— Ну, нам нет необходимости обсуждать этот вопрос сейчас, — сказал Дэрмот.
— И вы можете меня заверить, что Марина не узнает об опасности, угрожающей, возможно, ее жизни?
— Да, кстати, я хотел с вами поговорить по этому поводу. Хочу заметить, что вы все же идете на значительный риск. Сейчас, правда, пока ваша жена находится под опекой врача, я не думаю, чтобы ей угрожала большая опасность. Но потом… Поэтому я хотел бы попросить вас об одной услуге. Опишите мне письменно как можно точнее и подробнее всех гостей, присутствовавших в тот вечер на приеме и особенно тех, кто поднялся по лестнице после появления миссис Бедкок.
— Я сделаю все, что смогу, но сомневаюсь, что это вам очень поможет. По-моему, вам гораздо лучше будет спросить об этом у моего секретаря мисс Эллы Зилински. У нее прекрасная память и списки приглашенных на прием. Если хотите повидать ее немедленно…
— Я очень хотел бы поговорить с мисс Эллой Зилински, — сказал Дэрмот.
Пристально рассматривающая Дэрмота Крэддока сквозь большие очки в роговой оправе, Элла Зилински казалась ему слишком положительной, чтобы быть искренней. Со спокойной деловитостью она достала из ящика бюро отпечатанный на машинке список и протянула его Дэрмоту.
— Надеюсь, здесь никто не пропущен, — сказала она. — Напротив, я думаю, что здесь есть несколько имен — в основном, местных жителей — которых вполне можно исключить. Это те, кто ушел раньше или кого не смогли найти и привести наверх. В общем, я вполне уверена, что это точный список.
— Отличная работа, — одобрительно заметил Дэрмот.
— Благодарю вас.
— Видите ли, я полный профан в этом деле, но полагаю, что в вашей работе необходим высокий профессионализм?
— Да, следует обладать кое-какими навыками.
— В чем конкретно заключается ваша работа? Вы, по-видимому, осуществляете связь между киностудией и Госсингтон-холлом?
— Нет. Я, собственно, не имею ничего общего со студией, хотя, конечно, отвечаю на телефонные звонки оттуда и сама туда звоню. В мои обязанности входит организация деловой жизни мистера Радда, его публичных и частных встреч, а также, в некоторой степени, забота о доме.
— Вам нравится ваша работа?
— Она хорошо оплачивается, и к тому же я нахожу ее интересной. Правда, я не была готова к убийству, — сухо добавила Элла Зилински.
— Это явилось для вас неожиданностью?
— Настолько, что я собираюсь спросить у вас, уверены ли вы, что это действительно было убийство?
— Вряд ли чем-нибудь, кроме убийства, можно объяснить шестикратную дозу диэтилмексин… и так далее.
— Это мог быть несчастный случай.
— А как, вы полагаете, мог произойти такой несчастный случай?
— Гораздо проще, чем это может представляться постороннему — вы ведь не знакомы с укладом нашего дома. Он переполнен всякого рода препаратами. Я говорю главным образом об обыкновенных патентованных лекарствах, у которых, правда, опасная для жизни доза не так уж отстоит от терапевтической.
Дэрмот кивнул.
— Все эти актеры и актрисы, — продолжала Элла Зилински, — развиты ужасно односторонне. Иногда мне кажется, что чем больше их талант, тем беспомощней они в обычной жизни.
— Вполне может быть.
— Если учесть, что они всюду носят с собой бутылочки, капсулы, порошки, пилюли и коробочки с лекарствами, то не покажется ли вам возможным, что отравление произошло в результате печальной случайности?
— Я не вполне улавливаю ход ваших мыслей.
— Ну, все очень просто. Кто-нибудь из гостей, желающий успокоиться или, наоборот, взбодрить себя, мог достать свою коробочку с лекарствами, и, заговорившись с кем-нибудь, или просто по рассеянности бросить в стакан слишком большую дозу. Затем его мог кто-нибудь отвлечь, он отошел от стола, а дальше все просто. Эта миссис… как же ее… подходит к столику, берет бокал, принимая его за свой, и выпивает его. Это ведь не так уж неправдоподобно?
— Но вы же не думаете, что такая возможность не была нами тщательно рассмотрена?
— Да, конечно. Но там было множество людей, и на столиках стояло множество бокалов с напитками. В таких случаях довольно часто происходит, что вы берете чужой бокал и выпиваете его.
— Значит, вы не считаете, что Хесю Бедкок намеренно отравили? Вы думаете, что она выпила чей-то чужой бокал?
— Не могу даже представить себе, что это произошло иначе.
