О превосходная Ашайет, не гневайся на своего брата Имхотепа за то, что, следуя злым наветам этой женщины, грозился он совершить несправедливость по отношению к твоим родным детям! Будь милостива, ведь не он один страдает, но и твои дети тоже. Прости твоего брата Имхотепа, ибо взывает он к тебе во имя твоих детей».
Главный писец кончил читать. Мерсу кивнул в знак одобрения.
— Послание составлено должным образом. Ничего, по-моему, не упущено.
Имхотеп встал.
— Благодарю тебя, достославный Мерсу. Мои дары — скот, масло и лен — прибудут к тебе завтра до захода солнца. Может, мы сейчас условимся о дне церемонии возложения урны с посланием в поминальном зале гробницы?
— Пусть это произойдет через три дня. На урне следует сделать надпись, а также приготовить все необходимое для торжественного обряда.
— Как сочтешь нужным. Главное, чтобы ничего дурного больше не случилось.
— Я хорошо понимаю твою озабоченность, Имхотеп. Но, отныне позабудь о страхе. Добрейшая Ашайет наверняка откликнется на это послание, а ее родственники, обладающие властью и могуществом, помогут ей восстановить справедливость там, где она была так грубо попрана.
— Да поможет нам Исида! Благодарю тебя, Мерсу, и за помощь, и за то, что ты излечил моего сына Яхмоса. Пойдем домой. Хори, нас ждут дела. Это послание сняло тяжесть с моей души. Превосходнейшая Ашайет не оставит в беде своего несчастного брата.
2
Когда Хори со свитками папируса в руках вошел за ограду усадьбы, у водоема его поджидала Ренисенб.
— Хори! — бросилась она к нему.
— Да, Ренисенб?
— Пойдем со мной к Изе. Она зовет тебя.
— Сейчас. Позволь только я посмотрю, не захочет ли Имхотеп…
Но Имхотепом уже завладел Ипи, и отец с сыном о чем-то тихо беседовали.
— Подожди, я положу эти свитки на место, и мы пойдем с тобой к Изе, Ренисенб.
Иза обрадовалась, увидев пришедших.
— Вот Хори, бабушка. Я сразу привела его к тебе, как только он появился.
— Отлично. Как на дворе, тепло?
— По-моему, да, — удивилась Ренисенб.
— Тогда подай мне палку. Я пройдусь по двору.
Ренисенб была в недоумении: Иза крайне редко выходила из дому. Под руку она провела старуху через главные покои на галерею.
— Сядешь здесь, бабушка?
— Нет, дитя мое. Я дойду до водоема. Иза шла медленно, но, хотя и хромала, уверенно продвигалась вперед и не жаловалась на усталость. Оглянувшись, она выбрала место, где возле пруда в приветливой тени фигового дерева была разбита небольшая цветочная клумба.
Усевшись, она с удовлетворением заметила:
— Наконец-то мы можем поговорить так, чтобы никто не сумел нас подслушать.
— Ты рассуждаешь мудро, Иза, с одобрением отозвался Хори.
— То, о чем мы будем говорить, не должен знать никто, кроме нас троих. Я доверяю тебе. Хори. Ты появился у нас в доме еще ребенком. И всегда был преданным, скромным и умным. Из всех моих внуков я больше всех люблю Ренисенб. Пусть зло обойдет ее стороной. Хори.
— Так и будет, Иза.
Хори произнес эти слова тихо, но тон, каким они были сказаны, выражение его лица и взгляд, каким он встретил взгляд старухи, ее вполне удовлетворили.
— Хорошо сказано. Хори, спокойно, без излишней горячности, как и подобает человеку, который своих слов на ветер не бросает. А теперь расскажи мне, что вы делали сегодня.
Хори объяснил, как было составлено послание, и пересказал его содержание. Иза слушала внимательно.
— А теперь послушай меня. Хори, и посмотри вот на это. — Она вытащила из складок платья ожерелье со львами. — Скажи ему, Ренисенб, где ты нашла это ожерелье, — добавила она. Ренисенб сказала. Ну, Хори, что ты об этом думаешь? — спросила Иза.
С минуту Хори молчал.
— Ты старше и умнее меня, Иза. Что думаешь ты? — спросил он.
— Я вижу, ты из тех людей. Хори, кто не спешит что-либо утверждать, не имея твердых доказательств. Ты с самого начала знал, как умерла Нофрет?
— Я подозревал правду, Иза, но это было всего лишь подозрение.
— Именно. И сейчас мы располагаем только подозрением. Но здесь, вне стен дома, мы трое можем не бояться высказать наши подозрения, о которых потом, разумеется, лучше умолчать. Я думаю, есть три объяснения случившимся событиям. Первое — пастух сказал правду, и он в самом деле видел Нофрет, вернувшуюся из Царства мертвых с жестоким намерением отомстить за себя и причинить новое горе нашей семье. Может, так оно и было — жрецы, и не только они, утверждают, что такое возможно, да и мы все знаем, что болезни, например, насылаются на людей злыми духами. Но я старая женщина и не обязана верить всему, что говорят жрецы, а потому считаю, что есть и другие объяснения.
