– Что? Этот чемодан? Та самая штука, на которую вы постоянно поглядывали последние пятнадцать минут? – Бренда хотела было возразить, но Хедли ее опередил. Он шагнул на низкое крыльцо и заглянул в дверь. – Не похоже, чтобы он мог кому-нибудь пригодиться. Зачем он ей понадобился? Что в нем?
Бренда даже не пошевелилась.
– Кое-что из посуды и… и термос.
– Посуда, – пробормотал Хедли. По-прежнему держась за косяк двери, он выгнул шею и посмотрел в сторону теннисного корта, где вилась цепочка следов.
– Видите ли, – затараторила Бренда, словно могла таким способом отвлечь его внимание. – Он понадобился Марии. Кроме того, я обещала Китти. Я дала ей торжественное обещание, что сегодня же принесу его домой. Поклялась, что принесу. Китти сказала, что он из хорошей кожи и здесь напрасно сгниет.
Хедли насторожился:
– Вы обещали миссис Бэнкрофт принести его сегодня домой?
– Да, обещала. Ведь так, Хью?
– Разумеется, так.
– Но на самом деле не принесли?
– Нет. Она сказала, что он из хорошей кожи и зря сгниет здесь…
– Понимаю. Тяжелый? Он тяжелый, мисс Уайт?
– Не очень.
Пробормотав извинения, Хедли сунул голову в дверь павильона и протиснулся внутрь. Они видели, как он склонился над баулом. Затем он выпрямился, и до них донесся глухой голос:
– Вы совершенно правы.
Он обернулся, стукнувшись головой о фонарь, и когда снова появился на крыльце, Хью с какой-то маниакальной отстраненностью увидел баул, который Хедли держал двумя пальцами.
Суперинтендент открыл замок. В бауле не было теннисных туфель; не было почти ничего. Если не считать двух чашек и треснувшей тарелки, баул для пикников был пуст.
Когда пришел сержант, Китти и Ник сидели в саду небольшого уютного дома Китти.
Маленький сад окружала беленая стена восьми футов высотой, под аркой калитки свисал миниатюрный фонарь. По обеим сторонам лужайки, которую пересекала тропинка, вымощенная камнями, росли розовые кусты. Фасад дома оживляли французские окна с карнизами. Из окон струился свет, такой же тусклый, как свет фонаря над калиткой.
Ник сидел в инвалидном кресле на колесах. Раскрыв зубами складной нож, он в полутьме предавался весьма кропотливому занятию – пытался одной рукой очистить яблоко. Китти сидела на ступеньке крыльца, обхватив руками колени и положив на них голову. Из инвалидного кресла доносились злобные, монотонные проклятия.
Китти подняла голову.
– Вы устали, бедненький, – сказала она. – Я дала вам немного поесть. Почему бы вам не отправиться домой и не прилечь?
– Прилечь! – сказал Ник. – Похоже, все и каждый только о том и думают – о том, как бы мне прилечь! Сколько, по-вашему, мне лет? Не будь у меня сломана нога, я пробежал бы милю быстрее всех в Северном Лондоне. И в фехтовании обошел бы любого на семь уколов.
Китти вскинула глаза, вздрогнула и плотнее обхватила колени.
– Я этого не потерплю, – заявил Ник. – Это мой дом. Мой теннисный корт. Пока я хоть что-нибудь здесь значу, мне никто не будет приказывать. – После недолгого молчания Китти с удивлением услышала глухой смех Ника. – Впрочем, знаете ли, возможно, это и к лучшему. Спокойный подход… осторожный подход… драматический подход…
Китти снова подняла голову:
– Ник.
– Э-э?
– Кто, по-вашему, действительно убил Фрэнка?
– Мистер Выскочка Роуленд.
– О да, знаю, вы говорили, что он. – В голосе Китти звучало явное нетерпение. – Но кто истинный убийца?
– Мистер Выскочка Роуленд, – повторил Ник. Яблоко хрустнуло под его зубами.
За этот день Китти переоделась, возможно, раз в шестой. Ее покойный муж имел обыкновение повторять, что она переоблачается из одного наряда в другой быстрее, чем любая из его знакомых женщин; и хоть опыт его продолжался недолго, это, скорее всего, была правда. Сегодня она уже успела сменить вечернее платье на другое – черное; и на его фоне белки ее глаз выделялись ярче, чем смуглая кожа.
– Я не знаю, о чем вы думаете, – сказала Китти сквозь зубы. – Но одно мы обязаны сделать. Мы должны остановить Бренду. Убедить ее перестать лгать.
– Вы полагаете, что Бренда лжет?
– Конечно лжет. Я не так умна, как некоторые, и поэтому не доверяю всем этим умникам. И не надо ухмыляться. Но что до меня…
– Хм.
– По-моему, все очень просто. Разве вы не понимаете, что, когда убили беднягу Фрэнка, на корте вообще не было никаких следов? Бренда нашла его там и сама оставила все эти следы. Теперь она боится, что полиция обвинит ее в убийстве.
