— Сторож, — прошептал Фред.
— Зайдем туда, — ответил я, непонятно на что решаясь. Обвинить сторожа, что ли?
Я сильно постучал в дверь.
Возможно, некоторые решат, что мы явились сюда слишком поздно, что, как только преступник скрылся из галереи, нужно было немедленно искать его здесь. Но ведь беглец исчез так, будто его и не было! Раз уж он убежал от нас в тот момент, когда мы его почти схватили, то искать его ночью в парке было, конечно, совершенно бессмысленно.
Дверь распахнулась, как только я постучал. Спокойным голосом сторож поинтересовался, что нам угодно. Он был в рубашке и, вероятно, собирался ложиться, однако постель была еще не разобрана. Мы вошли в комнату.
— Вы еще не легли? — удивился я.
— Нет, — довольно грубо ответил сторож, — я только что вернулся с обхода по парку и по лесу и очень хочу спать. Доброй ночи.
— Еще недавно возле вашего окна стояла лестница.
— Какая лестница? Никакой лестницы я не видел. Доброй ночи, — и он бесцеремонно захлопнул перед нами дверь.
Я глянул на Ларсана. Тот был невозмутим.
— Новых перспектив это, скорее всего, не открывает, — пожал он плечами.
Однако настроение у него явно испортилось.
— Странно, — пробормотал он на обратном пути, — неужели я мог так ошибаться?
Скорее всего эти слова были произнесены с расчетом на то, что я их услышу.
— Во всяком случае, скоро мы все узнаем, — прибавил он, — после ночи наступит день».
XVIII. Рультабиль проводит круг между двумя шишками своего лба
(Выдержки из записной книжки Рультабиля, продолжение)
«Мы расстались на пороге наших комнат после меланхоличного рукопожатия. Я был рад, что посеял хоть тень сомнения в этом недостаточно методичном уме. Спать я не ложился и, ожидая рассвета, вышел из замка. Поиски следов, которые могли бы вести в замок, не дали никаких результатов, все было слишком перемешано и неясно.
Должен сказать, что я не придаю чрезмерного значения внешним признакам. Строить догадки о преступнике по следам его шагов мне кажется примитивным. На свете существует множество схожих следов, они могут, конечно, явиться отправной точкой, но считать их доказательствами, разумеется, невозможно.
В большом смятении духа я все же отправился на лужайку перед замком и принялся прилежно разглядывать все следы, которые там имелись. Мне необходимы были какие-нибудь отправные точки, чтобы, здраво рассуждая, ухватиться за какое-то звено и вытянуть на свет божий всю противоестественную цепь событий минувшей ночи. Легко сказать: рассуждать здраво! Но как? В отчаянии я уселся на камень и попытался собрать свои мысли. Чем я, собственно, сейчас занимаюсь? Черновой работой обыкновенного полицейского. Я мог и ошибиться, как любой полицейский инспектор, разглядывающий некие следы, которые откроют ему только то, что они захотят.
Я чувствую себя сейчас уступающим по части мышления агентам сыскной полиции, которые набили руку, почитывая романы Эдгара По и Конан Дойла. Ох уж эти сыщики от литературы, нагромождающие горы глупостей при помощи шагов на песке или отпечатка руки на стенке! И ты, Фредерик Ларсан, ты слишком много читал Конан Дойла. Шерлок Холмс заставляет тебя делать еще большие глупости, чем те, о которых ты читал в книгах. С их помощью ты уже готов арестовать невиновного и убедить судебного следователя и начальника сыскной полиции, что это преступник. Ты ждешь последнего доказательства или, скорее, первого попавшегося доказательства, несчастный.
Я тоже склонился над следами, которые может увидеть каждый, но лишь для того, чтобы заставить их войти в круг, очерченный моим разумом. Конечно, этот круг еще узок, но он и бесконечен, так как содержит только истину, а видимые признаки никогда не подавляли меня своей очевидностью. Им никогда не превратить меня в слепца, хуже чем в слепца, в человека, который умышленно плохо видит. Вот почему я восторжествую над твоими ошибками и над твоим примитивным мышлением, Фредерик Ларсан!
Неужели только потому, что события этой ночи выходят за рамки моих представлений, я отступлю и уткнусь носом в землю, как свинья, которая наудачу ищет в грязи свою пищу?
Рультабиль, друг мой, подними голову. События минувшей ночи не выходят из круга твоего разума, и ты это знаешь. Итак, подними голову, сожми руками шишки на лбу и отправляйся в Необъяснимую галерею, опираясь на свой разум, как Фредерик Ларсан опирается на свою трость, и ты быстро докажешь, что Великий Фред просто невежда.
