— Ну спасибо, — вставил Маллет.
— Я имею в виду, что вы, естественно, ассоциировались у него с убийством, которое наверняка стало для него ужасным потрясением…
— Он сохранял завидное хладнокровие, когда я его увидел. Это было то, что сразу же бросилось мне в глаза. Но вы собиралась сказать…
— Что по-настоящему странно — так это то, что ему вдруг оказалось по карману оказаться в таком месте. Вы знаете, сколько там берут за обед?
— Я не знаю, — с удовольствием проговорил Маллет. — Слава богу, мне не пришлось там расплачиваться.
— Так вот, поверьте мне, сэр, это просто ужас какой-то! И где он взял столько денег, хотел бы я знать?
— Кстати, а что нам известно об обстоятельствах жизни Харпера?поинтересовался Маллет.
— Довольно много, сэр, — ответил Франт, которому не терпелось доказать свое усердие. — У нас, знаете ли, есть его адрес — это на Илинг-Уэй. Я связался с тамошней полицией и выяснил, что он живет холостяком с матерью в высшей степени почтенной, но бедной как церковная мышь. Крошечный домик, служанка, которая приходит два раза в неделю, ну, вы знаете, как это бывает. Это совсем не вяжется с шикарными отелями в Брайтоне.
Время от времени случается, что бедные молодые люди ударяются в загул, возразил инспектор. — Но все равно, вы совершенно правы, Франт. У этого парня совсем недавно появились деньги или близкая перспектива их получения. Я скажу вам, что вселило в меня такую уверенность: выражение лица девушки, с которой он танцевал.
— Для меня это не очевидно, — позволил себе усомниться Франт. — Конечно, ей было приятно танцевать с парнем, в которого она влюблена…
— Но ей было не просто «приятно», — перебил его Маллет. — Она была совершенно счастлива и абсолютно беззаботна. У людей нечасто бывает такой вид, и ошибиться тут было невозможно. Просто попробуйте вникнуть — как бы это назвать? — в психологическую подоплеку. Существует девушка, влюбленная какое-то время в молодого человека, — вспомните, что говорил насчет этого мистер Браун, — у которого нет ни гроша за душой. А это значит, что у нее нет никаких перспектив вступить с ним в брак еще годы и годы. Так могла бы она выглядеть такой счастливой, зная, что вечер, который она с ним проводит, ему все равно не по карману?
— Ну, у многих девушек нет большей радости, чем заставить своего парня потратить на них месячную зарплату за один вечер, — проницательно заметил Франт.
— Она не из таких девушек, — многозначительно сказал инспектор.
Когда люди говорят: «Она не из таких девушек», особенно если сами вы эту девушку никогда не видели, тут нечего прибавить, и сержант, соответственно, промолчал.
— А почему бы нам просто не побеседовать с ним и не спросить, откуда у него взялись деньги? — предложил он наконец.
Маллет покачал головой:
— Нет, это невозможно. Я уже до смерти напугал этого парня, сам того не желая. Если ему есть что скрывать, он к настоящему времени это уже сделал, и у него наготове складная история. А если тут все чисто, то никому от этого хуже не стало.
Тогда почему не спросить девушку или ее отца и не выяснить, что они о нем знают?
— Все это замечательно, Франт, но вы ведь не можете заявиться к человеку домой и сказать: «Я офицер полиции, и я хочу знать, сколько денег у жениха вашей дочери и откуда он их взял». Правда? По крайней мере, я бы поостерегся проделывать такое, особенно с отставным генералом. И все-таки я бы очень обрадовался возможности потолковать с ним.
— И с его дочерью, — добавил Франт, но тихим шепотом.
Инспектор какое-то время барабанил по столу, потягивая свободной рукой усы.
— И все-таки, — пробормотал он, — это можно устроить. Рискованная затея, но, возможно, из этого что-то и получится. Думаю, я поговорю по телефону с суссекской полицией.
— Сейчас или после ленча? — спросил Франт, который знал слабость своего начальника.
— После ленча, конечно, — откликнулся Маллет с решимостью. — Давайте-ка подумаем. Фэншоу придет сюда в три, верно? Так вот, я не собираюсь беседовать с ним на пустой желудок, если этого можно избежать. Больше пока ничего нет?
— Есть целая гора сообщений со всех концов страны о людях, похожих на Джеймса, — сообщил сержант.
— Как я полагаю, все их придется проверить, но, судя по всему, проку от них не будет никакого, — отреагировал инспектор.