– Не обвинит, – сказал Ник с набитым яблоком ртом.
– Почему нет? Почему?
– Следы слишком глубокие. Помимо всего прочего, кто-то ведь должен был убить Фрэнка. Как мог убийца перейти через весь корт и вернуться назад, не оставив следов? Э-э?
– Какой вы глупый, – сказала Китти. – Не хочу сказать, что очень, но все-таки глупый. Как же, по-вашему, беднягу Фрэнка умудрилась заманить на корт? Вы же знаете его аккуратность. Знаете, что он терпеть не мог, когда на его туфлях было хоть единое пятнышко. – В ее голосе звучала убежденность. – Пари – вот что это такое. Помните, как Фрэнк поспорил с Хью Роулендом по поводу гимнастики? Фрэнк держал пари…
Ник остановил ее.
– Я помню, – сказал он очень мягким голосом. – Час назад я вспоминал об этом. Любопытно, помнит ли Роуленд. Я очень хочу, чтобы вы запомнили это.
– Нечто подобное я и имею в виду. Что-то в таком роде, но не совсем. Фрэнк был таким ребенком. Какой-нибудь гнусный тип сказал: «Я могу сделать то-то и то-то». Фрэнк возразил: «Нет, не можете». И они попробовали. Вероятно, что-то такое, после чего на корте не осталось следов: например, длинный прыжок. Или прыжок с шестом – да, скорее всего, именно прыжок с шестом. В Канаде это называется так.
И вновь Ник прервал ее.
– Мировой рекорд по прыжкам с шестом, – сказал он, – равен двадцати пяти футам одиннадцати и одной восьмой дюйма. Правда, этому рекорду по меньшей мере лет десять, но его еще никто не побил. Вы же предполагаете, что убийца прыгнул на расстояние в двадцать четыре фута. Нет, ненаглядная моя. Нет. Олимпийский чемпион в хорошей форме, как следует разбежавшись для толчка, мог бы прыгнуть на такое расстояние. Но чтобы прыгнуть на наш корт, ему пришлось бы встать спиной к проволочной ограде и прыгать без разбега. Нет. Это невозможно.
Ник говорил быстрее обычного, каким-то заговорщическим тоном. Он снова впился зубами в яблоко.
– Что же до прыжка с шестом, то это хорошо. Очень хорошо! Но и здесь есть изъян. Наверное, вы подумали о нем, когда услышали про Роуленда с граблями в руках?
– Я ни о чем подобном не думала. Мне это и в голову не приходило.
– А вот я думал, – уверил ее Ник, понижая голос. – Я говорю: хорошо. При помощи граблей, а еще лучше – подпорки для сушки белья, на небольшое расстояние можно прыгнуть. Но, повторяю, на небольшое, и возникает то же возражение: необходимо место для разбега. Нет, Китти. Пролететь по воздуху не способен ни один убийца.
Наступило молчание. Китти даже вздрогнула – так поразило ее то обстоятельство, что к Нику вернулась его обычная веселость. Еще час назад он буквально неистовствовал от горя, теперь же казался совсем другим человеком. Только Китти была свидетельницей его слабости; она, как воплощение стойкости, стояла рядом с ним и, не говоря ни слова, держала его голову, словно он был действительно болен.
А теперь Ник вновь обрел свою лучшую форму. Он вновь был приветливым, обходительным собеседником; хозяином, который любит поражать посетителей своим гостеприимством; прекрасным рассказчиком, обожающим устраивать праздники. К нему вернулось былое обаяние. Он добавил:
– Нет. Бренда говорит правду. Мне она не станет лгать.
– Почему вы так в этом уверены?
– Потому что она никогда не лгала мне, – ответил Ник, и в голосе его звучала неподдельная искренность. – Раз Бренда говорит, что не оставляла этих следов, значит, так оно и есть. Следы оставил кто-то другой, надев ее туфли, – ведь это просто, не правда ли? Не понимаю, почему вы не хотите признать этого.
– Я скажу почему, – резко ответила Китти. – Следующей новостью, которую вы узнаете, будет то, что эти следы оставила я. Да, конечно, это абсурд, – продолжала Китти, – Но, да будет вам известно, я тоже могу носить обувь четвертого размера. К тому же сегодня я глупо пошутила, и это меня очень беспокоит.
– Кто, – пробормотал Ник, – кто выдумал эту избитую фразу, что трусами нас делает сознание?
– По-моему, Библия или Шекспир.
– В этом ваша беда, Китти. Вы! Вы убили Фрэнка? Не похоже! Видите ли, дорогая, я знаю, какие отношения связывали вас и Фрэнка.
Китти заговорила еще более резко:
– Что вы имеете в виду?
Ник усмехнулся, поудобней устроился в кресле, которое при этом заскрипело, и откинул голову на спинку. Она смутно видела, что он смотрит на звезды – бесчисленные звезды, усыпавшие небо, светлевшее над темной бездной сада.