— В таком случае, — Дэрмот тщательно подбирал слова, — это должен был быть бокал Марины Грегг. Вы понимаете? Марина Грегг отдала ей свой собственный бокал.
— Вернее сказать, она подумала, что это был ее бокал, — поправила его Элла Зилински. — Вы еще ведь не виделись с Мариной, не правда ли? Она чрезвычайно рассеянна. Она имела обыкновение брать по ошибке чужие бокалы и выпивать их. Я сама это не раз наблюдала.
— Она принимает кальмовит?
— О да, как и все в этом доме.
— Вы тоже, мисс Зилински?
— Я иногда прибегаю к нему. Дурные примеры заразительны, вы же знаете.
— Я был бы очень рад, — заметил Дэрмот, — поговорить с мисс Грегг. К сожалению, она до сих пор в прострации, по выражению мистера Престона.
— Ото исключительно вследствие ее темперамента, — сказала Элла Зилински. — Она очень любит все драматизировать, знаете ли. К тому же на нее действительно сильно подействовала эта смерть.
— Чего не скажешь о вас, мисс Зилински.
— Когда все вокруг находятся в состоянии постоянной нервозности, — сухо произнесла Элла, — страшно хочется удариться в другую крайность.
— Вы, похоже, гордитесь тем, что вас не может взволновать никакая случившаяся рядом трагедия.
Элла Зилински задумалась.
— Это, возможно, не очень хорошая черта, но, если не выработать подобного отношения, то можно самой сломаться.
— Скажите, с мисс Грегг сложно работать?
Вопрос касался личностных отношений, но Дэрмот Крэддок все же решился его задать. Если бы Элла Зилински подняла брови и спросила, какое это имеет отношение к миссис Бедкок, ему пришлось бы признать, что никакого. Но он рассчитывал на то, что Элле Зилински самой захочется рассказать ему все, что она думает о Марине Грегг.
Так оно и оказалось.
— Она великая актриса, — заявила Элла. — Ре экранное обаяние воистину удивительно. Естественно, работать с ней — это большая привилегия. Но в частной жизни, скажу я вам, это сущий дьявол!
— Так уж?
— У нее нет абсолютно никакой выдержки. Она либо парит в облаках, либо падает в бездну отчаяния, и это всегда так преувеличено, и она ежеминутно меняет свои намерения, и при ней нельзя упоминать о множестве совершенно различных вещей, так как они могут ее расстроить.
— О чем, например?
— Ну, прежде всего, естественно, о нервных заболеваниях и о санаториях для душевнобольных. Конечно, она должна быть очень чувствительна к таким вещам. Затем обо всем, имеющем отношение к детям.
— К детям? Каким образом?
— Она очень расстраивается, когда видит детей или слышит о людях, которые счастливы со своими детьми. Стоит ей услышать, что у кого-нибудь из ее знакомых будет или уже есть ребенок, как это приводит ее в уныние. У нее самой больше никогда не будет детей, понимаете, а единственный ее ребенок — идиот. Не знаю, слышали ли вы уже об этом?
— Да. Все это, конечно, очень печально. Но после стольких лет ее горе, надо думать, притупилось.
— Она не в состоянии забыть этого. Это стало у нее чем-то вроде навязчивой идеи.
— А мистер Радд? Что он чувствует?
— Ну, это же был не его ребенок. Отцом мальчика был Исидор Райт.
— Ах да, ее предыдущий муж. Где он теперь?
— Он снова женился и живет во Флориде, — быстро ответила Элла Зилински.
— Не знаете ли вы, у Марины Грегг много врагов?
— Я так не думаю. Во всяком случае, не больше, чем у других. Конечно, на свете всегда есть зависть, ссоры из-за контрактов, из-за других женщин и мужчин…
— Не боялась ли она кого-нибудь?
— Марина? Боялась? Нет, не думаю. Почему? С чего вдруг она стала бы кого-нибудь бояться?
— Я сам не знаю, — сказал Дэрмот. Он взял список гостей. — Большое вам спасибо, мисс Зилински. Если мне еще что-нибудь понадобится, я снова обращусь к вам. Вы не будете возражать?
— Конечно нет. Я сделаю все, что смогу. Мы все сделаем все, чтобы оказать вам помощь.
— Итак, Том, что вы разузнали?
Сержант Тиддлер понимающе усмехнулся. На самом деле его звали не Том, а Уильям, но словосочетание «Том Тиддлер» было слишком соблазнительным для его коллег.
— Есть у вас что-нибудь ценное? — продолжал Дэрмот Крэддок.
Оба детектива остановились в «Голубом кабане», и Тиддлер только что вернулся в гостиницу после напряженного дня, проведенного им на киностудии.
