— Но почему?! — дико закричал Чарлз. — Почему?!
Мистер Хопкинс сухо кашлянул.
— Не было ли у вас.., э.., споров с вашей тетей, мистер Риджвей? — пробормотал он. Чарлз был потрясен.
— Ну конечно же нет, — мягко сказал он. — У нас до самого конца были добрейшие, нежнейшие отношения.
— А! — не глядя на него, произнес мистер Хопкинс. Чарлз понял, что адвокат ему не верит. Этого он никак не ожидал. Кто знает, какие слухи дошли до этой сушеной воблы? Он, должно быть, наслышан о его делишках. Небось считает, что эти же слухи дошли и до миссис Хартер и что она рассорилась с племянником.
Но ведь это было не так! Чарлз почувствовал горькую досаду. Когда он лгал, ему все верили. А теперь, когда говорит правду… Что за нелепость?!
Конечно же, его тетя не сжигала завещания. Конечно…
И вдруг перед его глазами возникла картина: старая леди, левая рука прижата к груди.., что-то выскользнуло из другой руки.., какая-то бумага.., она падает на раскаленные угли.
Лицо Чарлза стало мертвенно-бледным. Он услышал хриплый голос.., его голос.., задающий вопрос:
— А если завещание не будет найдено?
— Есть предыдущее завещание, датированное сентябрем тысяча девятьсот двадцатого года. В нем миссис Хартер оставляет все своей племяннице Мириам Хартер, в настоящее время Мириам Робертсон.
Что там бормочет этот старый дурак? Мириам? Мириам с ее болваном мужем и четырьмя отвратительными, вечно хныкающими детьми. Выходит, весь его блистательный план — для Мириам!
Резко зазвонил телефон. Он взял трубку. Это звонил доктор. Он говорил тепло и сердечно:
— Это вы, Риджвей? Решил сразу вам сообщить. Получил результаты вскрытия. Причина смерти — та самая, о которой я говорил. Но оказывается, состояние ее сердца было гораздо серьезнее, чем я предполагал. При самом лучшем уходе она не прожила бы и двух месяцев. Я подумал, что вы должны об этом знать. Может быть, это вас хоть чуточку утешит.
— Простите, — сказал Чарлз, — я не очень хорошо расслышал.
— Она не прожила бы и двух месяцев, — чуть громче произнес доктор. — Все, что ни происходит, все к лучшему, мой друг…
Но Чарлз уже повесил трубку. В глазах у него потемнело. Адвокат что-то говорил ему, но Чарлз с трудом понимал, о чем идет речь.
— О, мистер Риджвей, вам плохо?
Будьте вы все прокляты! Самодовольный адвокат и этот отвратительный старый осел Мейнел. Впереди только призрак тюрьмы и никаких надежд.
Он понял, что Кто-то на небесах играл с ним — играл, как кошка с мышкой. И этот Кто-то смеялся…
Невысокого роста, худощавый, элегантно, почти щегольски одетый — так выглядел мистер Мейхерн, поверенный по судебным делам. Он пользовался репутацией превосходного адвоката. Взгляд серых проницательных глаз, видевших, казалось, все и вся, ясно давал понять собеседнику, что тот имеет дело с весьма неглупым человеком. С клиентами адвокат разговаривал несколько суховато, однако в тоне его никогда не было недоброжелательности.
Нынешний подопечный Мейхерна обвинялся в преднамеренном убийстве.
— Моя обязанность еще раз напомнить вам, что положение ваше крайне серьезное и помочь себе вы можете лишь в том случае, если будете предельно откровенны.
Леонард Воул, молодой человек лет тридцати трех, к которому были обращены эти слова, не реагировал на все происходящее, уставившись невидящими глазами прямо перед собой. Наконец он медленно перевел взгляд на мистера Мейхерна.
— Я знаю, — заговорил он глухим прерывающимся голосом. — Вы уже предупреждали меня. Но.., никак не могу поверить, что меня обвиняют в убийстве. Да еще таком жестоком и подлом.
Мистер Мейхерн привык верить фактам, ему чужды были эмоции. Он снял пенсне, не спеша протер сначала одно, потом другое стеклышко.
— Ну что ж, мистер Воул, нам придется изрядно потрудиться, чтобы вытащить вас из этой истории. Думаю, все обойдется. Но я должен знать, насколько сильны улики против вас и какой способ защиты будет самым надежным.
Дело никак нельзя было назвать запутанным, и вина подозреваемого казалась настолько очевидной, что ни у кого не должна была бы вызвать сомнений. Ни у кого. Но как раз сейчас появилось сомнение у самого мистера Мейхерна.
— Вы думаете, что я виновен, — продолжал Леонард Воул. — Но, клянусь Богом, это не так. Конечно, все против меня. Я словно сетью опутан, как ни повернись — не выбраться. Только я не убивал! Слышите — не убивал!