— Какие же? — спросил Хори.
— Предположим, что Сатипи и вправду убила Нофрет, что через какое-то время на том же месте Сатипи привиделась Нофрет и что в ужасе от сознания собственной вины она бросилась со скалы и разбилась насмерть. Все это более-менее ясно. Теперь перейдем к тому, что было дальше: некто по причине, нам пока неизвестной, решил убить двух сыновей Имхотепа. А замыслив это сделать, он надеялся, что его преступление из суеверного страха припишут Нофрет, как и произошло.
— Но кто вознамерился бы убить Яхмоса и Себека? — вскричала Ренисенб.
— Не слуги, — сказала Иза, — они бы на это никогда не осмелились. Значит, людей, из которых нам предстоит выбрать, совсем немного.
— Выходит, это кто-то из нас? Бабушка, такого быть не может!
— Спроси у Хори, — сухо отозвалась Иза. — Ты видишь, он мне не возразил.
— Хори, — обратилась к нему Ренисенб, — неужели…
Хори мрачно кивнул головой.
— Ренисенб, ты молода и доверчива. Ты считаешь, что все, кого ты знаешь и любишь, такие, какими они тебе представляются. Ты не подозреваешь, сколько жестокости и зла может гнездиться в человеческом сердце.
— Но кто из нас…
— Вернемся к истории, поведанной нам пастухом, — вмешалась Иза. — Он видел женщину в полотняном одеянии с ожерельем на шее, которое носила Нофрет. Если это не призрак, значит, он видел именно то, что рассказывал, то есть видел женщину, которая хотела, чтобы в ней узнали Нофрет. Это могла быть Кайт, могла быть Хенет и, наконец, могла быть ты, Ренисенб! С такого расстояния кто угодно может сойти за женщину, если надеть женское платье и накладные волосы. Подожди, дай мне договорить. Возможно, пастух солгал. Он поведал нам историю, которой его научили. Он выполнял волю человека, который имел право ему приказать, даже не понимая по слабости ума, что его подкупили или уговорили так поступить. Этого нам никогда не узнать, потому что мальчишка умер, что само по себе уже кое о чем свидетельствует. Это-то и навело меня на мысль, что мальчишка рассказывал то, чему его научили. Если бы потом его стали выспрашивать поподробнее, он мог бы проговориться — имея немного терпения, нетрудно узнать, сказал ли ребенок правду или солгал.
— Значит, ты считаешь, что убийца среди нас? — спросил Хори.
— Да, — ответила Иза. — А ты?
— Я тоже так считаю, сказал Хори.
Ренисенб, ошеломленная, переводила взгляд с одной на другого.
— Но мотив так и остается неясным, — продолжал Хори.
— Согласна, — отозвалась Иза. — Вот это-то меня и тревожит. Я не знаю, над кем теперь нависла угроза.
— Убийца среди нас? — недоверчиво переспросила Ренисенб.
— Да, Ренисенб, среди нас, — сурово ответила Иза. — Хенет или Кайт, Ипи или Камени, а то и сам Имхотеп. Кроме того, Иза, или Хори, или даже, — улыбнулась она, — Ренисенб.
— Ты права, Иза, — согласился Хори. — В этот список мы должны включить и себя.
— Но зачем убивать? — В голосе Ренисенб звучали удивление и страх. — Зачем?
— Знай мы это, мы бы знали все, что нам требуется, — сказала Иза. — Пока же мы можем рассуждать о действиях тех, кто оказался жертвой. Себек, если вы помните, подошел к Яхмосу уже после того, как Яхмос начал пить. Отсюда совершенно ясно, что тот, кто отравил вино, рассчитывал убить Яхмоса, и менее ясно, хотел ли он также убить и Себека.
— Но кому понадобилось убить Яхмоса? — недоумевала Ренисенб. — Из всех нас он самый спокойный и добрый, а потому вряд ли у него есть враги.
— Отсюда следует, что преступление совершено не из личной неприязни, — сказал Хори. — Как говорит Ренисенб, Яхмос не из тех, кто наживает себе врагов.
— Да, — согласилась Иза, — личная неприязнь исключается. Значит, либо это вражда ко всей семье, либо преступником движет алчность, против которой нас предостерегают поучения Птахотепа. Она соединение всех зол и вместилище всех пороков.
— Я понимаю ход твоих мыслей, Иза, — заметил Хори. — Но чтобы прийти к какому-либо заключению, мы должны рассудить, кому выгодна смерть Яхмоса.
Иза согласно затрясла головой, от чего ее накладные волосы сползли ей на ухо. Как ни смешно она выглядела, никто даже не улыбнулся.
— Что ж, попробуй ты, Хори, — сказала она. Минуту-другую Хори молчал, глаза его были задумчивы. Женщины терпеливо ждали. Наконец он заговорил:
