– Понимаете, вот где я ее видел-то: на фото, в газете. Потому и вспомнил, едва только в газету заглянул. Она известная дама, сэр. Нэнси Дьюкейн – вот как ее зовут.
Глаза Пуаро расширились.
– Нэнси Дьюкейн, художница?
– Да, сэр. Она самая. Богом клянусь. Портреты пишет. Она, она. Да у нее самой мордашка такая, что хоть сейчас портрет с нее пиши. Наверное, потому я ее и запомнил. «Сэмми, – сказал я себе, – это же Нэнси Дьюкейн ты видел у отеля вчера вечером». И вот, пришел рассказать об этом вам.
Глава 12
Незаживающая рана
На следующий день, сразу после завтрака, я отправился к коттеджу Маргарет Эрнст у церкви Всех Святых в Грейт-Холлинге. Входную дверь я нашел приоткрытой и постучал легонько, чтобы она не распахнулась.
Ответа не было, я постучал еще раз, громче.
– Миссис Эрнст? – позвал я. – Маргарет?
Тишина.
Не знаю почему, но я обернулся, почувствовав за своей спиной какое-то шевеление, хотя, наверное, это просто ветер качал ветви деревьев.
Тогда я несильно толкнул дверь, и та со скрипом отворилась. Первое, что я увидел, был шелковый шарф: он лежал на плитах кухонного пола, голубой с синим, затейливого узора. Почему он здесь? Я уже набрал полную грудь воздуха и приготовился к тому, что увижу дальше, как вдруг раздался голос:
– Входите, мистер Кэтчпул.
Я едва не выпрыгнул из кожи. В кухне появилась Маргарет Эрнст.
– О, а я его ищу, – сказала она с улыбкой, нагибаясь за шарфом. – Я знала, что это вы. И дверь специально оставила открытой. Вообще-то я ждала вас еще пять минут назад, но, надо полагать, являться ровно в назначенное время значило бы слишком явно обнаружить свой интерес, не так ли? – И она повела меня внутрь, на ходу обматывая шарф вокруг шеи.
Ее поддразнивание – нисколько не обидное – придало мне смелости, и я заговорил откровеннее, чем мог бы в ином случае.
– Я действительно заинтересован в том, чтобы узнать правду, и нисколько не стыжусь это показать. У кого могло возникнуть желание убить Харриет Сиппель, Иду Грэнсбери и Ричарда Негуса? Полагаю, у вас есть кое-какие предположения на этот счет, и очень хочу их услышать.
– Что это за бумаги?
– Какие бумаги?.. А, эти! – Я и забыл, что они у меня в руках. – Списки. Постояльцы отеля «Блоксхэм» на момент убийства и его служащие. Я подумал, может, вы просмотрите их и скажете мне, если увидите знакомое имя – после того, как ответите на мой вопрос о том, кто мог хотеть убить…
– Нэнси Дьюкейн, – сказала Маргарет. Потом взяла у меня списки и, нахмурившись, стала их просматривать.
Я ответил ей теми же словами, которые Пуаро сказал Сэмюэлю Кидду за день до меня, хотя тогда я еще не знал об этом.
– Нэнси Дьюкейн, художница?
– Подождите. – Мы молчали, пока Маргарет не прочитала до конца оба списка. – К сожалению, ни одного из этих имен я не знаю.
– Вы хотите сказать, что Нэнси Дьюкейн – та, о ком я думаю, художница, портретистка высшего общества, – могла иметь мотив для убийства Харриет Сиппель, Иды Грэнсбери и Ричарда Негуса?
Маргарет сложила оба листка, вернула их мне и жестом позвала меня в гостиную. Когда мы с ней удобно устроились в тех же креслах, что и накануне, она сказала:
– Да. Нэнси Дьюкейн, знаменитая художница. Она единственная, кто, по моему мнению, мог иметь как желание, так и возможность разделаться с Харриет, Идой и Ричардом и кому это сошло бы с рук. Не удивляйтесь, мистер Кэтчпул. Известность не освобождает человека от зла. Но, должна сказать, мне не верится, чтобы Нэнси совершила подобное. Она была вполне цивилизованной женщиной, когда я ее знала, а люди не меняются с годами настолько сильно. Она была смелой женщиной.
Я промолчал, подумав: «В том-то и беда, что почти все убийцы – вполне цивилизованные люди, и шелуха цивилизации слетает с них всего раз, и именно тогда, когда они совершают убийство».
Маргарет продолжала:
– Я почти не спала сегодня, все думала, не мог ли это сделать Уолтер Стоукли, но – нет, вряд ли. Он и встать без посторонней помощи не может, не говоря уже о том, чтобы доставить себя в Лондон. Совершить три убийства подряд ему просто не по силам.
– Уолтер Стоукли? – Я даже подался вперед на стуле. – Старый пьяница, с которым я разговаривал вчера в «Голове Короля»? Ему-то с какой стати убивать Харриет Сиппель, Иду Грэнсбери и Ричарда Негуса?
