— Здесь также говорится, что этого парня, возможно, убили где-то в другом месте, а потом привезли к каналу.
— Вот как?
— На чем люди обычно перевозят вещи? — спросил Льюис.
— На чем? На машинах, конечно. — Морсу не слишком нравилось, когда его допрашивают.
— Именно! Таким образом, если тело очень длинное и не помещается в машине...
— ...то его берут и обрезают до нужного размера!
— Вот-вот.
— Но где же тогда голова?
— Где-то в канале.
— Но водолазы не нашли ее.
— Голова довольно тяжелая. Она, вероятно, застряла где-нибудь в иле на самом дне канала.
— А как насчет рук, Льюис? Вы полагаете, мы найдем их аккуратно сложенными около головы? Или какой-нибудь бедняк вытащит их в своих рыболовных сетях?
Похоже, вы не слишком надеетесь на то, что мы обнаружим их, сэр?
Морс начал проявлять признаки легкого раздражения.
— Вы все время упускаете самое главное, Льюис, черт бы вас побрал! Я не спрашиваю, где они, я хочу знать, зачем этот кто-то отрезал все эти части тела!
— Причини все та же. Должно быть, потому, что по ним тоже можно было опознать убитого. У него могла быть татуировка над запястьем или еще что-нибудь в этом роде.
Морс выпрямился и замер. Он вдруг понял, что Льюис высказал мысль, которая была для него чрезвычайно важной! То, что происходило у него в голове, можно было сравнить с лыжником, летящим вниз с горы, который прыгнул с трамплина, взлетев в воздух, а потом аккуратно приземлился туда, где лежит чистый нетронутый снег...
Голос Льюиса доносился до него откуда-то издалека.
— Теперь что касается ног, сэр. С какой целью они были отрезаны, как по-вашему?
— Вы хотите сказать, что вам это известно?
— Вряд ли можно с уверенностью сказать, сэр. Но поскольку у нас нет ничего другого, то судебным медикам придется поломать голову над этой задачкой, верно? Волосы, нитки и все такое прочее...
— Вы думаете, это возможно, если тело в течение нескольких дней было в воде?
— Ну, конечно, но может оказаться немного сложнее, я согласен. Но я хочу сказать, что если мы узнаем, чье тело было...
— Мы это знаем, Льюис. Теперь мы в этом почти уверены — уверены гораздо больше, чем прежде. Это Брауни-Смит.
— Хорошо. Если это тело Брауни-Смита, то нам не составит труда выяснить, является ли костюм, найденный на теле, костюмом Брауни-Смита, не так ли?
Морс в замешательстве нахмурил брови.
— Вы меня озадачили, Льюис.
— Я только вот что хочу сказать, сэр. Если кто-то так старательно уничтожил все признаки, по которым мы могли бы опознать убитого...
— Да?
— ...ну, в общем, я не думаю, что он оставил бы этого парня в его собственном костюме.
— Таким образом, вы считаете, что убийца одел труп в чужой костюм, так по-вашему?
— Да. Видите ли, любой человек может надеть чужой пиджак. Я имею в виду, что я мог бы, к примеру, надеть ваш. Вы, конечно, немного плотнее, чем я, но все равно это вполне возможно. И если этот пиджак к тому же проведет несколько дней в воде, он немного сядет, так что никто ничего особенного и не заметит. Но... — здесь Льюис сделал многозначительную паузу, — если люди начнут носить чужие брюки и костюмы, сэр, то здесь могут возникнуть некоторые проблемы, не так ли? Брюки могут оказаться слишком длинными или слишком короткими, и нетрудно будет заметить, что на человеке надет чужой костюм. Вы понимаете, что я хочу сказать? Я думаю, что умерший человек, возможно, был на несколько дюймов ниже или выше, чем тот, чей костюм на него надели! И именно поэтому ему отрезали ноги. В общем, я так себе представляю, что если мы сможем найти, чей это был костюм, то мы сможем узнать с достоверностью одну вещь: скорее всего, собственником костюма является не убитый, а более вероятно, что его собственником является как раз убийца!
Морс словно прирос к своему креслу, ошеломленно глядя на сержанта. Видно было, что он по достоинству оценил мысль Льюиса. Он вспомнил, что после визита к зубному врачу он и сам пришел к точно такому же заключению, хотя на эту мысль его натолкнули совсем другие обстоятельства. Но он понял, что, справедливости ради, он должен похвалить сержанта.
— Знаете, говорят, глаза начинают терять свою остроту в возрасте семи-восьми лет, а мои начинает сдавать примерно на двадцать лет позже. Но ваш мозг, Льюис... Такое впечатление, что он становится острее с каждым днем.
Льюис был польщен, он откинулся назад и вежливо произнес:
— Это, должно быть, из-за того, что я работаю с вами, сэр.
