Кругом не было ни души, не слышно было ни единого звука, кроме шума дождя. Заглянув внутрь кеба, я увидел, что Дреббер храпит, развалясь на сиденье. Я потряс его за плечо…
— Пора выходить, — сказал я.
— Ладно, сейчас, — пробормотал он.
Должно быть, он думал, что мы подъехали к его гостинице, — он молча вылез и потащился через палисадник. Мне пришлось идти рядом и поддерживать его — хмель у него еще не выветрился. Я отпер дверь и ввел его в переднюю. Даю вам слово, что отец и дочь все время шли впереди нас.
— Что за адская тьма, — проворчал он, топчась на месте.
— Сейчас зажжем свет, — ответил я и, чиркнув спичкой, зажег принесенную с собой восковую свечу. — Ну, Енох Дреббер, — продолжал я, повернувшись к нему и осветив свечкой свое лицо, — кто я такой?
Он уставился на меня бессмысленным пьяным взглядом. Вдруг лицо его исказилось, в глазах замелькал ужас — он узнал меня! Побледнев как смерть, он отпрянул назад, зубы его застучали, на лбу выступил пот. А я, увидев все это, прислонился спиной к двери и громко захохотал. Я всегда знал, что месть будет сладка, но не думал, что почувствую такое блаженство.
— Собака! — сказал я. — Я гнался за тобой от Солт-Лейк-Сити до Петербурга, и ты всегда удирал от меня. Теперь уж странствиям твоим пришел конец — кто-то из нас не увидит завтрашнего утра!
Он все отступал назад; по лицу его я понял, что он принял меня за сумасшедшего. Да, пожалуй, так оно и было. В висках у меня словно били кузнечные молоты; наверное, мне стало бы дурно, если бы вдруг из носа не хлынула кровь — от этого мне полегчало.
— Ну что, вспомнил Люси Ферье? — крикнул я, заперев дверь и вертя ключом перед его носом. — Долго ты ждал возмездия, и наконец-то пришел твой час!
Я видел, как трусливо затрясся его подбородок. Он, конечно, стал бы просить пощады, но понимал, что это бесполезно.
— Ты пойдешь на убийство? — пролепетал он.
— При чем тут убийство? — ответил я. — Разве уничтожить бешеную собаку — значит совершить убийство? А ты жалел мою дорогую бедняжку, когда оттащил ее от убитого вами отца и запер в свой гнусный гарем?
— Это не я убил ее отца! — завопил он.
— Но ты разбил ее невинное сердце! — крикнул я и сунул ему коробочку. — Пусть нас рассудит всевышний. Выбери пилюлю и проглоти. В одной — смерть, в другой — жизнь. Я проглочу ту, что останется. Посмотрим, есть ли на земле справедливость или нами правит случай.
Скорчившись от страха, он дико закричал и стал умолять о пощаде, но я выхватил нож, приставил к его горлу и в конце концов он повиновался. Затем я проглотил оставшуюся пилюлю, и с минуту мы молча стояли друг против друга, ожидая, кто из нас умрет. Никогда не забуду его лица, когда, почувствовав первые боли, он понял, что проглотил яд! Я захохотал и поднес к его глазам кольцо Люси. Все это длилось несколько секунд — алкалоид действует быстро. Лицо его исказилось, он выбросил вперед руки, зашатался и с хриплым воплем тяжело рухнул на пол. Я ногой перевернул его на спину и положил руку ему на грудь. Сердце не билось. Он был мертв!
Из носа у меня текла кровь, но я не обращал на это внимания. Не знаю, почему мне пришло в голову сделать этой кровью надпись на стене. Может, из чистого озорства мне захотелось сбить с толку полицию, — очень уж весело и легко у меня было тогда на душе! Я вспомнил, что в Нью-Йорке нашли как-то труп, а под ним было написано слово «RACHE»; газеты писали тогда, что это, должно быть, сделало какое-то тайное общество. Что поставило в тупик Нью-Йорк, то и Лондон поставит в тупик, решил я и, обмакнув палец в свою кровь, вывел на видном месте это слово. Потом я пошел к кебу, — на улице было пусто, а дождь лил по-прежнему. Я отъехал от дома и вдруг, сунув руку в карман, где у меня всегда лежало кольцо Люси, обнаружил, что его нет. Я был как громом поражен — ведь это была единственная память о ней! Думая, что я обронил его, когда наклонялся к телу Дреббера, я оставил кеб в переулке и побежал к дому, — я готов был на любой риск, лишь бы найти кольцо. Но возле дома я чуть было не попал в руки выходящего оттуда полисмена и отвел от себя подозрение только потому, что прикинулся в стельку пьяным.
