Появился Ирби в сопровождении своего спутника в белом полотняном костюме, кое-где помятом и не слишком чистом.
Я снял цепочку, открыл дверь, и они вошли.
Наслушавшись всяких разговоров о Южной Америке, я ожидал увидеть некоего латиноамериканца, похожего на Диего Риверу[4]. Однако этого типа с его белокурыми волосами и голубыми глазам скорее можно было бы принять за викинга. Конечно, если бы он постирал свой костюм. Он был немного старше меня, а также, насколько я мог об этом судить, несмотря на его утомленный вид, возможно, и немного красивее.
Оставив его багаж, сумку и чемодан в прихожей, я провел обоих в кабинет и представил Ниро Вулфу.
Хаф, как оказалось, был несколько громогласным, но ничего вызывающего в нем не было. Это меня почему-то возмутило. Я был готов возненавидеть этого парня, женившегося на богатой наследнице и заставившего ее подписать документ, о котором теперь столько говорилось. И я, естественно, считал, что он будет соответствовать созданному мной образу злодея. Но он меня разочаровал. Говорил он с акцентом, происхождения которого я никак не мог установить, однако чувствовалось, что между ним и нами, американцами, расстояние не так уж и велико.
Судя по тому, как наши гости прочно уселись в своих креслах, они ожидали, по-видимому, продолжительной беседы. Но Вулф был краток и не слишком-то любезен. С нашей точки зрения, эти двое были теперь всего лишь статистами.
Еще вчера Ирби был для нас счастливой находкой, но сейчас, когда Сара Джеффи вышла на первое место в наших планах, и он, и его клиент уже не имели особого значения.
Вулф был довольно вежлив.
— Как вы долетели, мистер Хаф? — спросил он.
— Да так. Особого страха я не испытал. Правда, немного трясло.
Вулф пожал плечами:
— Ну что ж, в таком случае поздравляю вас с благополучным прибытием. — Он обратился к Ирби: — Возникли непредвиденные обстоятельства, но я не волен излагать их вам в деталях. Во всяком случае, они настолько близко касаются мистера Холмера и его компаньонов, что они согласились прийти сюда сегодня вечером в девять часов и обсудить сложившуюся ситуацию. Хотя…
— Я хотел бы с ними встретиться, — решительно заявил Хаф.
— Знаю, что хотите. Хотя они придут и не по вашему делу, я все же не вижу причин, по которым нельзя было бы обсудить эти проблемы совместно, поскольку оба дела тесно связаны между собой. Но если вы придете сегодня вечером, то должны понимать, что бразды правления находятся исключительно в моих руках. Вы примете участие во встрече только потому, что приглашены, но могли и не быть в числе приглашенных. Готовы ли вы присутствовать на подобных условиях?
— Но… — запротестовал Ирби, — вы же говорили, что встреча назначена для обсуждения заявления и требований моего клиента! Я настаиваю…
— Ваше положение совсем не таково, чтобы вы могли настаивать. Делая мне вчера смехотворное предложение, вы потеряли тем самым право на беспристрастное отношение к вам. Я спрашиваю вас: хотите ли вы присутствовать на нашем совещании сегодня вечером?
— Я хочу только получить принадлежащее мне по праву, — вмешался Хаф, — и смогу это доказать.
— Может быть, я облек свое предложение в неудачную форму, — допустил Ирби. — Я мог неверно понять ваши интересы в этом деле. Но с нашей стороны было бы крайне неблагоразумно встречаться здесь с этими людьми до тех пор, пока мы не будем уверены, что вы и мистер Гудвин собираетесь удостоверить подлинность…
— Тогда не приходите, — буркнул Вулф.
Хаф извлек из кармана какой-то конверт и помахал им в воздухе:
— Здесь лежит документ, подписанный собственноручно моей женой и засвидетельствованный ее горничной Маргарет Казелли. Я тоже присутствовал при его оформлении. Эта бумага у меня. Не может быть ни малейших сомнений в ее подлинности. Все, что мы хотим, — это добиться справедливости. И просим вашей помощи.
Он, видимо, был полностью убежден в своей правоте, как и в августе 1946 года, когда спровоцировал Присциллу подписать документ. Однако его патетический призыв не вызвал в нас сочувствия.
Вулф сухо сказал:
— Ни о каких гарантиях не может быть и речи, джентльмены. Равно как и о намерении согласиться с вашими предложениями. До вечера я буду занят. Можете прийти сюда в девять часов, но только на предложенных мною условиях.
На этом встреча и закончилась. Хотя Хаф и хотел, чтобы Вулф взглянул на его ценный документ, а Ирби упорно собирался предпринять еще одну попытку нас подкупить, но никто их не слушал. Вулф только посоветовал им приберечь свой пыл на вечер.