Но Морс казалось, уже не слышал его. Неподвижный взгляд инспектора был устремлен на двор, покрытый асфальтом. Льюису был знаком этот взгляд. И так в глубокой задумчивости Морс сидел в течение довольно долгого времени. Льюис успел по второму разу прочитать отчет из медицинской лаборатории, когда Морс вдруг заговорил.
— Знаете, — произнес он, — жизнь действительно такая грустная штука... Есть только одна вещь, в которой можно быть абсолютно уверенным, — это смерть. Мы все умираем, рано или поздно. Даже старина Макс со всей его похвальной осторожностью, вероятно, согласился бы с этим.
— Простите, сэр?
— Мы все умрем, Льюис, даже вы и я, точно так же, как тот бедолага, которого мы выловили из канала. Здесь нет исключений.
— А разве это не был единичный случай? — спросил Льюис спокойно.
— Вы верите в это?
— Да.
— М-м-м.
— Почему вы вдруг заговорили обо всем этом, сэр, ну, я имею в виду — о смерти и прочем?
— Я просто думал о Брауни-Смите, вот и все. Я просто думал о том, что человек, которого мы все считаем мертвым, на самом деле, скорее всего, жив, вот и все.
«Вот и все». Незадолго до этого Льюис тешил себя надеждой, что на один-два шага опередил Морса. Но теперь, как всегда смущенно покачав головой, он в очередной раз убедился, что на самом деле Морс был на полдюжины шагов впереди всех на свете.
Так что он сел, как апостол в Священном Писании, у ног своею учителя, сомневаясь, стоит ли вообще утруждать себя мыслями о чем бы то ни было.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Пятница, 25 июля
Морс понимал, что пора наконец что-то предпринять. В их распоряжении был костюм мертвого мужчины, и с него вполне можно было начать, потому что Льюис, разумеется, совершенно справедливо подозревал, что minutes detruitus[14] жизни сохраняются в самых невероятных местах, таких, как подкладки в карманах и складки рукавов.
Кроме того, имелся загадочный персонаж по фамилии Гилберт, которому было предоставлено право свободного доступа в комнату, где оба письма и были, но всей вероятности, напечатаны; тот самый Гилберт, который занимается упаковкой и перевозкой мебели и который в эту самую минуту, возможно, передвигает последние ящики и коробки...
Да, теперь было самое время что-то предпринять.
В машине Льюис сел за руль, а Морс — назад, сделавшись, как всегда, мрачным и некоммуникабельным. Они поехали через Сент-Джилс и Корнмаркет, затем свернули налево к Карфаксу и вскоре уже были в самом Лонсдейле, на Хай-Стрит. В привратницкой к ним навстречу вышел уже знакомый молодой человек. Но на этот раз он наотрез отказался выдавать ключи от какой бы то ни было комнаты, прежде чем не переговорит с начальством. Пока Льюис вел переговоры с привратником, Морс пытался пройти к казначею, но в этот момент в вестибюль вошел человек, которого Морс видел уже несколько раз, когда обедал в Лонсдейле. Это был проректор.
Не прошло и десяти минут, как Льюис с двумя ключами в руке поднимался по лестнице, а Морс сидел, удобно расположившись в глубоком кресле, в кабинете проректора, соглашаясь с тем, что, хотя сейчас еще довольно рано, вполне можно позволить себе пропустить стаканчик чего-нибудь спиртного.
— Как видите, инспектор, — произнес проректор, продолжая беседу, — это довольно неприятная история, хотя и в каком-то смысле в ней нет ничего особенного. Они просто не выносят друг друга, причем так было всегда. Но, надо отдать им должное, они никогда не проявляли своей враждебности открыто. За исключением одного-единственного случая. Это было пять лет тому назад.
— И с тех самых пор они не сказали друг другу ни единого слова?
— Да, совершенно верно.
— Какова же причина?
— О, в этом нет большого секрета. Я думаю, каждый в колледже знает об этом, за исключением одного-двух студентов первого курса.
— Расскажите и мне об этом.
Как выяснилось, при выборах ректора колледжа в Лонсдейле должны соблюдаться два основных условия: первое — любой кандидат должен быть мирянином; второе — претендент избирается голосами восьми преподавателей колледжа и должен получить как минимум шесть голосов «за». Выборы считаются недействительными в том случае, если хотя бы голос одного из преподавателей будет «против». Несмотря на так называемое тайное голосование, эта история, что произошла примерно пять лет назад, была известна всем. Доктор Брауни-Смит был выдвинут на должность ректора и не прошел из-за тою, что один голос был «против», он-то и разрушил его предвыборные надежды. Всем было также известно, что, когда в свою очередь был выдвинут господин Вэстерби, на одном-единственном листке было четко выведено «нет». Третий претендент выступал в качестве компромиссного варианта, он также был одним из преподавателей колледжа, и, ко всеобщему облегчению, он то и стал ректором колледжа.