– С такой, что Франсис Айв была его дочерью, – сказала Маргарет. Она повернулась к окну, чтобы взглянуть на могилу Айвов, и снова мне на память пришла строка из шекспировского сонета: «Прекрасное обречено молве…»
– Я была бы рада, если бы эти убийства совершил Уолтер, – продолжала Маргарет. – Ужасные вещи я говорю, правда? Но тогда я была бы спокойна за Нэнси, зная, что не она это сделала. Уолтер стар, ему уже нечего терять в жизни, как мне кажется… О нет, только бы это оказалась не Нэнси! Я читала в газетах о том, как удачно складывается ее карьера художницы. Покинув эту деревню, она сделала себе имя. Меня это утешало. Я радовалась, думая о ней, о ее успехах в Лондоне.
– Эту деревню? – повторил я за ней. – Значит, Нэнси Дьюкейн тоже жила когда-то в Грейт-Холлинге?
Маргарет Эрнст все еще смотрела в окно.
– Да. До тысяча девятьсот тринадцатого года.
– Того года, когда умерли Франсис и Патрик Айв. И когда из деревни уехал Ричард Негус.
– Да.
– Маргарет… – Я снова подался вперед, пытаясь отвлечь ее внимание от могильной плиты Айвов. – Я очень надеюсь, что вы передумали и расскажете мне историю Патрика и Франсис Айв. Я уверен, что, услышав ее, начну лучше понимать многие вещи, которые пока остаются для меня загадкой.
Она обратила на меня серьезный взгляд.
– Я приняла решение, что расскажу вам их историю, но с одним условием. Вы должны пообещать мне, что не станете повторять ее никому в деревне. Все, что вы услышите в стенах этой комнаты, должно оставаться между нами до тех пор, пока вы не вернетесь в Лондон. Там рассказывайте, сколько хотите, кому вам заблагорассудится.
– На этот счет вы можете быть совершенно спокойны, – сказал я. – В Грейт-Холлинге я лишен удовольствия человеческого общения. Стоит людям завидеть меня на горизонте, как они тут же дают деру.
В то утро, пока я шел к коттеджу Маргарет Эрнст, это случилось дважды. Одним из скрывшихся был мальчишка лет десяти: совсем еще дитя, он уже знал, кто я такой, и знал, что, встретив меня, ему следует, опустив глазки, быстро бежать в ближайшее укрытие. Я был уверен, что ему известна не только моя фамилия, но также мое имя и дело, которое привело меня в Грейт-Холлинг. У жителей небольших деревень есть один талант, которого начисто лишены лондонцы: они умеют игнорировать человека так, что тот сразу понимает, какая он важная птица.
– Я хочу услышать от вас торжественное обещание, мистер Кэтчпул, а не отговорку.
– К чему такая секретность? Разве не всем жителям деревни известно о том, что произошло с Айвами?
Из ответа Маргарет я понял, что ее беспокоит не вся деревня, а лишь один ее обитатель.
– Выслушав мой рассказ, вы, вне всякого сомнения, захотите поговорить с доктором Амброузом Флауэрдейлом.
– С тем человеком, которого вы велели мне забыть, но о ком сами то и дело напоминаете?
Она вспыхнула.
– Вы должны пообещать мне, что не станете его искать, а если случайно встретите, то не заговорите с ним о Патрике и Франсис Айв. Если вы не можете дать мне такого обещания, я ничего вам не расскажу.
– Не уверен, что могу. Что я скажу моему боссу в Скотленд-Ярде? Ведь он послал меня сюда специально для того, чтобы я задавал людям вопросы.
– Ну что ж. Тогда ничего у нас не выйдет. – Маргарет Эрнст сложила руки на груди.
– А что, если я сам разыщу этого доктора Флауэрдейла и попрошу, чтобы он рассказал эту историю вместо вас? Он ведь тоже знал Айвов, не так ли? Вчера вы говорили, что, в отличие от вас, он жил в Грейт-Холлинге, когда они еще были здесь.
– Нет! – В ее глазах явно читался страх. – Пожалуйста, не надо говорить с Амброузом! Вы не понимаете. Вы просто не можете понять.
– Чего вы так боитесь, Маргарет? Вы производите впечатление глубоко честной женщины, но теперь я не могу не сомневаться в том, всю ли историю вы мне хотите рассказать или намереваетесь умолчать о чем-то.
– О, мой рассказ будет полным. Я ничего не упущу.
По какой-то причине я ей поверил.
– Но раз вы не собираетесь утаить от меня часть правды, то почему я не должен говорить о Франсис и Патрике Айв ни с кем в деревне?
Маргарет встала, подошла к окну и замерла, прижав лоб к стеклу и загородив от меня вид на могильную плиту Айвов.
– То, что произошло здесь в тринадцатом году, нанесло незаживающую рану всей деревне, – сказала она тихо. – Среди местных нет человека, которого это не коснулось. Нэнси Дьюкейн уехала потом в Лондон, Ричард Негус – в Девон, но и они не спаслись. Каждый из них увез свою рану с собой. Нет, внешне ее было никак не увидать, но рана в душе продолжала кровоточить. Невидимые раны – самые опасные. А тем, кто остался – Амброузу Флауэрдейлу, например, – тоже нелегко. Не знаю, исцелится ли Грейт-Холлинг когда-нибудь. Знаю только, что пока этого не случилось.
