus operandi[60] не является осуществимым. Каждый пациент нуждался в индивидуальном подходе.
Список ключевых вопросов был тщательно составлен доктором Казалисом и его советом в сотрудничестве с инспектором Квином таким образом, чтобы скрыть их причину и цель. Каждый врач, участвующий в расследовании, получил копию перечня и должен был задать в своем кабинете эти вопросы больным, которых он считал подозрительными, но, по медицинским соображениям, опасался передавать для допроса посторонним, а потом представить совету отчет об этих беседах. Пациенты, которые, по мнению их врачей, могли быть допрошены другими людьми, должны были переговорить с членами совета в одном из его офисов. Полиция могла вступить в контакт с кем-либо из пациентов только на окончательной стадии медицинского расследования, если обнаруженные факты будут достаточно серьезны. Но даже тогда прокуратура была обязана в первую очередь обеспечивать защиту пациента, а не погоню за компрометирующими его сведениями. По возможности расследование предлагалось проводить без личных контактов с подозреваемым.
Для полиции этот план выглядел неуклюжим и раздражающим, но, как указал комиссару и инспектору Квину уже порядком уставший доктор Казалис, альтернативой мог быть только отказ от расследования. Инспектор воздел руки к небу, а его шеф вежливо заметил, что рассчитывал на более обнадеживающие перспективы.
Так же реагировал и мэр. Однако во время встречи в здании муниципалитета доктор Казалис оставался непреклонным: никаких интервью прессе его, Казалиса, или кого-либо, связанного с психиатрической фазой следствия.
— Я дал по этому поводу профессиональное слово, мистер мэр. Если имя хотя бы одного пациента попадет в газеты, отвечать за все придется мне.
— Конечно, доктор Казалис, — поспешно отозвался мэр. — Приступайте, и желаю вам удачи.
Однако, когда психиатр удалился, мэр с горечью заметил своему личному секретарю:
— Все это — дело рук чертова Эллери Квина. Кстати, Берди, где проводит время этот парень?
Специальный назначенный мэром следователь проводил время большей частью на улицах. Сотрудники Главного полицейского управления видели его в самые необычные часы бродящим по тротуару напротив дома на Восточной Девятнадцатой улице, где встретил свой конец Арчибалд Дадли Абернети, стоящим в коридоре у квартиры Абернети, которую теперь занимали один из гватемальских членов секретариата ООН и его жена, или слоняющимся по Грамерси-парку или Юнион-сквер, молча поглощающим пиццу в итальянском ресторане на Западной Сорок четвертой улице, над которым Вайолет Смит флиртовала со смертью, или склонившимся на балюстраду в коридоре верхнего этажа, слушая неуверенные звуки рояля за дверью квартиры, к которой была прибита табличка: «Не беспокоить!!! Композитор работает!!!»; разглядывающим что-то в подъезде дома в Челси, где было обнаружено тело Райана О'Райли; сидящим на последней скамейке платформы станции метро «Шеридан-сквер», где появлялся призрак Моники Маккелл; крадущимся под сохнущим бельем в заднем дворе на Восточной Сто второй улице, ни разу не попадаясь на глаза эмансипированной кузине Симоны Филлипс; стоящим перед крыльцом с медными перилами дома на Западной Сто двадцать восьмой улице в окружении темнокожих ребятишек, шагающим по Ленокс-авеню среди таких же темнокожих взрослых в сторону входа в Центральный парк со Сто десятой улицы или сидящим на скамейке в парке возле валуна, где встретила свою гибель Битрис Уилликинс; устало тащившимся по Восточной Восемьдесят четвертой улице от Пятой авеню к Мэдисон-авеню мимо снабженного навесом подъезда «Парк-Лестера», поднимаясь на лифте соседнего дома в пентхаус, чьи обитатели уехали на лето, и глядя через перила на террасу, за которой Ленор Ричардсон сжимала в руке книгу в судорогах удушья.
Эллери почти ни с кем не разговаривал во время этих экскурсий. Они происходили и днем и ночью, словно ему хотелось видеть места преступлений при любом освещении.
Однажды Эллери задержал незнакомый детектив, и он провел несколько часов в участке в качестве подозреваемого, покуда инспектор Квин не опознал его.
Если бы специального следователя спросили, что он ищет, то ему было бы нелегко дать вразумительный ответ. Как можно материализовать, а тем более увидеть ужас? Его ноги беззвучно ступают по тротуарам, оставляя только молекулы. Можно лишь идти по его невидимому следу, с надеждой принюхиваясь к запахам...
И всю эту неделю восьмой хвост Кота в виде уже знакомого вопросительного знака приковывал к себе взгляды всего Нью-Йорка...
* * *
Эллери шел по Парк-авеню. Был субботний вечер, и он словно плыл в пустоте.
Ночная жизнь города осталась позади. В районе семидесятых улиц компанию ему составляли только изредка попадавшиеся швейцары с золотыми галунами.
На Семьдесят восьмой улице Эллери остановился перед домом с ярко-голубым навесом, где на первом этаже жили Казалисы. Здесь же был и кабинет доктора с отдельным выходом на улицу. В квартире горел свет, но портьеры были задернуты. Эллери интересовало, не работают ли за ними доктор Казалис и его коллеги-психиатры. Он был уверен, что им никогда не найти Кота в их колдовских записях, хотя еще не знал, что внушает ему эту уверенность.
Эллери двинулся дальше и вскоре свернул на Восемьдесят четвертую улицу, однако миновал «Парк-Лестер» не замедляя шаг.
Он остановился на углу Восемьдесят четвертой улицы и Пятой авеню. Было тепло и еще не так поздно, но Пятая авеню казалась пугающе пустой. Где же любители прогулок в субботние вечера? Даже автомобилей было меньше обычного, а в автобусах сидели редкие пассажиры.
Напротив находился музей «Метрополитен». Перейдя улицу на зеленый свет, Эллери направился вдоль здания музея, за которым темнел безмолвный Центральный парк.
Люди стараются держаться в хорошо освещенных районах, подумал он. «О ночь, дитя тревоги, образ ада...»[61] Теперь темнота стала враждебной — особенно в этой части джунглей, где зверь растерзал уже две свои жертвы...
Эллери почти вскрикнул, когда кто-то притронулся к его руке.
— Сержант!
— Я следовал за вами два квартала, прежде чем узнал нас, — сказал сержант Вели.
— У вас ночное дежурство?
— Нет.
— Тогда что вы здесь делаете?
— Просто хожу, — беспечно произнес гигант. — В эти дни я веду холостяцкую жизнь.
— А где же ваша семья, Вели?
— Отправил жену и дочку на месяц к теще.
