— Думаю, надо выпить по чашечке дарджилинга. Вы не против? — Голос, как и его обладатель, был приторный и культурный.
— Охотно, — согласился Морс, пытаясь сообразить, что такое дарджилинг.
Одетый в белое слуга разлил тёмно-коричневую жидкость в чашки из костяного фарфора с рельефным изображением герба Лонсдейл-колледжа.
— Молока, сэр?
Морс с умилением беспристрастного человека наблюдал за происходящим. Декан, вероятно, как и всегда, получил непременный ломтик лимона и пол чайной ложки сахарного песку, отмеренного слугой с точностью едва ли не до крупинки. Сахар с крайней серьёзностью размешал тот же слуга. Старый негодник, поди, заставляет и шнурки ему завязывать! Мир идиотских грёз! Морс отхлебнул чаю, откинулся на спинку кресла и увидел, что декан с холодноватой улыбкой смотрит на него.
— Вижу, вы не одобряете. Я вас не виню. Он со мной вот уже почти тридцать лет. Он мне почти что… Однако простите, я отвлёкся. Ведь вы пришли поговорить со мной о мистере Квине. Что именно вы хотели бы услышать?
Декан определённо был воспитан и по натуре чувствителен: через год ему предстояло оставить пост — исполнялось шестьдесят пять лет, — и он определённо был огорчён, что трагическая история с Квином могла омрачить его долгое и достойное сотрудничество с синдикатом. Морсу это показалось, гак ни странно, жалостью к самому себе.
— Сэр, как по-вашему, синдикат можно назвать счастливым местом?
— О да. Полагаю, вам каждый это подтвердит.
— Никакой враждебности? Никаких… э-э… личных счетов?
Декана немного смутил вопрос. Стало ясно, что счастливым местом синдикат можно назвать с одной-двумя оговорками — разумеется, несущественными:
— Всегда бывают некоторые… э-э… трудности. Вы их найдёте в любом… э-э…
— Какие трудности?
— Ну, главным образом, я полагаю, не обходится… э-э… без… э-э… трений, так сказать, между старшим поколением — то есть моим поколением — и некоторыми более молодыми синдиками. Это неизбежно. То же самое происходило, когда мне самому было столько же, сколько им сейчас.
— У молодых собственные идеи?
— Да, и я этому рад.
— Не можете вспомнить какой-нибудь конкретный случай?
Декан опять сделал нерешительную паузу.
— Вы ведь не хуже меня понимаете, о чём идёт речь. Ну, погорячатся люди, потом остынут.
— Нечто подобное было хоть раз как-то связано с Квином?
— Если откровенно, думаю, что нет, господин старший инспектор. Видите ли, один из инцидентов, о котором мне подумалось, произошёл до назначения Квина. Если быть совсем точным, это случилось, когда мы обсуждали его кандидатуру.
И декан вкратце изложил разногласия членов комиссии по назначениям. Морс слушал с огромным интересом.
— Вы утверждаете, что Бартлет не хотел назначать Квина?
Декан отрицательно покачал головой:
— Вы меня не так поняли. Секретаря он вполне устраивал. Но, как я сказал, лично он отдавал предпочтение другому кандидату.
— А вы, сэр? Каково было ваше мнение?
— Я… э-э… Мне показалось, что секретарь прав.
— Значит, мистер Руп испортил вам всю обедню?
— Нет-нет! Вы опять меня не так поняли. Квина назначила комиссия, а вовсе не Руп.
— Послушайте, сэр. Прошу вас быть со мной до конца откровенным. Я окажусь прав, предположив, что Бартлет и Руп недолюбливают друг друга?
— Вам не понравился чай, господин инспектор? Вы едва притронулись к чашке.
— Вы не хотите отвечать на мой вопрос, сэр?
— Мне кажется, будет честнее, если вы спросите об этом у них самих, не так ли?
Морс кивнул и быстро допил остывший чай.
— А что вы можете сказать о штатных работниках? Среди них тоже существуют какие-то… э-э… трения?
— Вы имеете в виду научных сотрудников? Не-ет, не думаю.
— Однако в вашем голосе чувствуется сомнение.
Декан сел поглубже в кресло и медленно допил чай. Морс понял, что ему надо не упустить свой шанс.
— Например, как насчёт мисс Хайт?
— Очаровательная женщина.
— По-вашему, мы не должны порочить других, если…
— Если разговор заходит на такую тему, я могу сообщить только то, что ничего об этом не знаю.
— А сплетни?
— У нас хватает разума не прислушиваться к сплетням.
