пах виски. Отец Браун обернулся и увидел, что два чудака, неистовый англичанин и неистовый мусульманин, прощаются друг с другом. Мистер Рэггли души не чаял в новом приятеле. Зловещий на вид мусульманин сохранял сдержанность, но знаками дал понять, что обиды на старика не держит. Казалось, беда миновала.
В дальнейшем отцу Брауну еще пришлось вспомнить дружеское прощание бывших недругов. Произошло это на другое утро, когда отец Браун, которому надлежало идти на службу в здешнюю церковь, спустился из своей комнаты и, направляясь к выходу, заглянул в длинный зал, убранный в причудливом восточном вкусе. По залу разливался белесый утренний свет, каждый предмет обстановки был виден со всей отчетливостью, и так же отчетливо был виден труп Джона Рэггли. Встрепанный, скорчившийся старик лежал в углу, а в груди у него торчал нож с тяжелой рукояткой.
В гостинице еще спали. Стараясь не шуметь, отец Браун поднялся в комнату инспектора Гринвуда, и скоро оба приятеля в молчании стояли возле трупа.
— Не будем спешить с выводами, — произнес наконец Гринвуд, — но и закрывать глаза на очевидное тоже нельзя. Надо же: еще вчера я говорил именно о таких преступлениях. Помните наш вчерашний разговор?
— Да-да, конечно, — рассеянно кивнул священник.
— Я тогда говорил, что убийство, которое задумал религиозный фанатик, предотвратить невозможно. Ведь этот азиат небось считает, что, попади он на виселицу, — быть ему в раю: он же вступился за честь пророка.
— Так-то оно так. Вы правильно рассудили, что только у нашего друга-мусульманина был повод броситься с ножом на старого джентльмена. Другим оно вроде бы ни к чему. Но, по-моему… — отец Браун замялся, круглое лицо его стало непроницаемым.
— Что такое?
— Вы, наверно, удивитесь, но, по-моему, — задумчиво протянул отец Браун, — по-моему, не так уж важно, кто ударил покойника ножом.
— Как прикажете вас понимать? Это что — новая мораль? Или старая казуистика? Неужто иезуиты нынче потакают убийцам?
— Я же не сказал, что нам нет дела до убийцы. Может статься, нож в старика всадил убийца. А может, и совсем другой человек. Ведь от убийства до удара ножом прошло немало времени. Вы, вероятно, хотите снять отпечатки пальцев с рукоятки, но не придавайте им большого значения. Похоже, кому-то очень понадобилось вонзить в покойника нож. Конечно, цель у него была не ахти какая благородная, но все-таки не убийство. Правда, чтобы в этом убедиться, надо бы еще раз напустить на покойника человека с ножом.
Инспектор пристально посмотрел на собеседника:
— Это вы про…
— Это я про врача. Подлинную причину смерти покажет вскрытие.
— Скорее всего, вы правы. Уж насчет ножа — это точно. Ну что ж, дождемся врача. Хотя и так понятно, что он подтвердит вашу догадку. Крови натекло самую малость. Дело ясное: ножом ударили в давно остывший труп. Но зачем?
— Как видно, чтобы свалить вину на мусульманина, — ответил отец Браун. — Это, разумеется, подлость, но все-таки не убийство. Кто-то — не обязательно убийца — вздумал навести тень на ясный день.
— Такое мне в голову не приходило, — признался инспектор. — А почему, собственно, вы так решили?
— Потому что вчера, когда мы вошли в этот жуткий зал, меня смутила одна мысль. Помните, я сказал, что здесь легко совершить убийство? Вам показалось, что я имею в виду это дурацкое оружие, но я думал совсем о другом.
Несколько часов кряду инспектор и его напарник занимались расспросами: кто побывал в гостинице за последние сутки, кто ее покинул, кто и что пил, чьи стаканы успели вымыть, а чьи нет. Навели справки о каждом, кто оказался хоть как-то причастен к делу. Приятели так усердствовали, будто яд выпил не один человек, а никак не меньше тридцати.
Вот что удалось установить. Посетители попадали в бар только через парадный вход — все остальные по причине ремонта были завалены хламом. От мальчика, который подметал ступеньки, не добились ничего путного. Он помнил только, что до прихода чудного турка в тюрбане и проповедника трезвости посетителей толком не было. Разве что коммивояжеры зашли «хлопнуть по стаканчику на скорую руку», как у них это называлось. Но они нагрянули гуртом и довольно быстро ушли. По словам мальчугана, один из них успел хлопнуть свой стаканчик быстрее других и ушел сам по себе. Однако хозяин и бармен это отрицали. Они знали всех коммивояжеров в лицо и помнили каждый их шаг.
Сперва гости пили и болтали в баре. Там, по вине их державного предводителя мистера Джукса, у них завязалась небольшая дискуссия с мистером Прайс-Джонсом, а затем они вдруг оказались свидетелями более оживленной дискуссии между мистером Акбаром и мистером Рэггли. Затем их пригласили в специально отведенную комнату, туда же официант унес их победные трофеи — стаканы с выпивкой.
— Немного же мы узнали, — вздохнул инспектор Гринвуд. — И уж, конечно, добросовестные посудомойки, как водится, перемыли все стаканы, в том числе и стакан старика Рэггли. С нами, детективами, всегда так: из-за чужой старательности пропадают зря наши собственные старания.
Отец Браун хитро улыбнулся:
— Знаю, знаю. Порой мне кажется, что правила гигиены придуманы преступниками. А может, блюстители гигиены придумали преступления. Есть такие, с них станется. Вот говорят — преступность свила гнездо в грязных притонах, в домах с нечистой репутацией. Как раз наоборот! У них нечистая репутация не потому, что там совершаются преступления, а потому, что совершенные там преступления выходят наружу. Уж если где преступность и свила гнездо, то в домах безукоризненно чистых, незапятнанных. Нет грязи — нет и
