– Нужно… начать с самого начала. Я… я боялась ее… она была сумасшедшей… не постоянно, но временами теряла разум. Она привезла меня сюда. Я как дура поехала с ней, потому что мне нравилось путешествовать! В Лондоне она пыталась соблазнить своего шофера… потому что имела пристрастие ко всем мужчинам… Он ее оттолкнул, вышел скандал, и все ее знакомые смеялись над ней. Тогда она оставила свою семью, и мы приехали сюда… Она хотела спасти свою репутацию и рассчитывала через некоторое время вернуться. Но с каждым днем становилась все более и более эксцентричной, а когда летчик пришел ко мне вскоре после нашего приезда, она меня возненавидела… Это было ужасно! Она поклялась, что я никогда не вернусь в Англию, потому что я всего-навсего рабыня и только она имеет право решать, жить мне или умереть.
Паркер Пайн кивнул. Он понял: леди Эстер понемногу сходила с ума, как и другие члены ее рода, а бедная неопытная девушка верила ее угрозам.
Мюриэль продолжала:
– Но однажды я восстала, заявив, что гораздо сильнее ее и буду защищаться… Она испугалась, отступила… и упала через низкие перила… балкона…
Мюриэль закрыла лицо руками.
– А потом? – настаивал Паркер Пайн.
– Я испугалась: вдруг обвинят, что я ее толкнула, и заключат в ужасную здешнюю тюрьму.
Ее губы дрожали, и Паркер Пайн понял, что ее охватила безумная паника.
– Я знала, что старый английский консул умер и приехал новый, который нас никогда не видел, – продолжала девушка. – У меня появилась идея. В глазах прислуги мы всегда были двумя сумасшедшими англичанками, и никем иным. Я дала им денег и послала их за консулом. Когда он пришел, я надела кольцо леди Эстер и приняла его так, как это сделала бы она сама. Он был чрезвычайно любезен и все устроил. Никто даже не заподозрил.
Паркер Пайн понимал, что имя леди Эстер было известно многим, как бы ни была неуравновешенна его обладательница.
Мюриэль добавила:
– Потом я пожалела о своем поступке, потому что поняла, какое совершила безумие. Я была обречена оставаться здесь. А если бы призналась в том, как все произошло, меня сочли бы убийцей. О, сэр, что мне делать?…
Паркер Пайн поднялся так быстро, как ему позволяла его полнота.
– Дорогая моя девочка, вы сейчас поедете со мной к консулу, он очаровательный малый. Конечно, вас подвергнут тягостным формальностям, все это будет нелегко, но вы не будете осуждены за убийство. Скажите, каким образом рядом с телом леди Эстер оказался поднос?
– Это я его бросила… Подумала, что покажется естественным, что он был у меня в руках. Это глупо?
– Нет, наоборот. Признаться, я сам решил, пока не пришел сюда, что это вы сбросили с балкона леди Эстер. Но потом понял, что вы не способны лишить жизни и букашки.
– Из трусости?
– Нет, потому, что у вас иная природа. Так поехали? Вам придется, как я уже говорил, пережить неприятные минуты, но я вам помогу… А затем вы уедете в Стритгейм-Хилл… ведь именно в этом квартале живут ваши родные? Я предположил это, увидев, какая боль отразилась на вашем лице, когда я заговорил об автобусе, трамвае… Так поедете, моя крошка?
Она отступила:
– Мне никто не поверит. Ее семья не допустит и мысли, что она могла так себя повести!
– Положитесь на меня. Дело в том, что я знаю ее прошлое. Не будьте трусихой и помните, что в Тегеране бывает хороший, но такой отчаявшийся парень… Нужно устроить так, чтобы вы полетели в Багдад на его самолете.
Девушка покраснела, улыбнулась и сказала:
– Я готова… – и направилась к двери, но, обернувшись, вдруг спросила: – Вы сказали, сэр, будто догадались, что я не леди Эстер, прежде чем меня увидели. Каким образом?
– Благодаря… наследственности.
– Наследственности?
– Да, у лорда и леди Митчелдейвер голубые глаза. Когда консул говорил мне о горящих черных глазах их дочери, я понял, что тут произошла ошибка. Супруги с карими глазами могут иметь голубоглазого ребенка, но не наоборот. Это научно обоснованный факт.
– Вы чудо! – вскричала Мюриэль Кинг.
У туристов выдался долгий и утомительный день. Изнуряющая жара заставила их покинуть Амман ранним утром, и к вечеру они прибыли в лагерь, расположенный в гористой местности, в центре небольшого городка Петра.