Я вышел с гостями в прихожую и был снова разочарован, когда Хаф, который был моложе, выше и сильнее, чем Ирби, настоял на том, чтобы самому нести чемодан и сумку. Я все еще пытался найти хоть что-нибудь, что говорило бы против него, но безуспешно.
Пройдя в кухню, я сказал Фрицу, что гостей у нас будет девять, а не семь, как предполагалось раньше.
Но дело повернулось так, что и эта цифра оказалась неточной.
…Четырьмя часами позже, когда я поднялся в комнату, чтобы переменить рубашку и галстук, в дверь позвонили. Фриц, открывший дверь, сообщил, что человек, стоявший на ступеньках лестницы, отказывается назвать себя и требует моего присутствия.
Я оделся, спустился вниз и подошел к двери. Фриц не сводил глаз с цепочки. На ступеньках, хорошо наблюдаемый сквозь прозрачное с одной стороны стекло, стоял Эндрю Фомоз собственной персоной и сердито глядел на щель, которую оставил ему Фриц. Вся его поза говорила о том, что он готов силой ворваться в дверь.
Я подошел к двери и сказал, не снимая цепочки:
— Успокойся, сынок. Тебе ни за что не одолеть эту дверь. Чего ты хочешь?
— Я плохо вас слышу.
Его голос показался мне даже более сердитым и низким, чем тогда, когда я разговаривал с ним в первый раз. Но теперь он оказался в моем положении.
— Пустите же меня в дом!
— Я тоже хотел попасть в твой дом, а что из этого вышло? Теперь мы поменялись ролями. Но у меня про запас осталась еще одна возможность. Ты ведь задал мне три вопроса, пока удосужился меня пустить.
— О, я мог бы свернуть вам шею, Гудвин!
— Тогда тебе никогда не удастся войти сюда. Мне моя шея еще нужна.
Из глубины прихожей до нас донесся голос Вулфа:
— Это что за шум?
Он появился на пороге кабинета и направился к нам.
Это не было порывом с его стороны, как могло показаться сначала. Время близилось к обеду, и ему вскоре все равно пришлось бы заставить себя двигаться. Фриц рысцой побежал на кухню, где что-то, возможно, достигло своей кульминации.
— Это Эндрю Фомоз, — сказал я Вулфу, — тот самый, который вчера вечером испортил мне ботинок. — А непрошеному гостю крикнул: — Эндрю, через десять секунд я захлопну дверь, можешь в этом не сомневаться!
— Что вы толковали мне вчера? — прорычал он.
— О чем это ты? О том, что Присцилла Идз собиралась сделать твою жену одним из директоров корпорации?
— Да. Я думал об этом и позвонил миссис Джеффи. Многого она, конечно, не сказала, но посоветовала повидаться с вами. Если эта Идз собиралась сделать мою жену такой важной фигурой, у нее должны же были быть на это какие-то причины. Я хочу, чтобы вы рассказали мне, какие именно. Наверное, она что-то должна была моей жене. И если это что-то принадлежит мне, то я хочу его иметь. Во всяком случае, моя жена определенно захотела бы, чтобы я не упустил своего. Вы должны все об этом знать, иначе зачем же вы ко мне приходили?
Я повернулся к Вулфу:
— Когда вы посылаете меня за чем-нибудь, вы от этого что-то имеете, не так ли? Этот человек дополнил общую картину. Он вам нужен?
Вулф стоял неподвижно и пристально смотрел на посетителя сквозь стекло. Фомоз являл собой не столь впечатляющую картину, как у себя дома, но все же это была личность.
Вулф проворчал:
— Если мы отложим нашу встречу до вечера, он не выйдет из-под контроля?
— Конечно нет, если я буду держать оружие под рукой.
— Пригласи его на вечер.
Я повернулся к двери:
— Послушай, малыш. В девять часов сюда придут люди кое о чем потолковать, и тогда мы сможем поговорить с ними по интересующему тебя вопросу. Возможно, ты узнаешь, по каким причинам твою жену собирались сделать директором. Ты можешь прийти, если обещаешь вести себя хорошо. А иначе у нас не задержишься.
— Я не желаю ждать! Я хочу знать немедленно!
Я хочу…
— О, пожалуйста, без истерики! Ты слышал, что я сказал? Сейчас мы собираемся обедать, и мысль о том, что ты разбил свой лагерь под нашей дверью, будет нас раздражать. Если ты выйдешь на улицу прежде, чем я сосчитаю до десяти, я впущу тебя сюда ровно в девять.
Если же нет… Раз, два, три, четыре, пять… восемь…
Он повиновался. Вулф направился в столовую, а я — на кухню.
— Еще один, — сказал я Фрицу. — Итого, значит, будет десять, а считая Вулфа и меня, даже дюжина.
