Я понимал. Где-то в глубине души у меня теплилась слабая надежда на то, что для отравления требовались элементарные специальные знания. Однако оказалось, что старый Леонидис фактически сам разработал подробную схему своего собственного убийства. Убийце не надо было даже обдумывать план или размышлять над способом. Сама жертва снабдила его простым и доступным методом убийства.
Я глубоко вздохнул. София, будто прочитав мои мысли, сказала:
— Все это выглядит довольно ужасно, не так ли?
— Знаешь, София, — сказал я, — из всего этого сам собой напрашивается один вывод.
— Какой?
— Что ты права и что это сделала не Бренда. Она просто не стала бы точно следовать этой схеме, о которой все вы слышали и которую, несомненно, запомнили.
— Я в этом не уверена. Кое в чем она бывает страшно тупой.
— Ну не настолько же, чтобы сделать подобную глупость, — сказал я. — Нет, Бренда отпадает.
София отодвинулась от меня.
— Тебе не хочется думать, что это сделала Бренда, ведь так? — спросила она.
Что я мог ответить на это? Не мог же я заявить, чтобы сделать ей приятное: «Да, я надеюсь, что это сделала Бренда».
А почему не мог? Не потому ли, что, с одной стороны, была Бренда в полном одиночестве, а с другой — дружно ополчившееся против нее могущественное семейство Леонидисов? Что это? Рыцарский дух? Стремление защитить слабого, беззащитного? Я вспомнил, как она сидела на диване в своем роскошном траурном туалете, вспомнил безнадежность, звучавшую в ее голосе, и… страх в глазах.
Весьма своевременно из посудомоечной вернулась нянюшка. Мне кажется, она почувствовала некоторую напряженность, возникшую между мной и Софией.
Она неодобрительно проворчала:
— Все об убийствах толкуете? Послушайте меня и положитесь на полицию. Это их дело, а не ваше.
— Нянюшка, нянюшка… неужели ты не понимаешь, что в этом доме где-то бродит убийца…
— Что за вздор, мисс София! У меня скоро лопнет терпение с вами. Разве не стоит все время открытой парадная дверь… разве не открыты все двери в доме и разве хоть что-нибудь здесь запирается? Все здесь само зовет воров и грабителей!
— Это не мог сделать грабитель, ведь ничего не было украдено. К тому же зачем бы грабителю проникать в дом с целью отравления?
— Я не говорила, что это сделал грабитель, мисс София. Я сказала только, что все двери в доме открыты настежь. Кто угодно может войти. Если хотите знать, то мне кажется, что это сделали коммунисты.
И нянюшка с удовлетворенным видом подкрепила свое высказывание энергичным кивком.
— С какой стати коммунистам потребовалось бы убивать бедного дедушку?
— Ну, знаешь, всем известно, что они всегда замешаны во всем, что происходит. А если не коммунисты, то, помяни мое слово, это сделали католики. Все они похожи на вавилонскую блудницу!
Очень довольная тем, что за ней осталось последнее слово, нянюшка вновь скрылась за дверью посудомоечной.
Мы с Софией рассмеялись.
— Убежденная протестантка старой закваски, — сказал я.
— Да уж, ее только послушать! Пойдем, Чарльз, зайдем в гостиную. Там сейчас нечто вроде семейного совета. Его намечалось провести сегодня вечером, но он начался раньше назначенного времени.
— Мне, наверное, лучше не вмешиваться, София?
— Если ты все еще не раздумал жениться на мне и войти в семью, то тебе лучше заранее посмотреть на них, когда они всерьез берутся за дело и перестают церемониться.
— А о чем будет речь?
— О состоянии дел Роджера. Ты, по-видимому, уже имеешь об этом кое-какое представление? Но только сумасшедшему может прийти в голову, что Роджер мог убить деда. Да ведь Роджер обожал его!
— По правде говоря, я и не думал, что это мог сделать Роджер. Думал, что, может быть, это дело рук Клеменси.
— В этом я виновата. Это я невольно внушила тебе такую мысль. Но в этом ты тоже ошибаешься. Мне кажется, что Клеменси и бровью не поведет, если Роджер потеряет все свои деньги. Думаю, что она даже была бы рада. У нее есть своя необычная страсть… стремление не иметь ничего. Пойдем!
Когда мы с Софией вошли в гостиную, голоса смолкли и все уставились на нас.
