– Миледи, – сказал я почтительно, ибо узнал эту даму. Нашу гостиную почтила своим посещением леди Тория Секкер, дочь графа Ормонда, в газетах в скобочках указывалось «миссис Эдвард Шерингфорд». – Миледи, позвольте мне…
– Дайте мне огня, – оборвала она меня, доставая из сумочки портсигар. – Чертовски трудно бросить курить, доктор, не посоветуете ли чего?
Я понял, что мне с моим флегматичным темпераментом не суждено противостоять ей и подумал, с некоторым злорадством, что эту проблему, как и многие другие, решит Холмс. Оставаясь в прежнем своем заблуждении, что искомый Эдвард – вероятно, Шеррингфорд? – находится у нас, леди Тория прошла по гостиной, без малейшего стеснения критикуя детали нашего быта.
– Натуральный бардак, – подвела она итог. – Хотя что я говорю, в настоящих борделях куда больше порядка, не правда ли, доктор? Миссис Хадсон – святая женщина, поистине святая! Посмотрите на эти следы от пуль! Вензель покойной королевы, надо же! Теперь, надо полагать, эту стену украсит и вензель короля? Бог мой, доктор, это что, Дикий Запад? А что это вы храните в ведерке для угля? Где же вы держите уголь? Право же, доктор, по моим наблюдениям мужчины действительно стоят на лестнице развития на ступеньку, а то и две ближе к животным…
Я скромно помалкивал. Противоречить леди Тории не имело смысла. В свете ее называли Мейфэрской амазонкой, потому что обозвать ее суфражисткой ни у кого не поворачивался язык. Суфражистка? Это те уродливые существа, что приковывают себя в самых неподходящих местах? Что вы! Леди Тория, разумеется, такими глупостями не занимается. В юности она была прелестна, в молодости прекрасна, в зрелости… Впрочем, едва ей исполнилось тридцать, она решила засчитывать себе пять лет как один год и тридцати пяти еще не достигла – а можно ли считать зрелым человеком того, кому нет еще тридцати пяти? С самых юных лет она отличалась неуемной энергией и большой изобретательностью. Участвовала в каких-то немыслимых безрассудствах, путешествиях, экспедициях, позволяла себе такие знакомства, что великосветские сплетницы колебались, стоит ли приглашать ее на очередной прием. В юности она была «безусловно леди», потому что была дочерью графа, став старше, она была «безусловно леди», потому что была леди Торией – единственной и неповторимой. В какой-то момент ее общественное положение зашаталось, когда обнаружилось ее интересное положение, однако же, выяснилось, что перед тем, как завести ребенка, она позаботилась обзавестись и мужем. Вот этим самым никому неизвестным Эдвардом Шеррингфордом. Которого с той поры предъявляла обществу по мере необходимости.
– Эдвард! – воззвала леди Тория, повысив голос. – Сколько я должна тебя ждать?
Мой друг выступил из двери своей спальни, застегивая последнюю пуговицу.
– Извини, дорогая, – сказал он голосом самого примерного из мужей, – я счел необходимым побриться.
Я почувствовал, что мне срочно надо сесть. Мой друг, которого я считал убежденным женоненавистником, – муж леди Тории!
– Прошу прощения, миледи, – пробормотал я, опускаясь на стул.
– Что это с ним? – озабоченно спросила леди Тория и тут же перешла к следующему вопросу: – Послушай, Эдвард, почему ты упорно игнорируешь мои телеграммы?
– Ты уверена, что посылала мне их? Я не получал ни одной за последний год, – ответил мой друг. – Кофе, дорогая?
– Лучше рюмочку шерри. И, наверно, глоток джина доктору… Кажется, он склонен к апоплексии, при его комплекции это неудивительно. Я несколько раз напоминала об этом Энн, – продолжила она как будто без всякой связи с предыдущим высказыванием. – Правда, девочка стала так рассеяна…
– Случилось что-то важное? – спросил мой друг, подавая шерри даме и бренди мне.
– Разве ты не читаешь газет? Завтра Энн выходит замуж.
– Я обычно не читаю объявлений о свадьбах. Кто жених?
– Бобби Вульф, ты его вряд ли знаешь, милый юноша, преподает в Дарэмском университете историю и пишет какую-то книжку о Нероне, – ответила леди Тория.
Мой друг перелистал справочник и вдобавок заглянул в свою картотеку.
– Вот, одна дурная мысль портит всю твою гениальную голову! – с негодованием вскричала леди Тория и пнула картотечный шкаф. – Бобби – чудесный мальчик!
– Мне уже приходилось иметь дело с чудесным профессором математики из Дарэмского университета, – флегматично ответил Холмс.
– Господи, так это же было так давно! Лет десять назад?
– Двенадцать.
– Вот видишь. Надеюсь, я не отрываю тебя от дел? Утром ты мне очень понадобишься. Надень ту бороду, в которой был в позапрошлый раз – та, в которой ты был в прошлый раз, ужасна. Ты походил в ней на карикатуру янки – мне пришлось выдумать, что ты только что приехал из Сан-Франциско и не успел привести себя в порядок.
