Поужинав, я удалился в свой кабинет, закурил трубку и методично начал перелистывать книги, которые поклялся не открывать. На этот раз я не сопротивлялся, не возмущался и приготовился к самым невероятным открытиям. Не стал ли я свидетелем того же, что видели путешественники? Когда они описывали спящего человека, дух которого бродит где-то далеко, они повторяли почти слово в слово то, что говорила Ронга. Спрашивается, почему бы мне им не верить (ведь они изучили все эти религиозные обряды), когда они рассказывают, например, как посвященный может на расстоянии использовать ядовитые свойства определенных трав и лекарств? Кто я такой — невежда, нашпигованный рационалистическими предрассудками, — по сравнению с этими этнологами, врачами, профессорами? Впрочем, и они считали невероятным очевидное, как и я, вначале отвергали факты. Но какой смысл отвергать то, что подтверждено на практике! Воздействие на расстоянии в некоторых случаях возможно! Оно облекается в различные формы. Когда не происходит материализации, субъект действия может быть и невидимым. Свидетели приводили множество примеров. Я же мог привести пример с колодцем. В других случаях субъект обретает материальную форму, например случай с поднятым люком. Но чаще результат такого воздействия чуть заметен, едва различим. Избранная жертва необъяснимым образом погибает, и спасти ее нельзя, если только не лишить источник зла его чар. Мне вспомнился в связи с этим афоризм Суто, который гласит: «Кожу мертвеца пригвождают к коже душегуба». Рассказчик объяснил, что колдуна-убийцу следует найти и наказать — «сняв с него кожу, пригвоздить ее к коже загубленного колдовством». На самом деле все это меня мало продвигало вперед и только подтверждало мои страхи. К счастью, Мириам не располагала теми травами и растениями, которым авторы приписывали зловещие свойства. Но она могла их достать через Виаля! Я чуть было не написал доктору письмо. Временами я испытывал искушение довериться ему! Разве он не говорил мне: «Я провожу эксперимент»? Этот несколько загадочный человек понял бы мои страхи. Но как объяснить, что я стал любовником Мириам? Я видел его насмешливую улыбку. Нет, Виаль мне не поможет… Было уже поздно, голова отяжелела. Строчки плясали перед глазами. Я спустился в сад. Стояла глубокая ночь. Было тепло. Капля дождя упала на щеку, потом на нос. Может, на углу гаража, у колодца мне встретится ирреальная оболочка Мириам? Я обошел вокруг дома. Напрасно я убеждал себя: «Прогуливаюсь себе, и все; нужно развеяться, избавиться от токсинов». Я знал, что просто-напросто делаю обход! Отныне Элиан и я, мы — в осаде. Я решил выпускать Тома на ночь на улицу. Однажды он уже залаял на голубой плащ. Значит, залает вновь — и я его услышу и буду предупрежден. Эта мысль была мне неприятна. Я вернулся в дом и проверил все замки на дверях. Смешно, но, не приняв этих мер предосторожности, я не смог бы заснуть.
Тем не менее сон не шел. Что она там замышляла? Не вернись я на остров — не начнет ли она мстить завтра, послезавтра? Не будет ли лучшей тактикой жить с ней в мире, хотя бы для видимости? Я слишком устал, чтобы принимать решения. Будильника я не услышал, меня разбудила Элиан. Тревоги не покинули меня, продолжая терзать и ночью.
— Ты неважно выглядишь, — сказала Элиан.
— Пройдет!
Не пройдет! Как поладить с Мириам, не соглашаясь усыпить Ньете? А если соглашусь, не слишком ли далеко зайду в трусости и отступничестве? Эти мысли не отпускали меня все утро. Я не мучился, как прежде, от отсутствия Мириам. Скорее наоборот, меня прошибал холодный пот при мысли, что придется ей повиноваться и, вопреки воле, ездить на остров. Два дня я держался. Клянусь вам: два дня — это много. Жизнь гепарда в обмен на мир! Животных я убивал десятками. Излишней чувствительностью не страдаю, и потом, все животные похожи друг на друга. Один пес умирает, другой приходит на смену. Это как бы тот же самый пес. По крайней мере, я себе так повторяю, когда вынужден сделать укол неизлечимому пациенту. И в этом случае смерть — гуманный акт. Но Ньете! Для меня это что-то особое. К ней я испытывал нечто сродни страсти, которая влекла меня к Мириам. К тому же Ньете символизировала мой прежний восторг, буйное счастье. Я отказывался от любви, но я еще не мог отказаться от поэзии любви, от ее первобытного блеска и великолепия. Я останавливал взгляд на Элиан, сидевшей передо мной за столом, смотрел на ее честное, доверчивое лицо, и мне сдавливало грудь от горя, будто ее гложет неизлечимая болезнь. Лгать, чтобы скрыть любовную связь, — не сложно. Но лгать, когда на карту поставлена жизнь? Тем хуже для Ньете! Значит, с каждой минутой зверь все ближе к смерти, и я ощущал флюиды, исходящие от нас; они парили от одного к другому, от Мириам к Элиан, от Элиан ко мне, от меня к Ньете, от Ньете к Мириам… Эти живые токи проносились в нас самих, как кровь, то красная, то черная, неся одни — гнев, другие — ненависть. Я положил в сумку наркотик и яд. Я усыплю Ньете, когда она придет ласкаться… Потом? Что будет потом, для меня уже неважно!