Основанное на полученных свидетельских показаниях описание примет Джеймса, с обычным при этом объяснением, что это тот человек, которого полиция «хотела бы допросить», было распространено еще накануне. И сразу же стало приносить плоды, хотя, как правильно заметил Маллет, малообещающие. Таинственные тучные люди с бородой сразу же появились, казалось, во всех уголках Англии. Их видели запрыгивающими в такси, исчезающими в метро, подозрительно притаившимися за оградой загородных лужаек. Поздней ночью они торопливо прихлебывали чай у лондонских ларьков или упрашивали водителей грузовиков подбросить их на магистралях. Их даже видели выглядывающими в окна безобидных пригородных домиков. Каждый из них, как знал по опыту инспектор, скорее всего, был продуктом истерии, порожденной стремлением попасть в выпуск новостей. Но где-то в нагромождении разной чепухи могло скрываться одно ценное зернышко информации, которому, возможно, предстояло сыграть решающую роль. А потому все сообщения предстояло анализировать, во всяком случае внимательно рассмотреть, прежде чем с легкой душой выбросить в корзину.
Маллет взглянул на раздувшуюся папку, потом на свои часы.
— Не сейчас, — буркнул он. — Вы никогда не замечали, Франт, как сытный ужин, съеденный накануне, стимулирует аппетит за ленчем на следующий день?
— Да пожалуй что нет, — ответил Франт.
— А я вот это не раз подмечал. Так что сейчас ухожу. Эти вещи могут и подождать. Я такой голодный, что не подумал бы остановиться, даже если бы в эту минуту сюда вошел мистер Джеймс.
В этот момент в дверь постучали.
— Да, да, ну что там еще? — крикнул инспектор.
В дверь просунулась голова офицера.
— Извините, сэр, — сказал он, — но какой-то человек очень хочет увидеться с вами немедленно. Он говорит, что его зовут Колин Джеймс.
Маллет откинулся на спинку кресла.
— Беру свои слова обратно, — выдавил он.
Как бы ни жаждал мистер Джеймс посетить Скотленд-Ярд, было очевидно, что, попав сюда, он пришел в состояние крайнего замешательства. Мистер Джеймс замер в дверях кабинета Маллета, перемещая свой тяжелый вес с одной ноги на другую и обращая водянистые голубые глаза то на него, то на Франта, то на пустое место между ними. Он явно пребывал в очень нервозном состоянии и выглядел так, будто при неосторожном звуке или движении готов снова пулей вылететь за дверь.
— Не желаете ли присесть, сэр? — проговорил инспектор вкрадчивым голосом. — Как я понимаю, у вас есть что нам сообщить?
Посетитель робко примостился на самом краешке кресла.
— Вы… вы уж меня простите ради бога, что я причиняю вам такое беспокойство, — начал он, — но я посчитал своим долгом в этих весьма необычных обстоятельствах… все это так необычно, я никогда прежде не имел дела с полицией, и… но мое имя упоминалось… извините меня… — На какое-то мгновение его лицо скрылось за большим сине-белым клетчатым носовым платком, и в тихом кабинете раздалось «апчхи», подобное разрыву бомбы. — Прошу прощения, — продолжил мистер Джеймс, когда его лицо снова появилось на свет божий после короткого затмения. — Ужасный насморк, прямо-таки ужасный насморк. Мне не следовало отправляться в путь в такую погоду. Моя дочь пыталась меня отговорить, но я посчитал своим долгом…
На этот раз чихание застало его врасплох, и Маллет поспешно пригнулся, прячась от разлетевшихся брызг. До сих пор инспектор ничего не сказал. По сути дела, он лишь вполуха слушал бессвязные высказывания незнакомца. Но глаза его работали, и мозг автоматически запечатлевал то, что он видел, обрабатывая и сравнивая с тем, что прежде слышал. Мистер Джеймс оказался человеком громадных размеров. Когда он сел, неудобно подавшись далеко вперед в своем кресле, его живот выступил почти до письменного стола, за которым укрылся инспектор. Громадность его усиливалась косматой каштановой бородой, падающей ему на грудь. Однако выше бороды находилась вовсе не упитанная цветущая физиономия, какой можно было бы ожидать от человека с такими габаритами, а изможденное личико со впалыми щеками и ввалившимися глазами. Его конечности тоже были сравнительно тонкими. Оставалось лишь удивляться, как столь несоразмерные ноги выдерживают груз такого тела. «Он выглядит как тощий человек, плохо загримированный под Фальстафа», — подумал Маллет и вспомнил слова Харпера: «Толстый человек — или скорее пузатый. У него был большой живот и худое лицо, как будто он страдает несварением желудка».
