– Может быть, ты считаешь, что на большее я не способен, – злобно проговорил он, – но это не так! Я в силах написать работу ничем не хуже «Романтики», может, даже лучше. Я еще докажу тебе, Джейн Хоуворт!
Алан ринулся вон из квартиры. Он быстрым шагом пересек парк и мост Альберта. Его все еще трясло от раздражения и едва сдерживаемого гнева. Джейн, только подумать! Да что она понимает в живописи? Кому нужно ее мнение?
Что ему за дело? И все же ему было дело. Ему хотелось написать что-нибудь такое, от чего у Джейн захватило бы дух. Ее губы слегка приоткрылись бы, а щеки вспыхнули румянцем. Вначале она посмотрела бы на картину, потом на него. Возможно, она бы даже ничего не произнесла.
Когда он был на середине моста, то увидел ту картину, которую напишет. Она явилась ему совершенно ниоткуда, внезапно. Вот она – встала перед ним, словно сотканная из воздуха, или, может, возникла у него в голове?
Маленькая, пыльная лавка антиквара, затхлая и темная. Еврей за прилавком – низенький, с хитрыми глазками. Перед ним покупатель, крупный, лощеный, упитанный мужчина – напыщенный, оплывший жиром, зобатый. На полке над ними бюст из белого мрамора. Свет падает туда, на мраморное лицо мальчика, на бессмертную красоту древнего грека, презрительную и равнодушную ко всякой мене и торгу. Еврей, богатый коллекционер, голова греческого мальчика – он видел их перед собой.
– «Знаток», вот как я назову ее, – шептал Алан Эверард, сходя с тротуара и едва не оказавшись под колесами проходившего автобуса. – Да, «Знаток». Я еще покажу Джейн.
Придя домой, он отправился прямо в мастерскую. Изобел застала его там, когда он разбирал холсты.
– Алан, не забудь, сегодня мы обедаем с Марчами…
Эверард нетерпеливо тряхнул головой:
– К черту Марчей. Я буду работать. Я кое-что ухватил, но должен удержать это – немедленно запечатлеть на холсте, пока оно не ушло. Позвони им. Скажи, что я умер.
Изобел с минуту задумчиво смотрела на него, затем вышла. Искусство жить с гением она изучила уже до тонкостей.
Сочинив какое-то благовидное оправдание, она направилась к телефону.
Позевывая, огляделась вокруг. Затем села за стол и принялась писать.
«Дорогая Джейн,
большое спасибо за сегодняшний чек. Ты так добра к своей крестнице. Сотня фунтов – это большое подспорье. На детей всегда идет такая куча денег. Думаю, нет ничего плохого в том, что я обратилась к тебе за помощью, ведь ты так привязана к Винни. Алан, как все гении, может работать лишь над тем, что ему интересно, а это не всегда приносит хлеб насущный. Надеюсь, вскоре увидимся.
Твоя Изобел».Несколько месяцев спустя, когда «Знаток» был закончен, Алан пригласил Джейн взглянуть на картину. Вещь получилась не совсем такой, какой представилась ему вначале – на это нечего было и рассчитывать, – но вполне близкой к замыслу. Он ощущал в себе трепет творца. Он написал ее, и она была хороша.
Джейн на сей раз не сказала ему, что картина превосходна. На ее щеках проступил румянец, и губы чуть приоткрылись. Она посмотрела на Алана, и в глазах ее он прочел то, что жаждал увидеть. Джейн поняла.
Он чувствовал себя на седьмом небе! Ему удалось доказать Джейн!
Когда картина перестала занимать все его мысли, он вновь начал обращать внимание на то, что окружало его непосредственно.
Две недели, проведенные на морском берегу, чрезвычайно пошли Винни на пользу, но его поразило, в какие обноски она была одета. Он сказал об этом Изобел.
– Алан! Ты ли это – ты же никогда ничего не замечаешь! Но я предпочитаю, чтобы дети были одеты просто, ненавижу разряженных детей!
– Есть же разница между простотой и заштопанными дырками и заплатами.
Изобел ничего не ответила, но купила Винни новое платьице.
Двумя днями позже Алан бился над налоговой декларацией. Его собственная банковская книжка лежала перед ним. Он рылся в столе Изобел в поисках ее документов, когда в комнату впорхнула Винни с потрепанной куклой в руках.
– Папа, я знаю загадку. Ты можешь отгадать? «За стенами белыми, словно молоко, за тонкой пеленою, будто из шелков, в море, как в кристалле, среди прозрачных вод, золотое яблоко не тонет, не плывет». Угадай, что это?
– Твоя мама, – рассеянно ответил Алан. Он все еще пребывал в поисках.