Вся семья была в сборе. В большом кресле, обитом красной парчой, которое стояло между окнами, расположился Филип, на красивом лице которого застыло холодное, суровое выражение. Он был похож на судью, собирающегося огласить приговор. Роджер восседал верхом на большом пуфе у камина. Он взъерошивал пальцами волосы, и теперь они стояли ежиком. Левая штанина его брюк была закручена вверх, а галстук съехал на сторону. Он раскраснелся и, казалось, был настроен продолжать спор. Сзади него пристроилась Клеменси, тоненькая фигурка которой выглядела слишком хрупкой в громоздком мягком кресле. Отвернувшись от присутствующих, она равнодушно разглядывала рисунок на обоях. Эдит, вытянувшись в струнку, восседала в дедушкином кресле. Она с непостижимой скоростью что-то вязала, и губы ее были плотно сжаты. Единственную ласкающую взор картину в этой комнате представляли Магда с Юстасом, сидевшие рядом на диване. Они выглядели как на портрете кисти Гейнсборо: темноволосый красивый мальчик с капризным лицом и рядом с ним, вытянув одну руку вдоль спинки дивана, Магда, хозяйка «Трех башен» в одеянии из тафты, — сидевшая, выставив вперед маленькую ножку в парчовой туфельке.
Филип нахмурился.
— София, — сказал он, — извини, но мы здесь обсуждаем семейные дела конфиденциального характера.
Стало слышно, как позвякивают спицы в руках мисс де Хэвиленд. Я был готов принести извинения и удалиться. Но София опередила меня. Четко и решительно она произнесла:
— Мы с Чарльзом намерены пожениться. Я хочу, чтобы Чарльз присутствовал при обсуждении.
— А почему бы ему и не присутствовать? — воскликнул Роджер, вскакивая со своего пуфа. — Я уже говорил тебе, Филип, и повторяю еще раз, что в этом деле нет ничего конфиденциального. Весь мир узнает об этом если не завтра, то послезавтра. В любом случае, дорогой мой, — обратился он ко мне, дружески положив руку на мое плечо, — вам-то об этом уже все известно. Ведь вы были там сегодня утром.
— О, умоляю, расскажите, — воскликнула Магда, наклонившись вперед, — как там все выглядит, в Скотланд-Ярде?! Это так любопытно! Какая там мебель в кабинете? Стол… или письменный стол? Стулья? А какие портьеры? Цветов там, я думаю, нет? А диктофоны?
— Не отвлекай всех пустяками, мама, — сказала София. — Ты все равно заставила Вейвасора Джонса выбросить из пьесы сцену в Скотланд-Ярде. Ты сказала, что она снимает напряжение.
— Просто эта сцена делает пьесу похожей на детектив, — сказала Магда, — тогда как «Эдит Томпсон» — ярко выраженная психологическая драма… или, может быть, психологически-приключенческая пьеса… как, по-твоему, лучше звучит?
— Вы были там сегодня утром? — резко спросил меня Филип. — Зачем? Ах, да, конечно, ваш отец…
Он нахмурился. Я еще острее почувствовал, что мое присутствие нежелательно, но София крепко держала меня за локоть.
Клеменси подвинула стул в мою сторону и сказала:
— Садитесь, пожалуйста.
Я с благодарностью взглянул на нее и сел.
— Можете говорить, что угодно, — произнесла мисс де Хэвиленд, очевидно, продолжая разговор с того места, на котором его прервали, — но я считаю, что мы обязаны уважать пожелания Аристида. Когда прояснится вся эта история с завещанием, я лично передам все, что мне завещано, в распоряжение Роджера.
Роджер в сильнейшем возбуждении дернул себя за волосы.
— Ни за что, тетя Эдит. Нет! — воскликнул он.
— Мне очень хотелось бы сказать то же самое, но приходится принимать во внимание каждый фактор… — произнес Филип.
— Дружище Фил, разве ты не понял? Я не намерен ни от кого принимать ни гроша!
— Ну где ему понять! — резко бросила Клеменси.
— Как бы там ни было, Эдит, — сказала Магда, — но когда прояснится история с завещанием, у него будет своя собственная доля наследства.
— Но это, по-видимому, будет не сразу? — спросил Юстас.
— Юстас, помолчи, ты в этом не разбираешься, — сказал Филип.
— Но мальчик абсолютно прав! — воскликнул Роджер. — Он попал в самую точку. Ничто не сможет предотвратить банкротство. Ничто.
Он произнес это с каким-то удовлетворением.
— Как видите, и обсуждать нечего, — добавила Клеменси.
— И вообще, разве это имеет какое-нибудь значение? — сказал Роджер.
— Я сказал бы, что это имеет весьма большое значение, — заявил Филип и поджал губы.
— Нет! — воскликнул Роджер. — Нет и еще раз нет! Разве хоть что-нибудь имеет значение по сравнению с тем фактором, что отца нет в живых? Отец умер! А мы сидим здесь и обсуждаем ничтожные финансовые вопросы.
Бледные щеки Филипа чуть заметно порозовели.
— Мы лишь пытаемся оказать помощь, — натянуто произнес он.
