Все, за исключением мистера Кадди, пробормотали что-то в знак согласия и отправились пить чай.
Весьма любопытно то, что, как бы они ни старались избегать темы убийства, она все равно непременно всплывает наружу, — писал вечером Аллейн своей Трой. — Не берусь ничего утверждать, однако вполне может оказаться, что присутствие на борту этого специалиста влияет на общий климат. Причем исподволь. Сегодня вечером, например, когда все женщины отправились спать, что, к моему величайшему облегчению, случилось рано, мужчины вновь столкнулись лбами. Кадди, Джордан и Мэрримен — страстные любители детективных романов и прочих произведений на эту тему, объединенных общим заглавием «Классические преступления». В небольшой судовой библиотеке случайно оказалось несколько книг из этой серии. Среди них весьма надуманное произведение о Ярде и о каком-то расследовании под названием «То, что он любит», — название, как ты поняла, позаимствовано из «Баллады Редингской тюрьмы».[7] Не глядя могу сказать, о чем оно.
Итак, сегодня вечером благодаря присутствию мистера Мэрримена, склока завязалась автоматически. Он самый задиристый, скандальный и высокомерный тип, с каким мне когда-либо доводилось близко столкнуться. Оказалось, что Кадди откопал «То, что он любит» и теперь тихонько посапывал от удовольствия над книжкой в уголке салона. Мэрримен увидел у него эту книгу и тотчас же заявил, что он сам ее уже начал. Кадди ему возразил, что взял книгу с полки и что оттуда книги разрешено брать всем. Оба не уступали. Наконец Макангус сказал, что у него имеется «Судебное разбирательство по делу Нила Крыма» и окончательно умиротворил мистера Мэрримена тем, что предложил ему эту книгу. Оказывается, Мэрримен принадлежит к числу фанатиков, верящих в существование этой якобы неоконченной исповеди Крыма. Итак, мир был в некотором смысле восстановлен, хотя опять-таки мы имели честь оказаться втянутыми в бесконечную дискуссию об этих, как их называет Кадди, «сексуальных ужасах». Дейл так и сыпал всевозможными там и сям заимствованными теориями, Макангус ему вторил, смакуя каждое слово, Мейкпис высказал свою точку зрения психоаналитика, а отец Джордан — служителя церкви. Я, разумеется, всей душой за подобные дискуссии, ибо они дают беспрецедентную возможность послушать человека, которого ты рано или поздно собираешься арестовать, высказывающегося по поводу преступлений, за которые впоследствии его привлекут к ответственности.
Реакции следующие:
Мистер Макангус бесконечно издает какие-то односложные звуки, уверяет, что эта тема слишком ужасна для того, чтобы на ней подолгу задерживаться, однако до самого конца дискуссии ни за что не покинет салон. Он искажает факты, упорно путает имена и даты. Порой даже начинаешь думать, уж не умышленно ли он это делает. Мэрримен, как правило, загоняет его в угол.
Кадди весь в этом. Он смакует детали и то и дело вспоминает Джека Потрошителя, подробно описывая ужасы, сопровождавшие сей страшный ритуал. Готов порассуждать на тему, что они все значат.
Мэрримен, как обычно, дидактичен, повелителен, сыплет аргументами. Мозги у него куда лучше, чем у всех остальных. Он прекрасно осведомлен об этих событиях, никогда не путает факты и не упускает случая облить грязью полицию. По его мнению, они никогда не схватят этого преступника, что наполняет его неописуемым восторгом.
Дейл, подобно мистеру Макангусу, все время подчеркивает свое отвращение к этой теме, однако испытывает интерес к «психологии убийцы-садиста», как он выражается. Его высказывания напоминают мне статейки в одном не слишком мной уважаемом издании. Разумеется, при этом он ни на минуту не забывает, что он — свойский парень с телевидения. «Бедняжки! — то и дело восклицает он. — Бедные, бедные малышки! Ужасно! Ужасно!»
Когда он в хорошем настроении, энергии у него хоть отбавляй, хотя она и направляется не в то русло. Недавно он зашил рукава пижамы мистера Мэрримена и, соорудив из огромных пеньюаров миссис Диллинтон-Блик чучело женщины, положил его в постель мистера Макангуса, тем самым, повысив свои шансы стать жертвой предстоящего убийства. Мистер Мэрримен немедленно отправился с доносом к капитану, а мистер Макангус вел себя как пример из учебника Фрейда.
Итак, перед тобой четверо наших «приятелей».
Спокойной ночи, любимая. Скоро получишь следующую часть этого занимательнейшего из романов.
Аллейн отложил письмо в сторону, что-то долго чертил на клочке бумаги. Потом решил перед сном прогуляться.