– Папа! – Винни взвизгнула от смеха. – Это же яйцо. Почему ты думал, что это мама?
Алан тоже рассмеялся.
– Я не очень внимательно слушал, – признался он. – А слова были как будто о твоей маме.
Стены белые, словно молоко. Пелена. Кристалл. Золотое яблоко. Да, это напоминало ему Изобел. Любопытная вещь – слова.
Алан наконец-то отыскал счетную книжку. Он безапелляционно выпроводил Винни из комнаты. Спустя десять минут резкий возглас заставил его вздрогнуть и поднять глаза.
– Привет, Изобел. Я не слышал, как ты вошла. Взгляни-ка сюда, я не могу разобраться в этих пунктах в твоей банковской книжке.
– Что тебе за дело до моей банковской книжки?
Алан изумленно уставился на нее. Она была в ярости. Он еще никогда не видел ее рассерженной.
– Я и понятия не имел, что ты будешь против.
– Я против, очень даже против. Ты не должен копаться в моих вещах.
Внезапно Алан тоже вспыхнул:
– Я прошу прощения. Но поскольку я уж начал копаться в твоих вещах, то, может быть, ты объяснишь мне пару записей, которые мне непонятны. Насколько я вижу, на твой счет в этом году поступило около пяти сотен фунтов, которые я не могу проследить. Откуда они взялись?
Изобел уже удалось овладеть собой. Она опустилась в кресло.
– Тебе не стоит придавать им такое значение, Алан, – беззаботно произнесла она. – Это не плата за грех или что-нибудь в этом роде.
– Откуда эти деньги?
– От одной женщины. Твоей подруги. И они вовсе не мои. Они для Винни.
– Для Винни? Ты хочешь сказать – эти деньги от Джейн?
Изобел кивнула:
– Она обожает девочку, все хочет что-нибудь для нее сделать.
– Да, но тогда деньги, разумеется, следовало бы положить на имя Винни в банк.
– Ох! Это вовсе не то, что ты думаешь. Это деньги на текущие расходы – одежду и все прочее.
Алан не ответил. Он подумал о платьицах Винни – заплатанных, со следами штопки.
– Твой счет тоже превышен, Изобел.
– Правда? Со мной это вечно происходит.
– Да, но те пять сотен…
– Алан, дорогой, я потратила их на Винни так, как мне представлялось наилучшим. Уверяю тебя, Джейн вполне довольна.
Алан не был доволен. Но, как обычно, безмятежность Изобел подействовала на него безотказно, и он не стал продолжать. К тому же Изобел всегда проявляла беспечность в отношении денег. Она вовсе и не намеревалась потратить на себя полученные для дочки деньги. В тот же день, однако, пришел счет, по ошибке адресованный на имя мистера Эверарда. Он был от портного с Ганновер-сквер на сумму более двух сотен фунтов. Алан без единого слова отдал его Изобел. Она пробежала его взглядом и сказала с улыбкой:
– Бедненький, эта сумма, наверно, кажется тебе ужасной, но нужно же, в самом деле, хоть как-то одеваться.
На следующий день он отправился повидать Джейн.
Джейн, как всегда, была уклончива и выводила его из себя. Она сказала, что ему не следует беспокоиться. Винни ведь ее крестница. Женщины, и только женщины могут понять такие вещи, мужчины же – нет. Разумеется, она не имела в виду, что все пять сотен пойдут на платьица Винни. Не мог бы он предоставить ей с Изобел самим решать этот вопрос? Они прекрасно друг друга понимают.
Алан ушел, ощущая растущее недовольство собой. Он отчетливо сознавал, что уклонился от того единственного вопроса, который действительно желал задать. Ему хотелось спросить: «Изобел попросила у тебя денег для Винни?» Он не задал его из страха, что Джейн не сумела бы солгать так искусно, чтобы обмануть его.
Но он был встревожен. У Джейн не было лишних средств – он знал это совершенно точно. Она не должна, ни в коем случае не должна лишать себя последнего. Он решил поговорить с Изобел. Изобел была безмятежна и постаралась развеять его сомнения: разумеется, она не разрешила бы Джейн потратить больше, чем та могла себе позволить.
Месяц спустя Джейн умерла.
Ее одолел грипп, за которым последовало воспаление легких. Она назначила Алана Эверарда своим душеприказчиком и все, что имела, оставила Винни. Но у нее и было-то всего ничего.
На Алана легла задача разобрать бумаги Джейн. С ними все было ясно: это были многочисленные свидетельства об актах благотворительности, письма, содержащие просьбы, благодарственные послания.
Под конец он обнаружил ее дневник. К нему был приложен листок бумаги:
«После моей смерти передать Алану Эверарду. Он часто упрекал меня в том, что я не говорю правды. Вся правда здесь».