С пылающей головой я поднялся в галерею и, не найдя там ничего нового, вынужден был согласиться со своим разумом, который подсказал мне чудовищную вещь. Боже, дай мне теперь силы отыскать и ощутимые доказательства, которые войдут в круг, начертанный мною между двумя шишками моего лба.
Жозеф Рультабиль. 30 октября. Полночь».
XIX. ГЛАВА, в которой Рультабиль угощает меня завтраком в трактире «Башня»
Только значительно позже Рультабиль передал мне свою записную книжку с описанием событий Необъяснимой галереи. В день же нашей встречи в Гландье он лишь подробно описал мне все, что вы теперь знаете, включая и те несколько часов, которые он провел в Париже на этой неделе. Впрочем, это поездка была для него совершенно бесполезной.
Итак, сегодня 2 ноября. То есть с ночи происшествия в галерее минуло три дня. Вызванный срочной телеграммой моего друга, с револьверами за пазухой я сижу в его комнате и слушаю, как он заканчивает свой удивительный рассказ. Во время разговора он непрерывно поглаживал выпуклые стекла пенсне, обнаруженного на столике, и по той радости, которую мой друг при этом испытывал, я понял, что этот предмет явился одним из доказательств, подтверждавших ход его рассуждений. Меня уже не удивляла необычность его выражений, которые можно понять, лишь предполагая его мысли, проникнуть в которые было нелегким делом.
— Что вы думаете о моем рассказе? — спросил он.
— Ну что ж, мне кажется, надо рассуждать следующим образом: нет сомнений, что преступник, которого вы преследовали, какое-то время находился в галерее…
Я остановился.
— Начав так хорошо, — воскликнул Рультабиль, — не следует столь быстро останавливаться! Итак, еще одно небольшое усилие.
— Я попытаюсь. Так как он находился в галерее, из которой затем исчез, причем выход через окно или дверь исключается, следовательно, он отыскал какую-то другую лазейку.
Жозеф Рультабиль посмотрел на меня с сожалением и объяснил, что я рассуждаю, как сапожник.
— Что я говорю, как сапожник! Вы рассуждаете, как Фредерик Ларсан.
Его отношение к знаменитому сыщику менялось почти непрерывно в зависимости от того, подтверждали ли выводы Ларсана его собственные соображения или противоречили им. То он восклицал: «Фред действительно силен!», то стонал: «Какое животное!»
Мы вышли в парк и направились к выходу, но звук удара ставни о стену заставил нас повернуть головы. В одном из окон левого крыла замка показалось румяное и бритое лицо незнакомого мне человека.
— Артур Ранс, — пробормотал Рультабиль сквозь зубы, — значит, этой ночью он был в замке, а я ничего и не знал. Но что он здесь делает?
Когда мы удалились от замка на значительное расстояние, я поинтересовался, откуда он знает этого человека. Рультабиль напомнил мне свой утренний рассказ. Артур Ранс и был тем самым американцем из Филадельфии, с которым он выпивал на приеме в Енисейском дворце.
— Но кажется, он собирался сразу же покинуть Францию?
— В том-то и дело. Поэтому видеть его не только во Франции, но и здесь, в Гландье, для меня полная неожиданность. Вероятно, он явился сюда вчера еще до обеда. Почему же привратники не предупредили меня?
Мы как раз приближались к дворницкой, и я вспомнил, что еще не знаю, как он добился освобождения привратников. Супруги Бернье заметили наше приближение, и приветливая улыбка осветила их довольные лица. Казалось, все неприятные воспоминания о кратковременном заключении изгладились у них в памяти. Мой друг поинтересовался временем прибытия Артура Ранса, но привратники и не слыхали о его появлении в замке. Вероятно, он приехал накануне вечером, хотя ворота они ему не открывали. Американец, любитель пеших прогулок, не хотел, чтобы его встречала коляска. Он имел обыкновение выходить на вокзале городка Сен-Мишель и идти в замок пешком через лес. Обычно он подходил со стороны пещеры Святой Женевьевы, перебирался через невысокую решетку и попадал с парк.
По мере того как привратники говорили, Рультабиль мрачнел все больше и больше. А он-то полагал, что изучил и людей и местность, короче, все, что так или иначе связано с Гландье. И вдруг выясняется, что Артур Ранс бывал здесь уже неоднократно. Раздосадованный, он принялся выспрашивать подробности.