Их было семеро: крупный американский магнат Калеб П. Блондел; его красивый темноволосый и молчаливый секретарь Джим Хорст; выглядевший усталым сэр Дональд Марвелл, член английского парламента; доктор Кервер, археолог с мировым именем; красивый французский офицер полковник Дюбо; мистер Паркер Пайн, профессия которого не была уточнена, но который выглядел образцом британской корректности; и, наконец, мисс Кэрол Блондел, хорошенькая девушка, избалованная и самоуверенная.
Они выбрали место, где должны были ночевать, и сели обедать под большим тентом. Говорили о политике на Ближнем Востоке: английский депутат – осторожно, француз – тактично, американец – с некоторым бахвальством. Археолог, Паркер Пайн и Джим Хорст помалкивали. Потом заговорили о городе, который только что осматривали.
– Он безумно романтичен! – заявила девушка. – Как подумаешь о тех, кто в нем жил… Но набатцы, наверное, существовали чуть ли не с сотворения мира?
– Не совсем, – ответил с улыбкой Паркер Пайн. – А вы как считаете, доктор Кервер?
– Это переносит нас на две тысячи лет назад. Если гангстеров считать романтиками, то их можно сравнить разве что с набатцами. Это были богатые бандиты, заставлявшие путешественников пользоваться только определенными дорогами, превратив все другие в опасные. Петра являлась как бы складом награбленного.
– Вы считаете, что они были самыми обычными ворами? – спросила Кэрол.
– Слово «вор» менее романтично. «Бандит» вызывает ассоциацию с человеком более широкого размаха.
– А современный финансист? – подмигнув, спросил Паркер Пайн.
– Камешек в твой огород, па!
– Человек, зарабатывающий деньги, – благодетель человечества, – важно ответил Блондел.
– Однако человечество так неблагодарно! – пробормотал детектив.
– Что такое честность? – задался вопросом француз. – Нюанс, условность. В разных странах это слово приобретает разный смысл. Араб не стыдится красть и лгать. Вопрос лишь в том, кому он солгал или кого обокрал.
– Да, у них такой подход к делу, – сказал Карвер.
– Это доказывает превосходство Запада над Востоком, – пояснил Блондел. – Когда эти бедолаги получат хоть какое-то воспитание…
Сэр Дональд устало заметил:
– Воспитанию придается слишком большое значение. Оно учит массе бесполезных вещей. Полагаю, господа, ничто не может изменить природу человека.
– То есть?
– По-моему, вор всегда останется вором.
Повисло неловкое молчание. Потом Кэрол заговорила о москитах, отец поддержал ее.
Сэр Дональд, очень удивленный, прошептал на ухо своему соседу, Паркеру Пайну:
– Похоже, я допустил оплошность?
– Странно, – ответил детектив.
Один археолог ничего не заметил: он был молчалив, задумчив и рассеян. Но пауза в разговоре заставила и его заговорить:
– Я согласен с вами, во всяком случае, смысл однозначен: человек или честен, или нечестен.
– Вы не думаете, – спросил Паркер Пайн, – что при определенных обстоятельствах искушение может превратить честного человека в вора?
– Этого не может быть!
Детектив тихонько покачал головой:
– Не согласен! Может подействовать множество факторов. Например, пузырек в стали.
– Что вы хотите этим сказать? – удивился молодой Хорст, до сих пор еще не открывавший рта. У него был низкий голос приятного тембра.
– Человеческий мозг может выносить определенную нагрузку. То, что вызовет кризис, может иной раз быть просто незначительным событием. Поэтому большинство преступлений абсурдно, так как достаточно пустяка, чтобы заставить человека совершить их.
– Это что-то из области психологии, – заметил французский офицер.
– Если бы преступники были психологами, – сказал Паркер Пайн, – они были бы очень сильными. А ведь из десяти человек девять могут находиться под определенным влиянием, ведущим к повиновению.
– Объясните яснее! – вскричала Кэрол.
– Во-первых, есть люди, которых легко смутить: если на них кричат, они повинуются. Есть другие – у них силен дух противоречия, они всегда противятся тому, что им советуют. И наконец, наиболее распространенный тип – это человек, поддающийся внушению. Он видит автомобиль, потому что слышит клаксон, или почтальона, если слышит, как звякает почтовый ящик; он видит кинжал в ране, если ему скажут, что кого-то зарезали, и услышит звук выстрела, если речь идет о пистолете.
– Я уверена, что меня нельзя заставить поверить во все это! – сопротивлялась Кэрол.
– Ты слишком умна, милая, – сделал ей комплимент отец.
– Все это совершенно справедливо, – согласился француз, обращаясь к Паркеру Пайну. – Но предвзятое мнение не позволяет сделать объективный вывод.