Вот, значит, как Енох Дреббер нашел свою смерть. Теперь мне оставалось проделать то же самое со Стэнджерсоном и расквитаться с ним за Джона Ферье. Зная, что он остановился в гостинице «Холлидей», я слонялся возле нее целый день, но он так и не вышел на улицу. Думается мне, он что-то заподозрил, когда Дреббер не явился на вокзал. Он был хитер, этот Стэнджерсон, и всегда держался начеку. Но напрасно он воображал, будто скроется от меня, если будет отсиживаться в гостинице! Вскоре я уже знал окно его комнаты, и на следующий день, едва стало рассветать, я взял одну из лестниц, что валялись в проулке за гостиницей, и забрался к нему в комнату. Разбудив его, я сказал, что настал час расплаты за жизнь, которую он отнял двадцать лет назад. Я рассказал ему о смерти Дреббера и дал на выбор две пилюли. Вместо того чтобы ухватиться за единственный шанс спасти свою жизнь, он вскочил с постели и стал меня душить. Защищаясь, я ударил его ножом в сердце. Все равно ему суждено было умереть — провидение не допустило бы, чтобы рука убийцы выбрала пилюлю без яда.
Мне уже немногое осталось рассказать, и слава богу, а то я совсем выбился из сил. Еще день-два я возил седоков, надеясь немного подработать и вернуться в Америку. И вот сегодня я стоял на хозяйском дворе, когда мальчишка-оборванец спросил, нет ли здесь кучера, по имени Джефферсон Хоуп. Его, мол, просят подать кеб на Бейкер-стрит, номер 221-б. Ничего не подозревая, я поехал, и тут вдруг этот молодой человек защелкнул на мне наручники, да так ловко, что я и оглянуться не успел. Вот и все, джентльмены. Можете считать меня убийцей, но я утверждаю, что я такой же служитель правосудия, как и вы…
История эта была столь захватывающей, а рассказывал он так выразительно, что мы слушали, не шелохнувшись и не проронив ни слова. Даже профессиональные сыщики, blasés[14] всеми видами преступлений, казалось, следили за его рассказом с острым интересом. Когда он кончил, в комнате стояла полная тишина, нарушаемая только скрипом карандаша, — это Лестрейд доканчивал свою стенографическую запись.
— Мне хотелось бы выяснить еще одно обстоятельство, — произнес наконец Шерлок Холмс. — Кто ваш сообщник — тот, который приходил за кольцом?
Джефферсон Хоуп шутливо подмигнул моему приятелю.
— Свои тайны я могу уже не скрывать, — сказал он, — но другим не стану причинять неприятности. Я прочел ваше объявление и подумал, что либо это ловушка, либо мое кольцо и в самом деле найдено на улице. Мой друг вызвался пойти и проверить. Вы, наверное, не станете отрицать, что он вас ловко провел.
— Что верно, то верно, — искренне согласился Холмс.
— Джентльмены, — важно произнес инспектор, — надо все же подчиняться установленным порядкам. В четверг арестованный предстанет перед судом, и вас пригласят тоже. А до тех пор ответственность за него лежит на мне.
Он позвонил; Джефферсона Хоупа увели два тюремных стражника, а мы с Шерлоком Холмсом, выйдя из участка, подозвали кеб и поехали на Бейкер-стрит.
Всех нас предупредили, что в четверг мы будем вызваны в суд, но когда наступил четверг, оказалось, что наши показания уже не понадобятся: Джефферсона Хоупа призвал к себе высший судия, чтобы вынести ему свой строгий и справедливый приговор. Ночью после ареста его аневризма лопнула, а наутро его нашли на полу тюремной камеры с блаженной улыбкой на лице, словно, умирая, он думал о том, что прожил жизнь не зря и хорошо исполнил свой долг.
— Грегсон и Лестрейд, наверное, рвут на себе волосы, — сказал Холмс вечером, когда мы обсуждали это событие. — Он умер, и пропали все их надежды на шумную рекламу.
— По-моему, они мало что сделали для поимки преступника, — заметил я.
— В этом мире неважно, сколько вы сделали, — с горечью произнес Холмс. — Самое главное — суметь убедить людей, что вы сделали очень много. Но все равно, — после паузы продолжал он уже веселее, — я ни за что не отказался бы от этого расследования. Я не помню более интересного дела. И как оно ни просто, все же в нем было немало поучительного.
— Просто?! — воскликнул я.
Холмса рассмешило мое удивление.
— Разумеется, его никак нельзя назвать сложным, — сказал он. — И вот вам доказательство его простоты: за три дня я без всякой помощи и только посредством самых обыкновенных выводов сумел поймать преступника.
— Это верно!
— Я уже как-то говорил вам, что необычное скорее помощь, чем помеха в нашем деле. При решении подобных задач очень важно уметь рассуждать ретроспективно. Это чрезвычайно ценная способность, и ее нетрудно развить, но теперь почему-то мало этим занимаются. В повседневной жизни гораздо полезнее мыслить вперед, поэтому рассуждения обратным ходом сейчас не в почете. Из пятидесяти человек лишь один умеет рассуждать аналитически, остальные же мыслят только синтетически.