Вряд ли кто-нибудь в подобной ситуации не стал бы отрицать свою вину. Кому-кому, а мистеру Мейхерну это было хорошо известно. Но в глубине души он уже не был уверен. В конце концов могло оказаться, что Воул действительно не убивал.
— Да, мистер Воул, против вас все улики. Тем не менее я вам верю. Но вернемся к фактам. Расскажите, как вы познакомились с мисс Эмили Френч.
— Это было на Оксфорд-стрит. Какая-то старая дама переходила улицу. Она несла множество свертков и как раз на середине дороги уронила их. Стала собирать, едва не угодила под автобус и кое-как добралась до тротуара. Я подобрал свертки, как мог очистил от грязи. На одном из пакетов завязал лопнувшую тесьму и вернул растерявшейся старушке ее добро.
— Это что же, выходит, вы спасли ей жизнь?
— Ну что вы! Обычная услуга. Так поступил бы на моем месте любой нормальный человек. Правда, она очень тепло поблагодарила, даже, кажется, очень хорошо отозвалась о моих манерах, которые якобы такая редкость у современной молодежи. Что-то в этом роде, не помню точно. Ну а я отправился дальше своей дорогой. Мне и в голову не приходило, что мы с нею когда-нибудь увидимся. Но жизнь преподносит нам столько сюрпризов!.. В тот же день я встретил ее на ужине у одного моего приятеля. Она сразу вспомнила меня и попросила, чтобы я был ей представлен. Тогда-то я и узнал, что зовут ее Эмили Френч и что живет она в Криклвуде. Мы немного поговорили. Она, по-моему, была из тех, кто быстро проникается симпатией к совершенно незнакомым людям. Ну вот, а потом она сказала, что я непременно должен навестить ее. Я, разумеется, ответил, что с удовольствием зайду как-нибудь, но она заставила назвать конкретный день. Мне не очень-то хотелось к ней идти, но отказаться было неудобно, да и невежливо. Мы договорились на субботу, и вскоре она ушла. Из рассказов приятелей я понял, что она чрезвычайно эксцентричная особа, и достаточно богатая. Они сообщили мне, что живет она в большом доме, что у нее одна служанка и целых восемь кошек.
— А что, — спросил мистер Мейхерн, — о том, что она дама весьма обеспеченная, вам действительно стало известно лишь после ее ухода?
— Если вы думаете, что я специально все подстроил… — с обидой произнес Воул, но мистер Мейхерн не дал ему договорить.
— Ничего я не думаю. Я лишь пытаюсь просчитать, какие вопросы могут возникнуть у обвинения. Мисс Френч жила скромно, если не сказать — скудно, и сторонний наблюдатель никогда бы не предположил в ней состоятельную даму. А вы не помните, кто именно сказал вам, что у нее есть деньги?
— Мой приятель, Джордж Гарви.
— Он может это подтвердить?
— Не знаю. Прошло столько времени.
— Вот видите, мистер Воул. А ведь первой задачей обвинения будет доказать, что вы испытывали денежные затруднения, узнали о богатстве этой дамы и стали добиваться знакомства с нею.
— Но это не так!
— Да, хорошо бы ваш приятель все-таки вспомнил тот разговор. И учтите: по совету своего адвоката мистер Гарви может заявить, что эта беседа состоялась гораздо позже.
Леонард Воул некоторое время молчал, потом, покачав головой, сказал тихо, но твердо:
— Не думаю, мистер Мейхерн. К тому же нас слышали несколько человек, и кто-то еще пошутил, что я пытаюсь завоевать сердце богатой старушки.
— Жаль, очень жаль. — Адвокат не скрывал своего разочарования. — Но мне нравится ваша откровенность, мистер Воул. Итак, вы познакомились с мисс Френч. Знакомство не ограничилось одним визитом. Вы продолжали бывать в Криклвуде. Каковы причины? Почему вдруг вы, привлекательный молодой человек, заядлый спортсмен, имея столько друзей, уделяли так много внимания старой даме, с которой у вас вряд ли могло быть что-то общее?
Леонард Воул долго не мог найти нужных слов.
— А я, честно говоря, и сам толком не знаю. Когда я пришел туда в первый раз, она жаловалась на одиночество, просила не забывать ее и так явно выражала свое расположение ко мне, что я, скрепя сердце, просто вынужден был пообещать, что приду еще. Да и приятно было почувствовать, что я кому-то нужен, что обо мне заботятся и относятся, как к сыну.
Мистер Мейхерн в который раз принялся протирать стекла пенсне, что служило признаком глубокого раздумья.
— Лично я принимаю ваше объяснение, — проговорил он наконец. — Мне вполне понятны ваши чувства. Но у обвинения может сложиться иное мнение. Пожалуйста, продолжайте. Когда впервые мисс Френч попросила вас помочь ей вести дела?
