– Но зачем? – изумился мистер Тодхантер.
– Затем, что она не может позволить себе не то что провала – провалов у нее и не было! – но даже успеха, который нельзя назвать грандиозным! Разве вы не заметили, что с каждым разом пьесы с участием Джин Норвуд держатся на сцене все дольше? Раз за разом она побивает все рекорды, и новая пьеса непременно должна побить рекорд, поставленный предыдущей. Это невероятно. И говорю же, ради этих рекордов она не остановится ни перед чем. Разумеется, пресса в восторге, а публика ликует так, что крышу сносит, каждый раз, как рекорд побит. Для театра «Соверен» все это превратилось в игру. Вот ради чего живет Джин Норвуд – ради шумихи.
– Как странно! – заметил мистер Тодхантер.
– До чрезвычайности. Сомневаюсь, что найдется еще хоть одна заметная актриса такого уровня, которая за сценой ведет себя как профессиональная куртизанка, но иначе Джин Норвуд не назовешь. Впрочем, должен сказать, она самым искренним образом убедила себя в том, что действует в одном ряду с храмовыми проститутками древности и служит богу Искусства преданно, как никто. Но, понятно, такая женщина способна убедить себя в чем угодно.
– Тогда какого вы – лично вы – мнения о ней как о человеке? – полюбопытствовал мистер Тодхантер.
– Ядовитая гадина, – бросил мистер Плейдел. – И бесчестье великой профессии, – добавил он чуть более темпераментно.
– Однако… А она… – осторожно осведомился Тодхантер с намерением употребить слово, в последнее время существенно претерпевшее урон, – она – леди?
– Отнюдь. Ни по склонности, ни по рождению. Ее отец вроде бы мелкий торговец в Балхеме, а мать из прислуги. Оба достойные люди и по сию пору живы. Но с дочерью не видятся, разве если только решатся потратиться на билеты в партер. Джин давно отреклась от них, бедняжка. Поверить ей, так ее отец, гвардейский полковник, погиб при Монсе, а мать, бедная, но гордая, – отпрыск старинного королевского рода, чуть ли не из Плантагенетов. Вот так обстоят дела.
– Неужели у нее нет ни одного достоинства, искупающего эти пороки? – спросил мистер Тодхантер.
– Вы же знаете, трудно найти человека беспросветно дурного, однако, на мой взгляд, Джин приближается к этому, как никто.
– А могли бы вы сказать, что она принесла существенный вред очень многим людям? – продолжал допытываться мистер Тодхантер.
– Безусловно! Так и есть. Но с другой стороны, от нее есть и польза. Я имею в виду, что она доставляет немалое и здоровое развлечение великому множеству добропорядочного народа.
– Но ведь это может делать кто угодно.
– О нет! Джин Норвуд – такая же редкость, как Этель М. Делл [11]; в своем роде гений.
– И все-таки, – упрямо настаивал на своем мистер Тодхантер, – сказали бы вы, что в целом всем стало бы лучше, если б она умерла?
– О, намного лучше! – без колебаний подтвердил мистер Плейдел.
Мистер Тодхантер пригубил свой ячменный отвар.
«Ну, что до меня, то я убивать ее не стану, – подумал мистер Тодхантер, протягивая костлявую руку к изголовью кровати, чтобы выключить свет. – С этим наваждением давно покончено, и я чрезвычайно этому рад». Придя к такому решению, мистер Тодхантер безмятежно уснул.
Часть II, мелодраматическая
Убийство в старом амбаре
Размышляя о случившемся, мистер Тодхантер только руками разводил, как легко его провели. Теперь, когда у него открылись глаза, он понял, как это было проделано, осознав также не без стыда, как легко, с самозабвенной прытью кролика, скачущего в тенета, он попался в ловушку. Сеть растянули прямо у него на глазах, и он положительным образом ринулся в самую ее середину. Если бы не чистая случайность, не укол совести, заставивший его вернуться к лифту…
Мистер Тодхантер злился на самого себя, а на мисс Джин Норвуд – еще больше. Но разумеется, он не собирался ничего по этому поводу предпринимать.
И вероятно, не предпринял бы, если бы телефонный звонок, случившийся вскоре после обеда с мисс Норвуд. Звонила младшая дочь Фарроуэя, Фелисити.
– Мистер Тодхантер, – не скрывая волнения, начала она, – не могли бы вы приехать ко мне сегодня вечером? Мама сейчас в Лондоне, и… не знаю, как это объяснить по телефону, но я ужасно, ужасно обеспокоена. Я понимаю, это непростительно – вовлекать вас в наши проблемы, могу только сказать в свое оправдание, что мне совершенно не с кем посоветоваться. Вы приедете?
– Непременно, дорогая моя, приеду, – энергично решительно пообещал мистер Тодхантер.
