– Где он? – спрашивает Жовис, оглядываясь по сторонам, как будто вспомнил о срочной встрече.
– Кто?
– Высокий блондин, который стоял до этого в глубине бара?
– Наверное, он ушел.
– Вы с ним не знакомы, ни та, ни другая?
Ответила одна Алекса:
– Я с ним знакома, как знакома со всеми клиентами, ни больше, ни меньше. Их сюда столько приходит!
– Он часто здесь бывает?
Она лгала, и было забавно заставлять ее лгать.
– Заходит время от времени...
Она уже убрала свою руку с бедра Эмиля и теперь смотрела на него с некоторой настороженностью.
– Не каждый вечер?
– Тебе в голову, зайчик, приходят странные мысли. Отчего ты решил, что он приходит сюда каждый вечер?
– Не знаю. Я думал...
– Что ты подумал?
– Я думал, что он тут вроде хозяина.
– У нас тут не хозяин, а хозяйка-мадам Порше. Она живет наверху и с тех пор, как потеряла ногу в автомобильной катастрофе, уже больше не спускается сюда.
– Это старая женщина?
– Десять лет назад это была лучшая в Париже исполнительница стриптиза.
– Как она стала владелицей этого заведения?
– Выйдя замуж за тогдашнего хозяина – Фернана Порше.
– А что стало с Фернаном Порше?
– Он умер.
– Как?
Он играет, стараясь припереть ее к стенке. Ему все известно, а она не знает, что ему все известно.
– Несчастный случай.
– Автомобиль?
– Нет. Огнестрельное оружие.
– Он покончил с собой?
– Он не сам это сделал.
Это явилось для него ударом, и он осушил свой бокал шампанского.
– А остальные?
Ни та, ни другая не понимает смысла вопроса.
– Какие остальные? О чем ты говоришь?
Он становится опрометчив, но чувствует себя непобедимым. Они ничего не могут с ним сделать. Он обрел свободу, он способен бросить им вызов.
– Ну все остальные! Банда!
Он указывает на Леона, затем на метрдотеля, официантов и заканчивает гардеробщицей.
Леон никак не реагирует, но упорно смотрит на обеих женщин, как бы давая им инструкции. Конечно, главарь не он. У него не тот вид. Вот у Фаррана, у того вид главаря. Но Леон, по-видимому, является кем-то важным, солидным, к примеру адъютантом.
– А ты хохмач?
– А почему бы мне не быть хохмачом? Разве я вам не сказал, что торгую отпусками? Отпуска – это весело! Я занимаюсь отпусками, и я весел...
Теперь настал его черед положить руку на бедро Алексы и сказать ей уверенным тоном:
– Завтра я вернусь и трахну уже тебя.
Уф! Впервые в жизни он произнес это слово, и ему это далось не без труда.
– Я уже заранее знаю, что ты мне сделаешь, что ты попросишь, чтобы я тебе сделал. Я знаю и как ты станешь кричать.
Ее улыбка уже не выглядит столь естественной, и ему кажется, что он немного напугал ее.
Тогда он решил пойти дальше, гораздо дальше. Хватит с него этой его щепетильности порядочного человека. С этим кончено. Кон-че-но.
– Я сейчас скажу, что ты у меня попросишь. Давай подставляй свое ухо.
И он повторил, совсем тихо, слова, услышанные из уст соседа.
– Тебя это удивляет, да?
Она смотрит на бармена, и тот удаляется как бы для того, чтобы обслужить других клиентов. На самом же деле он покидает бар и направляется к небольшой двери рядом с туалетами.
– Держу пари, он сейчас отыщет Фаррана!
– Что?
– Я сказал Фаррана.
– Кто это? Кто-нибудь, кого ты знаешь?
Он глядит на них – лукавый, смеющийся, напуганный, все вместе. Ему не хотелось заходить так далеко. Он забыл, что ему не полагается это знать.
– А вы нет?
– Здесь не принято спрашивать фамилию клиента. Только его имя. Вот у тебя какое имя?
– Эмиль.
Ирен уже стушевалась, предоставив руководство действиями Алексе. Та же почти без иронии говорит:
– Так я и знала.
– Почему?
– Потому что оно тебе очень подходит.
У него мелькнула смутная догадка, что она смеется над ним, и это его рассердило.
– Ты забываешь, что я о тебе знаю больше, чем ты обо мне. Может, я и зовусь Эмилем, но я не...
Он резко остановился. Только сейчас он замечает отсутствие бармена. Точнее, он видит, как тот внезапно возникает рядом с небольшой дверью, а он-то все это время считал, что тот находится у него за спиной.
– Откуда он идет?
– О ком ты говоришь?
– О Леоне.
– Вероятно, из туалета.
– Нет. Он вышел из другой двери. Куда она ведет?
– За кулисы. Нам все ж таки нужно одно место, чтобы там переодеваться, складывать аксессуары и другое – для хранения бутылок.