— Неужели? — Однако было ясно, что декана не разговорить, и Морс ещё раз поменял направление расспросов. — А что вы скажете о Бартлете? Его недолюбливают?
Декан пытливо посмотрел на Морса и не торопясь налил ещё чаю.
— Что вы имеете в виду?
— Просто меня интересует, нет ли у кого-то из сотрудников какой-либо причины… ну, вы понимаете, — Морс сам не знал, что его интересует, а декан, кажется, знал.
— Вы, наверно, подумали об Оглби?
Морс глубокомысленно кивнул и постарался придать себе всезнающий вид.
— Да, именно о мистере Оглби я и подумал.
— Ну, это давняя история! Сколько лет прошло с тех пор! Ха! Помнится, тогда я считал Оглби более достойным кандидатом. Я даже голосовал за него. Но потом мне стало очевидно, что Бартлет — гораздо более мудрый выбор, и все были очень рады, что Оглби согласился занять пост заместителя секретаря. Он очень способный человек. Я абсолютно убеждён, что он, если бы хотел, мог бы…
Теперь декан говорил совершенно свободно, а Морс чувствовал, как его внимание всё больше и больше уходит в сторону. Итак, Бартлет и Оглби одновременно добивались места секретаря синдиката, и Оглби потерпел поражение в этой борьбе. Возможно, обида неотступно мучила его долгие годы. Может быть, она терзает его и сейчас. Но какое, чёрт побери, отношение это могло иметь к убийству Квина? Вот если бы убили Бартлета — или, на худой конец, Оглби, — тогда да! Однако…
Декан стоял у окна и наблюдал, как Морс торопливо пересекает внутренний дворик. Он знал, что последние десять минут его слова падали на мёртвую почву и что ему до конца жизни не понять выражения невозмутимого удовольствия, которое так неожиданно появилось на лице старшего инспектора.
Льюис допил свой чай и собирался уходить из столовой при управлении, когда туда вошёл констебль Диксон.
— Вижу, вы решили просить помощи, сержант. Старину Морса основательно заклеймило, да?
Он протянул Льюису номер «Оксфорд мейл» и показал на заметку в самом низу первой страницы:
РАССЛЕДОВАНИЕ УБИЙСТВА Следствие по делу об убийстве мистера Н. Квина, проживавшего по адресу Кидлингтон, Пайнвуд-клоуз, 1, тело которого было обнаружено во вторник утром его коллегой из Синдиката по экзаменам для иностранных учащихся, просит откликнуться всех, кто мог видеть убитого вечером в пятницу 21 ноября или в субботу 22 ноября. Старший инспектор полиции Морс, возглавляющий расследование, заявил сегодня, что любая информация может оказаться крайне важной для установления точного времени смерти мистера Квина. Судебное дознание назначено на следующий понедельник.
Льюис взглянул на фотографию рядом с заметкой и возвратил газету Диксону. У него во внутреннем кармане лежал оригинальный снимок, который супруги Квин привезли из Хаддерсфилда по просьбе Морса. Иногда, вынужден был признать Льюис, Морс действительно брал на себя неприятную работу, по сравнению с которой его нынешнее маленькое задание казалось сущей безделицей.
Он быстро нашёл администратора и от него узнал, что ролик тонкой бумаги, который он принёс с собой, на самом деле был богатейшим источником информации: вверху дата, справа «цифровой код покупателя», все купленные товары были рассортированы по различным отделам, обозначаемым одной из первых четырёх римских цифр, внизу был проставлен номер кассы. «Покупательский поток» (как выяснил Льюис) по пятницам достаточно устойчив, хороший оборот в течение всего дня, и (хотя администратор отказался уточнить) указанные товары были приобретены, вне всяких сомнений, в конце дня или ранним вечером. А если подумать? Ну, скажем, где-то между пятью и половиной седьмого. К сожалению, толстая, низенькая, переваливающаяся женщина, кассирша той самой кассы, не могла ничего вспомнить. У неё не возникло даже смутных воспоминаний и когда ей показали фотографию. Она всегда смотрит на товары и очень редко на лица.
Увы!
Поблагодарив администратора, Льюис ушёл из кидлингтонского супермаркета «Кволити». Возможно, Морс останется не слишком доволен, но все нити, кажется, сплелись в прочную, чёткую структуру.
— Но почему, почему, почему ты мне не сказал? Ты же понимаешь, что…
— Хватит об этом, Джойс. Ты знаешь почему. Это тебя расстроило бы, а нам…
— Гораздо хуже узнать об этом из газет!
Он грустно покачал головой.
— Мне казалось, что я поступаю правильно, любовь моя. Только и всего. Но порой получается совсем не так, как хотелось. Верно?