Я отправился утром в час отлива. Шел проливной дождь. Гуа выглядел зловеще под кнутом хлеставшего ливня. Я с трудом ориентировался по мачтам; грохот волн справа и слева заглушал шум двигателя. Было впечатление, что я отправился в далекое, очень далекое путешествие по призрачной стране, и мне удивительно хорошо. Я был почти разочарован, увидев берег, дорогу и дома. Но меня ждал еще один сюрприз — Мириам была само очарование. Я явился растерянным, побежденным; она, казалось, забыла, зачем я приезжал. Ни слова о Ньете. Ни малейшего намека на нашу ссору. Несмотря на утренний час, она была причесана, одета. Сидя в гостиной в кресле, положив одну ногу на стул, она рисовала реку, которая течет в ее стране.
— Ты неважно выглядишь, — сказала она, точно как Элиан. И интонация была почти такой же.
Эти совпадения были частыми и вызывали во мне замешательство. Я как бы проживал две не совпадающие во времени жизни. Одна была пародией на другую.
— У меня много работы! И это я уже говорил двадцать раз.
— Иди отдохни, присядь сюда, рядом со мной. Она наклонила стул и свалила на пол все, что на нем лежало. Догадывалась ли она о моем смущении? Забавлялась ли им? Думаю, ей скорее хотелось казаться нежной, как иногда хотелось прежде кофе или шампанского. И это ей удавалось как нельзя лучше. Пишу без всякой злобы! Просто хочу подчеркнуть происшедшую во мне перемену. Я наблюдал за ней так, как наблюдал за гепардом при первой встрече. Я прислушивался к ее голосу, следил за жестами, стремясь увидеть подлинную Мириам. Она рассказывала о своих делах. В мае она поедет в Париж на предварительный просмотр картин для будущей выставки. Она выглядела счастливой, уверенной в себе, в своем таланте, успехе и очень мило делилась со мной своими надеждами. Никакой фальши, двуличия, очень искренне. А ведь мы расстались в ссоре, и Ньете по-прежнему ждала в прачечной!
— Ты знаешь, что тебе следовало бы сделать? — сказала Мириам. — Покатать меня на машине. Вот уже неделя, как я торчу дома.
— Идет дождь.
— Тем лучше. Нас никто не увидит. Ты не будешь скомпрометирован.
С большущим удовольствием я повиновался. Мириам молчаливо предлагала мне перемирие, я не собирался возобновлять ссору, отказываясь выполнять ее просьбу. Поэтому я подогнал машину к крыльцу. Ронга вышла из дому, чтобы помочь открыть мне ворота, благодаря чему мы обменялись парой слов в саду, и я узнал, что Мириам позволила Ронге ухаживать за Ньете. Она вела себя так, как будто Ньете не существовало.
— Она была печальной и озабоченной на вид?
— Нет, — ответила Ронга.
— Впадала ли она вновь в тот странный сон?.. Помните?
— Нет. Напротив, она проявляла большую активность: писала письма… рисовала…
— Думаете, она забудет… о Ньете?
— Было бы удивительно… — ответила Ронга.
Я вернулся в гостиную. Мириам обхватила меня за шею одной рукой. Я поддержал ее за талию, и, подпрыгивая, она доковыляла до машины.
— Отвези меня в Лербодьер, — предложила она. — Хочется купить лангуста. Мне кажется, если я съем лангуста, сразу дела мои пойдут на поправку.
Порывами дул северо-западный ветер. Дорога стелилась ему навстречу, и нас раскачивало, как на корабле. Мириам смеялась. Она словно помолодела. А я, забыв про тревоги, жал на газ, во-первых, из-за Гуа — у меня было не больше часа в запасе, — ну и чтобы просто развеяться. Первый раз в моей холостяцкой машине рядом со мной сидела Мириам, и я, несмотря на все, что о ней узнал, отдался этому постыдному счастью. «Дворники» приоткрывали завесу дождя, искажавшую все предметы; запотевшие стекла прятали нас от редких прохожих. Я мог время от времени пожать ей запястье, в ответ она положила свою руку на мою. Переживания школьника! И все же ничего лучшего в любви нет… Набережные Лербодьер были пустынны. Мачты кораблей разом кренились то в одну сторону, то в другую. Пена от взорвавшейся волны веером расходилась по краю мола; чайки, слетевшись в бухту, плавали степенно, как утки. Я остановил машину перед лавкой торговца рыбой.