Он обвел взглядом зал, и его беспокойство возросло. Большая часть клиентов уже ушла, остались лишь три пары за столиками, и музыканты складывают свои инструменты.
Это не отрезвило его полностью, но его апломб поуменьшился. Внезапно ему нестерпимо захотелось поскорее оказаться снаружи, оставить эту западню.
Ибо это была западня, и вот он уже начинает вырываться.
– Сколько с меня, бармен?
– Вы ведь не собираетесь вот так вот уйти, когда эти дамы еще не допили своего шампанского.
Он взглянул поочередно на Алексу и на Ирен, он увидел их другими, не такими, как прежде. Они не были двойниками, но их улыбка выглядела вымученной, черты – напряженными, как бы угрожающими.
Может, он все это выдумывает.
– Пусть они его допьют.
Ирен, кажется, поняла Бог знает какой сигнал бармена.
– Я сейчас скажу тебе одну приятную вещь, лапушка. Ты говорил, что вернешься сюда завтра из-за Алексы. Завтра у нее выходной. Она только что мне призналась, что ей хочется. Понимаешь? Мы сейчас премиленько разопьем еще одну бутылку, а потом отправимся втроем в дом по соседству...
Он держится за стойку бара, так как табурет под ним качается. Нахмурив брови, он силится понять. Зачем они хотят затащить его в меблированные комнаты в соседнем доме?
– Это западня? – спрашивает он, еле ворочая языком.
Леон, не дожидаясь его ответа, уже откупорил бутылку и теперь разливает шампанское по бокалам.
– Какая западня? Зачем бы мы стали устраивать тебе западню? Нам обеим просто хочется позабавиться с тобой...
"... и избави нас... ".
Нет! Хватит с него этих песен.
– Зачем вы ходили за кулисы? – внезапно спросил он, повернувшись к бармену.
– Чтобы сказать хозяйке, что все идет хорошо.
– Хозяйка ведь наверху.
– Есть внутренний телефон.
– Кто принял решение прекратить музыку?
– Никто. Музыканты сами знают, когда им играть, а когда нет. Их уже не слушали, да и танцующих больше нет.
Одна из трех пар направляется к выходу. Остаются две пары и одинокий клиент в баре – англичанин, дремлющий за своим стаканом виски и время от времени зовущий Леона, чтобы тот его наполнил.
– Чинь-чинь!
Нет! И «чинь-чинь» тоже не надо! Ни «чинь-чинь», ни «избави нас ото зла».
Ему довольно тягостно, что он дошел до такого. Он даже не знает, как это началось. Разумеется, это была его вина. Все всегда происходило по его вине. Бланш никогда не принимала решений. Она делала то, чего хотелось ему. Она была покорной женой. Покорной!
А разве Ирен не была покорной в меблированных комнатах? Нет ничего проще. И Ален был покорным. Если он и нарушал родительскую волю, то тайком, так, чтобы отец не знал, делает он это или нет. Он это делает, это точно. Может, он прямо сегодня поделился со своими товарищами:
– Вчера во время прогулки я принял скучающий вид, как будто мною пожертвовали при этом переезде. Сработало. Я скоро получу свой мопед.
Все они жульничали. Все жульничают. Да и сам Жовис ведет сейчас самую крупную игру в своей жизни.
Он допьет бутылку с двумя этими девицами, коль скоро так надо. В противном случае они способны вообще не выпустить его из этого кабака. Одному Богу известно, кто сейчас стоит за небольшой таинственной дверью.
Вот и еще одна пара уходит. Остается последняя – обнимающиеся влюбленные. Мужчина цинично мнет грудь своей спутницы, как будто они здесь одни.
Так, значит, прикончив бутылку...
Ах да! Он помнит... Он покорно пойдет с Алексой и Ирен...
Может, было бы не так уж и неприятно оказаться втроем в меблированных комнатах. Все трое голые! Ну как?
Однако не следует. Это еще одна западня. На улице он поглубже вдохнет воздуха и уйдет.
Рядом находятся другие ночные кабаки, рестораны, которые еще открыты. Если потребуется, он побежит, и никто не осмелится броситься за ним вдогонку. Только бы добраться до Елисейских полей, а там ему останется лишь забрать свою машину...
Доказательство того, что он не так уж и пьян, – он очень хорошо помнит место, где оставил машину. В подземном паркинге на авеню Георга V. Ему придется медленно вести машину, стараясь не нарушать правил, так как если его остановят полицейские, то, возможно, они заставят его пройти тест на алкоголе... алкоголеметре... Ну и слово! Такое слово трудно выговорить, особенно сегодня ночью!
Внезапно от одной мысли весь его пыл остывает.
А что если Фарран и в самом деле находится за кулисами, как он подумал? Что если Фарран последует за ним на своей красной спортивной машине?