В четверть девятого он подозвал такси и велел отвезти себя, сколько бы то ни стоило, в Мейда-Вейл.
Фелисити Фарроуэй встретила его не одна, а в компании высокой седовласой величественной дамы с невозмутимым взглядом. Мистер Тодхантер сразу распознал тип. Точно такие дамы заседали в комитетах, обследующих условия жизни малолетних, выделяющих молоко школьникам из бедных семей и учреждающих детские приюты, – и мистер Тодхантер заседал вместе с ними, волей-неволей подчиняясь своему чувству гражданского долга.
Фелисити представила даму как свою мать, миссис Фарроуэй коротко извинилась за беспокойство и сдержанно поблагодарила за чек, благодаря которому смогла купить билет до Лондона. Мистер Тодхантер смешался, получил приглашение присесть, подчинился и сел, потирая острые колени. Чувствуя, что его опять принимают за кого-то другого, он поежился от уколов совести.
– Мама приехала, чтобы разобраться во всем сама, – без особых преамбул сообщила Фелисити.
Пожилая дама кивнула:
– Да. Пока дело касалось одной меня, я предпочитала ни во что не вмешиваться. На мой взгляд, каждый человек вправе поступать так, как он считает нужным, – при условии, что он не причиняет вреда другим людям, именно поэтому я была готова позволить Николасу идти своим путем. Но Фелисити передала мне то, что вы, мистер Тодхантер, сообщили ей насчет Винсента, предварительно обратившись к Виоле, которая полностью все подтвердила, и тут я поняла, что терпению моему пришел предел. Нельзя допустить, чтобы мисс Норвуд сломала Виоле жизнь.
Фелисити энергично закивала.
– Это черт знает что такое! Пристрелить ее нужно, вот что. Бедняжка Виола!
Миссис Фарроуэй слабо улыбнулась на кровожадные слова дочери.
– Фелисити строит самые невероятные планы, предлагая сделать так, чтобы эту женщину арестовали по какому-нибудь ложному обвинению, и…
– По сфабрикованному обвинению, мама. Это очень просто. Ручаюсь, она и так ходит по краю пропасти и с законом не в ладах. Есть надежда, что отец продал не все твои драгоценности. Мы выясним, это легко, не подарил ли он что-то из них этой женщине, а потом ты подашь на нее в суд, обвинив в краже. Или подбросим ей кольцо, например, а потом под присягой подтвердим, что она его украла… Да, это вполне возможно, отчего ж нет! – пылко заключила девушка.
Миссис Фарроуэй снова улыбнулась, глядя на мистера Тодхантера.
– Думаю, все-таки лучше нам действовать не так мелодраматично. Мистер Тодхантер, хотя вы и друг Николаса, надеюсь, вы можете взглянуть на эту прискорбную ситуацию в какой-то мере со стороны. Что бы вы нам посоветовали?
Тут они обе – и мать, и дочь – взглянули на гостя с надеждой.
Мистер Тодхантер заерзал. Что посоветовать, он и понятия не имел. В голове у него не было ни единой мысли.
– Право, не знаю… – беспомощно начал он. – На мой взгляд, ваш супруг не в себе, миссис Фарроуэй, простите мне мою откровенность. Думаю, вряд ли какие-то меры покажут себя действенными, за исключением самых… самых решительных.
– Я же говорила! – воскликнула Фелисити.
– Боюсь, вы правы, – спокойно согласилась миссис Фарроуэй, – хотя считаю, от всякого рода «фабрикаций» нам следует воздержаться. Но о каких именно мерах мы говорим? Какого рода? Вы понимаете, я так мало сталкивалась с подобными ситуациями, что не знаю, как с ними разбираться. Мы всегда жили очень тихо, несмотря на репутацию Николаса. Мне совестно втягивать вас в эту историю, мистер Тодхантер, но больше нам решительно не к кому обратиться. И вы, вероятно, слышали, – добавила она, сочувственно ему улыбаясь, – что мать способна кем угодно пожертвовать ради своих детей. Боюсь, так оно и есть, во всяком случае, в том, что касается вас.
Мистер Тодхантер принялся уверять, что он и сам более чем готов, просто жаждет, чтобы его принесли в жертву, и приложил все старания высказать что-то дельное. Но в подобных делах он был еще неопытнее, чем миссис Фарроуэй, и хотя разговор затянулся на добрых два часа, единственным внятным его итогом стало то общее мнение, что не стоит миссис Фарроуэй пытаться обсудить положение с мужем, дабы не ожесточить еще более его упрямства, и вообще с чем-либо к нему обращаться. Пусть лучше, последовал вывод, этим займется мистер Тодхантер; поручить переговоры Фелисити в ее нынешнем состоянии духа значило бы непоправимо испортить дело – это было ясно всем троим, включая ее самое.