– Хорошо, – мой друг наклонил голову и взял железнодорожный справочник. – Где и когда состоится венчание?
– Эдвард, я приехала в автомобиле – поездом ты уже не успеешь.
– Боже мой, Тау! Если ты проведешь всю ночь за рулем, ты будешь плохо выглядеть!
– Я приехала с шофером. Машина стоит на Кавендиш-сквер – я все-таки не дура, чтобы подъезжать к самому твоему дому. Иди собирайся, Эдвард, надеюсь, тебе получаса хватит?
– Эдвард… – пробормотал я в полном смятении. – Эдвард…
– Ватсон, – сказал мой друг. – Мое полное имя – Эдвард Шерлок Шеррингфорд-Холмс. – И скрылся в своей комнате.
– Когда я говорю знакомым, что мой муж – умнейший человек в Англии, – заявила леди Тория, – мне почему-то не верят. Правда, я не сообщаю, что мой муж – тот самый Шерлок Холмс. Слава Богу, мы в свое время не стали широко афишировать наш брак, из-за ваших рассказов, доктор, может сложиться мнение, что Шерлок Холмс – кастрат или педераст. – Она посмотрела на меня сурово. – Вы, конечно, не знаете всех его личных обстоятельств, но зачем подчеркивать так навязчиво его мизогинию? И нет у него никакой мизогинии! А что это вы выдумали об этой подлой авантюристке Ирен Адлер? Адлер, как же! Рахиль Кац, визгливая толстуха из Варшавы, выдававшая себя за сопрано. Внешность, у нее, конечно, романтическая – сверкающие глаза, сочные губы – да мозгов только на то и хватало, чтобы выманивать у любовников подарки побогаче. Вульгарная шантажистка! Эдварду никогда не нравились брюнетки!
Я нашел в себе силы добраться до буфета и налил еще рюмочку бренди.
Леди Тория возникла рядом со мной и налила себе шерри.
– Позволю себе спросить, вы давно женаты? – сипло осведомился я.
– О, целую вечность! Лет, наверно, тридцать. Надо спросить у Эдварда, он знает точно. Ах доктор, как мы были тогда молоды! Юноша и девушка, почти дети, Шотландия, вереск цветет… Ах, волшебная пора! Все было так невинно, так свежо – какие мы были тогда глупенькие. Эдвард сказал, что, как честный человек, должен жениться – я согласилась, дурочка. Тайный брак… Нас обвенчал сельский священник – в Шотландии, знаете, не так следят за формальностями. И мы на следующий же день разъехались – он в Кембридж, я в Италию. Я очень переживала потом, что вышла замуж – влюбленность в Эдварда прошла, а в Италии я встретила Марио. Какое счастье, что я так вовремя вышла за Эдварда! Марио этот был, конечно, сущим авантюристом, жиголо, как сейчас говорят, я бы доставила с этим Марио уйму хлопот моим родителям – если бы не брак с Эдвардом. Я ведь тогда думала, что брак – это нечто святое и нерушимое. И страшно мучилась, юная идиотка, что испортила себе жизнь.
С саквояжем в руке вышел Холмс. Он переменил костюм и, кроме того, обзавелся усами, бородкой и очками.
– Ватсон, если будет докучать Лестрейд, я уехал на континент. Выдумайте там что-нибудь правдоподобное, вы же умеете.
Они уже давно ушли, оживленно переговариваясь, а я сидел, пил бренди и тупо смотрел перед собой, пытаясь привести в порядок рухнувшую вселенную. Вот так живешь бок о бок с человеком, знаешь, казалось бы, его досконально – и в конце концов получаешь подобный сюрприз.
Я внимательно изучил газеты, нашел скромное сообщение о венчании Роберта Вульфа и Энн Шеррингфорд, которое должно было состояться в небольшой деревенской церкви. Наверняка оно не было бы таким скромным, если бы кто-нибудь узнал, что безликий мистер Шеррингфорд и знаменитый моими усилиями Шерлок Холмс – одно и то же лицо. Я представил себе заголовок в «Дейли телеграф»: «Великий женоненавистник показывает свое истинное лицо! Человек-машина и его семья!..»
Получили объяснение все его таинственные отлучки якобы на континент и Великое Исчезновение, из-за которого так взъелись на меня издатели и читатели!
Поистине то была ночь моего великого позора! Если бы скандальная женитьба Холмса выплыла наружу, я стал бы посмешищем, на меня бы показывали пальцами. Муж леди Тории! Я вполне понимаю, почему они жили раздельно: Холмс явно не смог бы ужиться под одной крышей с ураганом, леди Тория не смогла бы вытерпеть в своем доме вопиющую безалаберность Холмса. Ни ей, ни ему не нужен был тот домашний уют у камина, который я так ценил в нашей совместной жизни с моей милой Мэри. Две незаурядные натуры должны были существовать отдельно друг от друга, и они прекрасно существовали врозь, уважая интересы друг друга и сохраняя взаимную привязанность, а может быть, даже и любовь. Во всяком случае Энн Шеррингфорд было не тридцать лет, а всего двадцать два.