На нижней палубе было безлюдно. Он обошел вокруг нее шесть раз и, перекинувшись несколькими ничего не значащими фразами с офицером связи, восседавшим в своей рубке подобно облаку на вершине скалы, решил непременно заглянуть туда днем. Проходя мимо каюты отца Джордана, он услышал, как повернулась ручка, а затем приоткрылась дверь. До него донесся голос отца Джордана:
— Разумеется, вы можете приходить ко мне в любое время. Вы ведь знаете, что священники для того и существуют.
Послышался резкий голос. Аллейн не расслышал сказанного.
— Полагаю, вам следует выкинуть это из головы и сосредоточиться на своем долге, — снова раздался голос отца Джордана. — Несите свою епитимью, приходите завтра на службу, а также обратите особое внимание на то, что я вам сказал. А теперь идите и не забудьте помолиться на сон грядущий. Да благословит вас Господь, дитя мое.
Аллейн отступил в тень, и мисс Эббот его не видела.
Глава 8
Воскресенье, десятое
В воскресенье в семь утра отец Джордан с разрешения капитана отслужил в салоне святое причастие. Из пассажиров на службе присутствовали мисс Эббот, Джемайма, мистер Макангус и, что весьма странно, мистер Мэрримен. Третий помощник, офицер связи, два младших офицера и Деннис представляли команду судна. Аллейн стоял в сторонке, слушал и не в первый раз чувствовал сожаление по поводу того, что ему все это чуждо.
Служба окончилась, и группка пассажиров высыпала на палубу, где вскоре к ним присоединился отец Джордан. По случаю такого дня, он, как и обещал, облачится в свою «приличную» сутану, которая ему очень шла. Легкий бриз шевелил его мягкие волосы. Мисс Эббот, по обыкновению стоявшая в сторонке, не спускала со священника глаз. Как заметил Аллейн, в них было уважение. Даже мистер Мэрримен притих, и только у мистера Макангуса, который только что вместе с мисс Эббот со знанием дела исполнил весь англо-католический обряд, был возбужденный и даже слегка легкомысленный вид. Он сделал несколько комплиментов Джемайме по поводу ее внешности и теперь, склонив набок голову, пританцовывал вокруг девушки. Его неестественно коричневые волосы отросли и уже закрывали шею, нелепыми космами нависая надо лбом и ушами. Правда, мистер Макангус почти никогда не снимал свою фетровую шляпу, поэтому данная неряшливость не слишком бросалась в глаза.
Выслушав вполне невинные комплименты мистера Мэрримена, Джемайма весело улыбнулась и обратилась к Аллейну:
— Не ожидала увидеть вас на палубе в столь ранний час.
— А почему бы и нет?
— Вы так поздно легли вчера. Все вышагивали по палубе, погрузившись в свои мысли.
— Что было, то было — не отрицаю. Ну, а вы? Вы-то почему не спали?
Джемайма вспыхнула.
— Я сидела вон на той веранде. Мне… нам не хотелось вас окликать — у вас был такой серьезный и сосредоточенный вид. Мы с Тимом спорили о литературе елизаветинских времен.
— Однако вы спорили не слишком жарко, — заметил Аллейн.
— Да-да. Но наши отношения с Тимом… понимаете, это вовсе не обычный флирт. По крайней мере, для меня.
— Не флирт? — Аллейн улыбнулся девушке.
— И не… Господи, я совсем запуталась! — воскликнула Джемайма и покраснела.
— Может, облегчите душу?
Джемайма взяла его под руку.
— Я уже достиг того возраста, когда очаровательные молодые девушки первыми берут меня под руку, — размышлял вслух Аллейн.
Они шли по палубе.
— Сколько дней мы находимся в море? — вдруг спросила Джемайма.
— Шесть.
— Вот! Всего шесть дней! Это просто неслыханно! Как можно за шесть дней разобраться в своих чувствах? Нет, это невозможно.
— Но ведь я сумел разобраться в своих. Даже за более короткий срок, — осторожно заметил Аллейн. — С первого взгляда.
— Да? И вы сразу прикипели к ней душой?
— Сразу. Ей же для этого понадобилось чуть больше времени.
— И вы…
— Мы очень счастливая супружеская пара, благодарю вас.
— Как чудесно. — Джемайма вздохнула.
— Но я вовсе не собираюсь толкать вас на опрометчивые поступки.
— Мне нет нужды об этом говорить. Я уже однажды сваляла дурочку. День нашего отплытия должен был стать днем моего бракосочетания. Он бросил меня тремя днями раньше. Я спаслась бегством, оставив моих несчастных родителей расхлебывать всю кашу, — высоким прерывающимся голосом рассказывала Джемайма. — Говорят, в тропиках люди становятся очень откровенными. Но, думаю, тут есть и ваша доля вины. Совсем недавно я сказала Тиму, что, попади я в беду, я бы пришла поплакаться на вашем плече. Он со мной согласился. Представьте себе, я так и делаю.
